— Что это? — спрашивает Томас.

— Ничего, — моргая, отвечаю я. — Показалось.

Но мои ноги будто приросли и не желали двигаться в том направлении.

— Идем дальше.

— Лады, — отзывается Томас и смотрит через плечо.

Хоть мы и двигаемся в полной тишине, но я прислушиваюсь, не обращая внимания на грохот, который издают колесики наших чемоданов. Позади нас ничего нет. Я истощен, поэтому виденье сыграло со мной злую шутку, расшатывая мои и так напряженные нервы. Мне кажется, что звуки моих шагов слишком громкие и сильные, словно что-то пытается скрыться с их помощью. Томас укорил свой шаг, чтобы идти рядом со мной наравне, а не плестись сзади. Он также что-то уловил, но, возможно, только благодаря моим ощущениям. Никогда бы не подумал, что мы окажемся в таком ужасном месте, как этот пустынный темный переулок, помещенный между зданиями, черным пространством впереди и припаркованными автомобилями. Лучше нам продолжать разговаривать, так как кое-что может тут же развеять эту жуткую тишину, которая усиливает и так каждый новый шум здесь. Но тишина берет над нами верх. За нами никто не следует, и впереди никого тоже нет.

Шаги Томаса ускоряются. В нем зарождается паника, и, если бы ему выпала возможность сражаться или дать деру, то догадываюсь, к какому варианту он бы склонился. Но куда бежать? Мы понятия не имеем, куда идти дальше. Как далеко мы зашли? И что из всего этого является продуктом недосыпания или богатого воображения?

Впереди, в десяти футах от нас, тротуар размывается и превращается в длиннющую тень. Нам придется пройтись в темноте около двадцати ярдов. Я останавливаюсь и оборачиваюсь, осматривая позади припаркованные авто и ожидая увидеть кое-какое движение, но ничего такого там нет.

— Ты не прав, — шепчет Томас. — Там все же что-то есть. Думаю, оно следует за нами с самой станции.

— Возможно, это всего лишь карманный воришка, — бормочу я.

Все тело напряжено как виток веревки, реагирующий на звук движения впереди нас, в темноте. Меня толкает Томас, который сосредоточенно прислушивается. Оно каким-то образом появилось теперь впереди. Или, возможно, обладатель звука совсем не один, а их несколько. Я вытаскиваю атаме из кармана, затем из ножен, и уличный фонарь тут же освещает мое лезвие. Мое действие кажется глупым, но, возможно, это их испугает. Находясь в изнуренном состоянии, моей энергии хватит лишь на то, чтобы расправиться не более чем с одной бездомной кошкой, не говоря уже о чем-то более серьезном.

— Что будем делать? — спрашивает Томас.

Почему он спрашивает меня? Все, что я знаю, пока не наступит рассвет, мы не можем оставаться под этими уличными фонарями. У нас нет иного выбора, кроме как идти вперед, прямиком в темноту.

Когда я стал двигаться, подумал, что Томас меня опередил, пока он не закричал «Берегись!» тремя секундами позже. Мой кулак задевает нечто реальное, поэтому я отступаю назад. Я устало мигаю в темноте, пока возвращаю атаме назад в карман. Чтобы это ни было, напавшее на меня не было мертвым, поэтому нож здесь не сможет помочь. В мою сторону приближается круглый предмет; я приседаю, и оно с грохотом ударяется о здание позади меня.

— Что это? — спрашивает Томас, а затем оседает, или, возможно, только кажется так.

На улице слишком темно, но заведение находится так близко. Томас выходит под освещение лампы, где тут же отшатывается от припаркованной у обочины машины и отступает, чтобы затем швырнуть кирпич о стену, представляя себе, что играет в пинбол на автомате. Фигура попадает в мое поле зрения и жестко наносит удар ногой по груди. Я задницей приземляюсь на тротуар. Она снова нападает, поэтому я поднимаю руку в защите, но все, что мне удается сделать, это грубый толчок. Ее движения дезориентируют меня; они быстры и прерывисты. Они отвлекают мое самообладание.

Нужно взять себя в руки. Это всего лишь истощение; а не наркотик. Сфокусироваться и прийти в себя. Когда он снова набросится, я пригнусь и заблокирую удар, а затем нанесу ответный короткий удар в голову, чтобы вырубить того.

