— Чему лыбишься? — спрашивает она.

— Ничему, — отвечаю я. — Разве ты уже не выучила все о призраках? Орден должен был бы все тебе рассказать.

— Полагаю, в этом есть моя доля. Но я готова все усложнить, намекни мне они об этом, — она ополаскивает чашку и ставит ее на сито. — В отличие от тебя.

Она опускает руки в мыльную воду и визжит.

— Что?

— Порезала палец, — бормочет она, вытаскивая его из воды.

Между первым и вторым суставами пальцев я замечаю тонкий порез, из которого вытекает ярко-алая кровь; капая, она стекает по ладони и падает вниз, смешиваясь с водою.

— Должно быть, порезалась масленкой. Все нормально; из-за воды выглядит не таким ужасным.

Я знаю, но все еще продолжаю прижимать полотенце к ране и через тонкую ткань ощущаю, как пульсирует порез.

— Где бинты?

— Все не так плохо, как кажется, — говорит она. — Через минуту кровь остановится. Однако тебе стоит заканчивать с посудой, — она улыбается. — Не горю желанием чувствовать жжение.

— Конечно, — отвечаю, усмехаясь ей в ответ.

Она наклоняет голову, чтобы подуть на рану, и тут мои ноздри улавливают ее духи. Я все еще наполовину удерживаю ее за руку.

Внезапно тишину разрывает пронзительный шум дверного звонка; я отшатываюсь в сторону, почти таща за собой полотенце. Не знаю почему, но лишь на секунду мне показалось, что передо мной появится Анна, которая будет стучать в дверь, пока она не сорвется с петель, своими покрытыми черными венами кулаками, готовая вцепиться в мои штаны. Но мы просто мыли посуду. А штаны сидят на мне надежно.

Джестин направляется к входной двери, а я опускаю руки в мыльную воду, аккуратно вытаскивая разбитую масленку. Мне совсем не интересно, кто сюда пожаловал. Единственное, что имеет для меня значение — так это то, что здесь не оказалось Анны, а если бы все же появилась, я был бы ни причем и невинно очищал сковороду от яиц. Но голос Джестин отчего-то повышается, и тут раздается другой женский голос. Я никогда не замечал за собой, что волосы на затылке так могут оттопыриться, поэтому высовываюсь из-за угла в тот самый момент, когда у входа вспыхивает силуэт Кармел собственной персоной.

— И ты просто увез его в другой конец света? — заявляет Кармел, в негодовании постукивая носком обуви. — Туда, где у него нет ни связей и никакой выгоды от этого? Какого черта? — она суживает глаза. — Ты же обещал, что позаботишься о нем!

— Кармел, вообще-то я сказал…

— Ох, меня не волнует, что ты там сказал.

- Так или иначе, как ты нас нашла? — интересуюсь я, и она, наконец, вздыхает.

Она ворвалась в дом в ботфортах, словно стихия, и сделала все, чтобы перестать в них скользить. Я слышу, как наверху отключается душ. Надеюсь, Томас сейчас не несется сюда, очертя голову, и не забыл сначала хотя бы вытереться полотенцем.

— Морфан подсказал, — отвечает Кармел. — И твоя мать.

В ее голосе чувствуется тепло и только. Она задерживается взглядом на моих руках, изучая закатанные рукава и то, как по ним медленно стекают на пол мыльные пузыри. Должно быть, в такой домашней обстановке я выгляжу причудливо. Ничего не похожего на опасность, которую она ожидала здесь увидеть. Я вытираю руки о бока своих джинсов.

Джестин не спеша следует за нами, стараясь не поворачиваться спиной к Кармел, к той, с кем она еще не знакома. Ее движения выдают в себе некое напряжение, словно в любой момент она может наброситься на гостью. Во всяком случае, кто бы ни занимался с ней, он хорошо обучил ее осторожности. Хоть она и двигается как я, но в два раза подозрительнее меня. Я ловлю ее взгляд и качаю головой. Не нужно знакомиться с Кармел так, как это произошло с нами: когда Джестин читала заклинание и лишала моих легких воздуха.

— Она сказала, что знает тебя, — говорит Джестин. — Думаю, это правда.

— Конечно, — отвечает Кармел, оценивающе глядя на нее, пока она находится рядом со мной.

Она протягивает руку.

