— Ты поможешь нам? — спрашиваю я. — Полагаю, для этого нам потребуется помощь финской ведьмы.

— Томаса будет достаточно — отвечает она, но он не выглядит таким уж уверенным.

— Я никогда раньше не пользовался им, — отвечает он. — Даже не знаю, с чего начинать. Было бы лучше, если бы ты помогла нам. Пожалуйста?

Когда Рикка трясет головой, на ее лице проносится тень сожаления. Она больше не смотрит ему в глаза, дыхание становится тяжелее, напряженнее. Нам следует уйти отсюда. Должно быть, все эти вопросы напрягают ее. Собственно говоря, она ответила нам на вопросы и посоветовала с чего начать. Я откидываюсь назад от стола и замечаю, как в комнате что-то определенно проносится; в тот момент я понимаю, насколько холодны мои пальцы и щеки.

Томас тихо, невнятно сыпет причинами, почему это должен быть не он, кто сможет провести ритуал и как он узнает, что делать с саамским бубном, если он ударит им по лицу и что он, в итоге, закончит свой спиритический сеанс с призраком Элвиса. Но Рикка продолжает трясти головой.

Становится холоднее. Или здесь уже было холодно, когда мы пришли. В таком старом месте, должно быть, нет хорошей системы центрального отопления. Или чтобы сэкономить деньги, она его просто отключает.

Наконец, я слышу вздох Рикки. Он не кажется раздраженным. Скорее, в голосе слышится грусть и решительность.

— Иди и возьми мой бубен, — шепчет она. — Он в моей комнате. Висит на стене к северу, — она кивает в сторону небольшого коридора.

Я вижу часть чего-то напоминающего ванную. Должно быть, спальня расположена чуть дальше. Что-то здесь не так, и все из-за того, как она смотрит на атаме.

— Спасибо, тетушка Рикка, — Томас усмехается и встает из-за стола, чтобы отправится за бубном.

Когда я замечаю ее обиженное выражение лица, то вдруг понимаю, в чем тут дело.

— Томас, не надо, — говорю я, отстраняясь от стола, но слишком поздно. Когда я добираюсь до спальни, он уже там, стоит наполовину замершим у стены в северном направлении. Бубен висит там, где и сказала Рикка, он выглядит продолговатой формы, шириной в фут и в два раза длиннее, чем туго натянутая звериная шкура. Глядя прямо на него, Рикка неподвижно сидит в своем деревянном кресле-качалке, ее кожа выглядит серой и жесткой, глаза — впалыми, а зубы выступают через слоеные губы. Она была мертва, по крайней мере, уж год точно.

— Томас, — шепчу я и тянусь ухватить его за руку. Он с криком отбрыкивается и несется стрелой прочь. Я матерюсь себе под нос, хватая бубен со стены, а затем иду за ним. Покидая дом, только теперь я заметил, как он изменился: он был весь покрыт пылью и пятнами грязи, угол дивана погрызли грызуны. Паутина не только завладела углами дома, она также свешивается с осветительной арматуры. Томас продолжает идти, пока не оказывается снаружи, во дворе. Он обхватывает голову руками.

— Эй, — мягко говорю я.

Понятия не имею, что мне еще сказать или сделать. Он поднимает руку в оборонительном жесте, поэтому я отступаю. Он прерывисто дышит, хватая ртом воздух. Кажется, он плачет, но кто винит его за это? Это нормально, что он не хочет сейчас меня видеть. Я оглядываюсь, чтоб посмотреть на дом. Его окружают редкие деревья, а в цветнике теперь ничего нет кроме утрамбованной грязи. Белила на наружной обшивке выглядят такими тусклыми, словно их в спешке смыли акварелью, обнажая вырисовывающиеся черные доски.

— Извини, старина, — говорю я. — Я должен был догадаться. Там были подсказки.

Там были знаки. Я просто не обратил на них внимания или просто истолковал неправильно.

— Все в порядке, — отвечает он, вытирая лицо рукавом. — Рикка никогда бы мне не навредила. Никому. Я просто удивлен, вот и все. Не могу поверить, что Морфан умолчал о ее смерти.

— Может, он тоже не знал об этом.

— Ох, он знал, — отвечает Томас, кивая. Он шмыгает носом и улыбается мне. Его глаза немного покраснели, но теперь с ними все в порядке. Парень быстро оправился от горя. Он направляется назад к Темпо, и я следую за ним.