— Убирайся отсюда! — кричу я, едва избегая неуклюжей попытки замахнуться ногой.

На секунду мне показалось, что он просто отступит и убежит, но вместо этого он продолжает стоять прямо и становится на фут выше. В ушах звучат слова, похожие на гаэльский, и вокруг меня кольцом сжимается плотный воздух.

Он насылает проклятие. Зачем, я не знаю, но появляющееся давление в ушах в десять раз хуже, чем в самолете.

— Томас, что он делает? — кричу я.

Это какая-то ошибка. Мне нельзя выдыхать. Слишком сжатые легкие препятствуют малейшему вдоху. Песнопение охватывает все вокруг. Глаза горят. Не могу дышать. Не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Все вокруг застывает. Тротуар давит на колени, поэтому я падаю.

Мой разум взывает Томаса, о его помощи, но я всего лишь слышу, как он шепчет другое заклинание, нейтрализуя первое. У атакующего голос лирический, с гортанной смычкой[34], а у Томаса — более глубокий и полный мелодичности. Голос Томаса постепенно набирает обороты, превосходя другой до тех пор, пока последний не запинается и не умолкает. Мои легкие отпускает боль. Внезапный поток воздуха к горлу и прилив крови в мозг вызывают во мне дрожь.

Томас не отступает, даже когда фигура, напавшая на нас, сгибается пополам. Рука взмахивает в слабой обороне, а звук, когда он втягивает воздух в легкие, кажется острым и тонким.

— Остановись!

Я протягиваю руку, и Томас останавливается. Но сказал это не я.

— Остановись, остановись же! — вопит фигура, жестом показывая нам убираться. — Вы выиграли, ладно? Выиграли.

— Что именно? — рявкаю я. — Что ты пытался сделать?

Фигура медленно отступает по тротуару назад. Среди того, как он задыхается, до уха доносятся еще обрывки смеха. Особа оказывается под лучами фонаря, хватается за грудь и снимает капюшон толстовки.

— Это девушка, — ворчит Томас, а я выгибаю бровь.

Но он прав. Это определенно девушка, стоящая напротив нас в клетчатом чепчике и кажущаяся невинной. Она даже улыбается.

— Вы выбрали неправильное направление, — сообщает она.

Ее акцент схож с акцентом Гидеона, но звучит свободнее и менее четко.

— Если вы ищете Гидеона Палмера, вам лучше пойти со мной.

Девушка поворачивается на каблуках и незамедлительно уходит. Просто уходит, словно две минуты назад она не устраивала здесь засаду и не пыталась меня прикончить. Она ожидает, что мы последуем за ней, поэтому показывает жестом, что нам придется это сделать, если мы хотим увидеться с Гидеоном прежде, чем наши ноги совсем обессилят. Хоть и с оговорками, но мы следуем за ней. С таким поведением, включающим недавнюю атаку, с вероятностью можно квалифицировать ее как минимум смелую или дерзкую девушку. Разве не так бы сказал Гидеон?

— Вы ошиблись только двумя улицами, — говорит она. — Но здесь это может оказаться большой разницей, — ее рука указывает направо, и мы вместе поворачиваемся. — А вот правильное направление.

Я смотрю ей в спину. Под клетчатым чепчиком заметен хвост светлых волос, заплетенный в тугую косу. В ее быстрых шагах чувствуется уверенность, и, двигаясь вперед, она не обращает на нас, плетущихся позади, внимание. Стоя тогда на тротуаре под фонарем, она не извинилась. Даже не показалась смущенной. Не только из-за того, что напала на нас, но даже когда мы заблудились.

— Кто ты? — спрашиваю.

— Гидеон послал меня забрать вас со станции, — это не совсем то, что я ожидал услышать. Скорее, наполовину. Я должен что-нибудь ей ответить.

— Моя мама предупредила его, что мы приедем.

Она пожимает плечами.

— Возможно. А может быть, и нет. Разве имело бы это значения? Гидеону все равно стало бы все известно. У него очень хорошо получается быть в курсе всего происходящего. Ты со мной согласен?

— Почему ты на нас напала? — спрашивает Томас.