— Я — Кармел Джонс. Томас и Кас — мои друзья.

Когда они пожимают друг другу руки, я, наконец, расслабляюсь. В глазах Джестин читается любопытство, когда как враждебность Кармел направлена на меня. Это выглядит странным, но внутреннее чутье подсказывает мне, что сейчас они больше похожи на змею и мангуста.

— Могу я помочь с багажом? — интересуется Джестин, указывая на ее слишком большую сумку с вещами, белого цвета дизайнерскую вещь с блестящей застежкой молнии.

— Конечно, — отвечает та, передавая сумку. — Спасибо.

Мы сдержанно пялимся друг на друга, пока Джестин поднимается наверх и становится вне предела слышимости. На самом деле, очень трудно сохранять серьезное выражение на лице, но могу с уверенностью сказать, что, хотя она старательно сохраняет маску сердитости, все же желает меня заключить в объятия. Но вместо этого, она толкает меня так сильно, что я спотыкаюсь и натыкаюсь на подлокотник дивана.

— Почему ты не сказал, куда вы собираетесь? — спрашивает она.

— Я находился под неким впечатлением и думал, ты не хотела бы этого знать.

Она морщит лицом.

— Я действительно не хотела об этом знать.

— Тогда что ты здесь забыла?

Мы оба поднимаем головы вверх. Посреди лестницы стоит Томас. Спускаясь, он ведет себя на удивление тихо. Я ожидал услышать громкий топот, а также, что он упадет и с намыленной головой и, как дурак, голышом окажется прямо перед нашими ногами. Я осторожно наблюдаю за выражением Кармел, когда она замечает его. Они выглядят такими довольными, как и другие влюбленные, когда понимают, что не имеют права на счастье.

— Мы можем поговорить? — спрашивает она.

Ее щеки наливаются румянцем, когда он сжимает губы, но мы оба знаем Томаса. Не для того же она переплыла океан, чтобы он просто сейчас отвернулся от нее.

— На улице, — отвечает он, проталкиваясь мимо нас к двери.

Кармел следует за ним, а я вытягиваю шею, всматриваясь в окна и наблюдая за их прогрессом в отношениях, пока они прохаживаются с другой стороны дома.

— Между ними какие-то недопонимания, — прямо у моего уха раздается голос Джестин, и от этого я подпрыгиваю.

В этом доме не слышно даже, как подкрадываются люди.

— Она останется с нами?

— Думаю, да. Надеюсь на это.

— Тогда надеюсь, у них все утрясется. Последнее, в чем мы нуждаемся, так это разворачивающаяся здесь драма, беспокойство и эта парочка, совершающая дурацкие поступки, — она скрещивает руки и возвращается назад на кухню, чтобы закончить убираться.

Вероятно, следовало поинтересоваться у Джестин, почему она против этого, но Томас с Кармел уже исчезли из виду. Мысль о том, что Кармел сейчас здесь, не дает мне покоя. Ее можно считать почти невероятной и неожиданной частью Тандер-Бей, изображавшейся ранее на полотне. Я считал, что после последнего с ней разговора в моей комнате она исчезнет из нашей жизни. Что она сделала свой выбор: прожить жизнь так, как нам с Томасом уж точно не получится. Я был рад ее решению. Но, следуя сейчас за Джестин на кухню, у меня прямо камень с души падет, и я радуюсь, потому что это то чувство, от которого не так-то легко и избавиться.

Выглядывая в окно и наклоняясь чуть влево, я мельком замечаю, как они прогуливаются у самой западной части сада. Эта сцена довольно интересная; с разжатыми руками они не отрывают друг от друга взгляда. Но, черт возьми, не могу прочитать по губам, о чем именно они говорят.

— Ты как старуха, — шутит Джестин. — Вытри свой нос, вычисти стаканы и помоги мне с посудой, — говорит она, перекладывая губку мне в руки. — Ты моешь, а я вытираю досуха.

Где-то минуту мы моем посуду в тишине, пока ее ухмылка не достигает рубежа. Думаю, она считает, что я пытаюсь услышать, о чем они разговаривают.

— Утром мы должны выехать, — проговаривает Джестин. — Нам предстоит долгая поездка на поезде, а затем столько же пешим ходом. Она займет хороших два дня.

— А какой, собственно, у нас конечный пункт?