— Он определенно знал, — громко продолжает Томас. — Знал, но все равно отправил меня сюда. Я убью его! Я точно это сделаю!

— Полегче, — говорю я, когда мы уже сидим в машине, но Томас все еще продолжает бурчать о скорой кончине Морфана.

— По-другому никак. Не врубаешься, Кас? — он смотрит на меня с отвращением. — Я съел то гребаное имбирное печенье.

Томас высаживает меня у подъездной дорожки, все еще жалуясь на Морфана, Рикку и имбирное печенье. Я рад, что не засвидетельствовал ту стычку. Лично я считаю поедание печенья не такой уж большой проблемой по сравнению с той, где Морфан, не сознавая, посылает своего внука посетить мертвого члена семьи, но, эй, у каждого есть свои больные мозоли. Видимо, у Томаса — это закуска мертвых.

Между ворчанием и плевками через опущенное окно Томас попросил для себя, как минимум, неделю, чтобы тщательно изучить саамский бубен и подобрать подходящий ритуал для выхода на связь с Анной. Я напустил на себя самый понимающий вид и кивнул, все время борясь с желанием найти ближайшую палку и проехаться ею по бубну в своем сольном исполнении, покоившемуся на коленях. Это глупо. Быть осторожным и совершать правильные поступки, как для первого раза, — довольно много требований. Я не знаю, что происходит в моей голове. Когда я захожу в дом, понимаю, что не могу сидеть на месте. Я не хочу есть или смотреть телевизор. Кроме желания знать больше, мне ничего не хочется.

Спустя десять минут после моего прибытия, мама проходит через дверь с громадной коробкой пиццы в руках и останавливается, когда замечает, как я пакуюсь.

— Что случилось?

— Ничего, — отвечаю я. — Сегодня у меня состоялась интересная встреча с мертвой тетушкой Томаса. Она подсказала нам, как связаться с Анной.

Если не считать ее расширенных глаз, на лице царит полная невозмутимость. Она пожимает плечами, перед тем как тяжело двинуться через гостиную на кухню. Мои запястья дрожат от острой искры гнева. Я ожидал другой реакции. Думал, что она порадуется услышать, что я снова смогу поговорить с Анной и убедиться, что с ней все в порядке.

— Ты разговаривал с мертвой тетушкой Томаса, — продолжает она, спокойно открывая коробку из-под пиццы. — А я сегодня днем беседовала с Гидеоном.

— Что с тобой? Я же не рассказываю тебе о том, что в ресторане Горгулья появилось новое меню горячего блюда по особой цене. Или что я ушиб палец на ноге, хотя был уверен, что получу от тебя больше внимания.

— Он сказал, что тебе следует оставить ее в покое.

— Я не понимаю, что со всеми вами происходит, — говорю я. — Говоришь, чтобы я оставил ее в покое и продолжал жить дальше. Будто это легко сделать. Как я могу двигаться дальше, когда вижу ее в таком виде? Я хочу сказать, черт возьми, что Кармел считает меня психом!

— Кас, — заявляет она, — Успокойся. У Гидеона есть причины на то, чтобы так говорить, и, думаю, он прав. Я чувствую, что что-то происходит.

— Но ты не знаешь, что именно, так? Я имею в виду, что-то очень плохое, но ты точно не уверена? И ты считаешь, что я должен все пустить на самотек с Анной, но ради чего? Опять твоя женская интуиция?

— Эй, — рявкает она, ее голос становится низким.

— Извини, — я огрызаюсь ей в ответ.

— Я не только твоя мать, беспокоящаяся о тебе, Тесей Кассио Лоувуд. Еще я ведьма. Интуиция для меня имеет большое значение, — ее челюсть двигается так, словно лучше бы она жевала от начала до конца кожу, чем говорила то, что ей вздумается. — Я знаю, чего ты на самом деле желаешь, — осторожно продолжает она. — Ты не просто хочешь убедиться, что с ней все в порядке. Ты хочешь вернуть ее назад.

Я опускаю глаза.

— И, Бог мой, Кас, часть меня желает, чтобы это оказалось возможным. Она спасла твою жизнь и отомстила убийце моего мужа, но ты не можешь и дальше следовать по этому пути.

— Почему нет? — спрашиваю я, в моем голосе слышится горечь.