— Ты сбиваешь меня с толку.

— Теперь нам нужно всего лишь найти людей, которые расскажут, как им правильно воспользоваться, — продолжает Томас, больше не глядя на меня, за исключением Морфана. — Нам нужно выяснить, как максимально её открыть.

Теперь, когда я везу в рюкзаке совершенный «вход», он чувствуется более тяжелым, чем прежде. Волнения Томаса предостаточно, чтобы он выговорил хоть слово, но я не могу сообразить, чего он желает. Он хочет открыть нож и утверждает, что по другую сторону атаме расположен ад Анны? Нет. Нож — это же просто нож. Он удобно ложится в руку. А по другую сторону ножа…его другая сторона. Но эта догадка — все, с чем нам приходится мириться, и, каждый раз, когда я спрашиваю его об ее обосновании, он улыбается мне как Йода[29], поэтому я кажусь себе обычным придурком без какой-либо силы.

— Нам определенно нужен Гидеон. Мы должны точно выяснить, откуда он вообще такой взялся, и как его раньше использовали.

— Точно, — отвечаю я.

Томас едет чересчур быстро, слишком мало внимания обращая по сторонам. Когда он тормозит на знаке перед школой, меня внезапно рывком бросает вперед, и я почти касаюсь щитка управления.

— Кармел до сих пор не отвечает, — бормочет тот. — Надеюсь, нам не придется ехать и искать ее.

Сомнительная вещь. Когда мы достигаем холма, все выглядит так, будто большинство школьников болтается без дела по школьному двору и вокруг парковочных мест. По-другому и быть не может. Сегодня же последний учебный день, а я даже и не заметил.

Для Томаса не займет много времени отыскать Кармел; ее светлые волосы на несколько тонов светлее, чем у остальных девушек. Она улыбается посреди толпы, а ее рюкзак лежит на земле, опираясь о голень. Когда она слышит характерный звук двигателя Темпо, то с настороженным лицом бросает взгляд в нашу сторону, а затем продолжает улыбаться, как ни в чем не бывало.

— Может, нам подождать и встретиться с ней чуть позже, — предлагаю я, не понимая своего поведения. Несмотря на ее статус Первой леди, в первую очередь она остается нашим другом. Или, по крайне мере, должна считаться таковой.

— Зачем? — спрашивает Томас. — Она тоже хочет знать об этом.

Я молчу, пока он въезжает на первое попавшееся открытое место и паркует Темпо. Возможно, он прав. В конце концов, она всегда хотела все знать раньше остальных.

Когда мы выходим из машины, Кармел спиной повернута к нам. Она кольцом окружена толпой, но как-то еще умудряется, чтобы ее воспринимали как центр всего. Все тела слегка повернуты в ее сторону, даже когда не одна она ведет разговор. Что-то здесь не так, и вдруг у меня возникает желание схватить Томаса за плечо и развернуть к себе. Мы не принадлежим этому кругу, вот что кричит мне моя кровь, и я не знаю, почему так. Люди, окружающие Кармел, — это те, которых я видел прежде. Люди, с которыми я мельком разговаривал, и которые, в достаточной степени, всегда вели себя дружелюбно. Натали и Кэтти здесь так же, как и Сара Салливан и Хейди Трико. Парни в группе представляют собой остатки Троянской Армии: Джордан Дрискол, Нейт Берсторм и Дерек Пиммс. Они в курсе, что мы здесь, но никто из них не показывает этого. Какие-то застывшие улыбки читаются на их лицах. Они выглядят ликующе. Как коты, проглотившие стаю канареек.

— Кармел, — обращается Томас, трусцой подбегая к ней.

— Привет, Томас, — отвечает та и улыбается. Ко мне она никак не обращается, и даже никто из них не обращает на этот факт должного внимания. С хищными выражениями на лицах они сфокусировались на Томасе, который ничего подозрительного не заметил.

— Привет, — проговаривает он и, когда она в ответ ничего не говорит, а просто стоит и смотрит на него выжидающе, он оступается. — Гм, ты не отвечала на звонки.

— Да я просто здесь тусуюсь, — отвечает она, пожимая плечами.

— Я думал, у тебя мононуклеоз или что-то типа этого, — перебивает их Дерек в ухмылке. — Но понятия не имею, как ты его вообще подцепил.

Томас будто уменьшается на несколько сантиметров. Я хочу внести свою лепту, но это Кармел должна сделать, а не я. Здесь находятся ее друзья, и в любой обычный день они бы знали, как сказать кое-что сомнительное по отношению к Томасу. В любой обычный день Кармел развеяла бы все это, просто смешно на него посмотрев.

— Так мы можем минутку поговорить? — Томас запускает руки в карманы; он не выглядел бы так неловко, если бы не пинал ногой землю. Кармел просто продолжает стоять, недружелюбно настроенная на разговор.

— Конечно, — с полуулыбкой отвечает она. — Я перезвоню тебе позже.

Томас не знает, как поступить. На языке вертятся слова типа в чем проблема, что происходит, и это все, что в моих силах, чтобы сохранить свое молчание и удержаться от пожеланий, чтобы он вел себя спокойнее и не давал им для войны иного повода. Они не заслуживают того, чтобы читать это в его глазах.

— Или, возможно, завтра, — заявляет Дерек, приближаясь к Кармел. Он так смотрит в ее глаза, что мой живот буквально сводит судорогой. — Сегодня вечером у нас встреча, правильно? — он прикасается к ней, заключая в кольцо ее запястье, и от этого представления Томас бледнеет.

— Может быть, я перезвоню тебе завтра, — говорит Кармел. Она не вырывается из рук Дерека, и ее лицо едва подергивается, пока морщится Томас.

— Давай же, — наконец, выпаливаю я, хватая его за плечо. Когда я прикасаюсь к нему, он поворачивается и идет к машине, почти бежит, униженный и сломленный так, что я не знаю что и думать.

— Ты отвалила настоящую кучу дерьма, Кармел, — продолжаю я, а она скрещивает на груди руки. На мгновение кажется, что она сейчас заплачет, но в итоге ничего не делает, а просто опускает взгляд вниз.

В машине совершенно тихо, пока мы едем ко мне домой. Я не могу перестать об этом думать, поэтому чувствую себя бесполезным. В этом сказывается отсутствие моего опыта в дружбе. Томас выглядит хрупким, как пожухлый лист. Кто-то другой в такой ситуации знал бы что делать, какой рассказать анекдот или историю. Кто-то другой знал бы, что делать, кроме как сидеть на пассажирском месте и чувствовать себя неуютно.

Я не знаю, на самом ли деле Томас встречался с Кармел. Она могла отмазаться от титула по техническим причинам. И только. По техническим. Потому что и она, и я, и все знали, что Томас влюблен в нее. Последние шесть месяцев она очень хорошо притворялась, отвечая ему взаимностью.

— Мне нужно побыть немного одному, хорошо, Кас? — сообщает он, не глядя на меня. — Я не съеду с обрыва или что-то в этом роде, — продолжает он, пытаясь улыбнуться. — Мне просто нужно побыть одному.

— Томас, — говорю я.

Когда я кладу руку на его плечо, он поднимает свою и мягко сбрасывает ее. Я понял намек.

— Хорошо, мужик, — продолжаю я и открываю дверцу. — Просто дай знать, если тебе что-нибудь понадобится, — и отхожу.

Нужно еще что-нибудь сказать, что-то более ободряющее, чем уже есть. Но лучшее, что в моих силах, это прямиком идти вперед и не оборачиваться.

В доме царит гнетущая тишина. Я замечаю это, как только вхожу. Помимо меня здесь нет ничего, ни живого, ни мертвого, и этот факт почему-то вызывает у меня не чувство спокойствия, а больше его иллюзию. Глухо и так обыденно раздаются звуки шепота, щелчка закрывающейся входной двери и скрипа половиц. Или, возможно, только кажется так, потому что у меня возникает такое чувство, будто бы я завис во время крушения поезда. Вокруг меня все крошится и кажется непонятным, и что в таком случае необходимо вообще предпринимать. Томас с Кармел расходятся. Анну разрывают в клочья. А я, черт побери, не могу ничем помочь.

С матерью я перекинулся не больше пяти слов с последнего ее аргумента насчет отслеживания Анны в аду, поэтому, когда я прохожу мимо кухонного окна и замечаю ее во дворе, сидящей со скрещенными ногами перед промокшей насквозь черемухой, я чуть ли не подпрыгиваю. Она в легком летнем платье, а вокруг нее насчитываю несколько белых свеч, кажется, всего три штуки. Дым, возможно исходящий от ладана, поднимается вверх и рассеивается. Я не распознаю это заклинание, поэтому выхожу через заднюю дверь. Нынче ее заклинания носят больше шарлатанский характер, и только при особых обстоятельствах она выкроит время, чтобы заняться ими в личных целях. Хотите, верьте, хотите, нет, но если сейчас она пытается привязать меня к дому или связать руки, чтобы я не причинил себе вред, то я съезжаю отсюда.