— Кас, ты меня слушаешь? — она улыбается, а я прочищаю горло и продолжаю пялиться.

— Не совсем.

— Ты был здесь раньше?

— Однажды. Тем летом, когда я был в гостях, меня вместе с мамой приводил сюда Гидеон. Не расстраивайся. Тогда мне тоже было скучно, — убивая, таким образом, время, я мыслями возвращаюсь к Анне.

В моем воображении она страдает, поэтому я страдаю вместе с ней. Я представляю себе самое худшее, что может с ней произойти, тем самым мучая себя еще больше. Это мое единственное наказание, пока не сумею к ней добраться.

Позади нас группу туристов ведет один из гидов Дворцовой стражи, насмешливо комментируя и рассказывая те же шутки, которые он рассказывал уже десятки раз подряд, отчего толпа еще больше начинает заливаться добродушным смехом. Джестин спокойно смотрит на меня, а через несколько секунд ведет нас дальше, прямиком к Белой Башни[41].

— А есть другое место, где поменьше лестниц? — интересуется Томас, проходя третий этаж.

Здесь полным-полно статуй лошадей и рыцарей со щитами, одетыми в кольчуги и доспехи. Дети то и дело охают и ахают, указывая на них пальцами. Их родители повторяют за ними. Вся башня буквально вибрирует от их шагов и болтовни. Как для июня, здесь слишком жарко, много разогретых жарой людей, а также отчетливо слышно жужжание мух.

— Ты слышишь этот шум? — спрашивает Томас.

— Это мухи, — отвечаю я, но он смотрит на меня.

— Да, только откуда здесь могут взяться мухи?

Я кругом оглядываюсь. Гудит достаточно громко, как если бы закрыть их внутри амбара, но никаких мух здесь точно нет. Кажется, никто ничего не замечает. Затем появляется приторно-металлический запах. Я узнаю его где угодно. Старая кровь.

— Кас, — тихо говорит Томас, — обернись.

Когда я оборачиваюсь, то вижу перед собой выставочную витрину изношенного оружия. Оно не чистое, не наполированное, а только в небольшом количестве облеплено сухой красной тканью. На одной половине длинно-шипастой булавы был прикреплен кусок скальпа, с которого свисали волосы по всей его длине. Когда-то им били по чьей-то голове.

Из-за жужжания фантомных мух Томас машет по воздуху, даже если их в действительности там нет. Осматриваясь по сторонам, остальная часть выставки выглядит одинаково: она заполнена реликвиями войны, поврежденными и испещренными красным. Под одной из кольчуг рыцаря я замечаю эластичные кольца розовых внутренностей. Моя рука самопроизвольно тянется к карману, где лежит атаме, и ощущаю, как Джестин касается моей спины.

— Не вытаскивай его снова, — говорит она.

— Что здесь происходит? — спрашиваю я. — Когда мы пришли, он выглядел не так.

— Так они так поступали? — спрашивает Томас. — Помогло ли это им на самом деле?

Джестин оборачивается на выставку, изобилующую сценами насилия, и пожимает плечами.

— Не знаю. Вполне возможно. Но, может быть, и нет. Это, возможно, показательное шоу и бессильный гнев десятков мертвых, пронизывающих это место, словно ток. Есть так много всего вокруг, что они не в состоянии отсеивать голоса. Поэтому уже и понятия не имеют, кто они на самом деле. Как в нашем нынешнем случае, они просто показываются.

— Кас, ты не помнишь, когда приходил сюда раньше, это уже было? — спрашивает Томас.

Я качаю головой.

— Я думала, ты сразу же это обнаружил, — говорит Джестин. — Но, возможно, тебе они не показывались. Конечно, большинство людей не могут их видеть, но в последний раз, когда я здесь была, вошла маленькая девочка и стала плакать. Никто не мог успокоить ее. Она не сказала, почему была расстроена, но я-то знала. Она, плача, обходила эту комнату со своей семьей, пока они пытались заставить ее смотреть на выпотрошенного рыцаря, словно от этого она воспрянет духом.

Томас глотает.

— Неприятное ощущение.

— Когда ты впервые увидела это? — спрашиваю.

— Мои родители привели меня сюда, когда мне было восемь.

— Ты ревела?

— Никогда, — отвечает та, задирая подбородок. — Но потом я поняла, почему, — она наклоняет голову в сторону двери. — Так вы хотите встретиться с королевой?

Королеву мы обнаруживаем в часовне. Она молчаливо сидит в первом ряду, по левую сторону от входа. Из-за туго затянутого корсета ее осанка выглядит ровной, а шоколадного цвета волосы струятся по спине. Даже находясь в тридцати футах от нее, я понимаю, что она мертва.

Сейчас, в период службы, часовня открыта, и, как только мы вошли, молодая пара уже закончила фотографировать витражи. Теперь мы остались здесь одни.

— Не знаю, кто эта королева, — заявляет Джестин. — Большинство утверждает, что она — призрак Анны Болейн, вторая жена короля Генриха VIII. Но с таким же успехом она может оказаться леди Джейн Грей. Она все время молчит и не похожа ни на одно выдающееся лицо с портретов.

Странно. Передо мной находится мертвая женщина, как и десятки других, встречавшихся на моем пути, но этот случай отличается от предыдущих: передо мной стоит королева, известное лицо. И если бы у меня выпала возможность фанатеть от покойников, тогда, полагаю, так и произошло бы.

Джестин перемещается к задней части часовни и останавливается возле двери.

— Она вообще в состоянии реагировать? — спрашиваю.

Ее оболочка нематериальна; если бы было наоборот, то все смогли увидеть ее, а пара, делающая снимки, так и продолжала бы быть в неведении, что они здесь далеко не одни. Однако, интересно, если ее все-таки успеют запечатлеть на пленку, подтолкнет ли их это к тому, чтобы растрезвонить об этой находке своим друзьям и соседям?

— Не на меня, — шепотом отвечает Джестин, так как королева медленно поворачивается лицом ко мне.

Она движется осторожно, по-королевски. Отрубленная голова чуть балансирует на шее. Ниже раны ничего, кроме крови, не видно, но там все-таки кое-что есть. Я слышу, как шуршит ее платье, задевая скамью. Она выглядит не просто иллюзией.

Я никогда не видел портреты, о которых упоминала Джестин, так что не могу с уверенностью сказать, есть ли между ними сходство, но женщина, стоящая сейчас передо мной, кажется обычной девушкой. Она выглядит крошечной, с тонкими губами и бледной. Только глаза выдают в ней красоту: темные и ясные. Каждое ее движение пронизано утонченным достоинством и толикой потрясения. Так пристало реагировать любой королеве, если бы ее внезапно наградили ребенком, со спадающими волосами на глаза и одетого в скомканную одежду.

— Мне нужно поклониться или как? — произношу уголком губ.

— Поторопись сделать то, что должен, — сообщает Джестин, глядя на дверь. — Следующая группа туристов появится здесь через две минуты.

Мы с Томасом обмениваемся взглядами.

— Поторопиться сделать что? — спрашиваю.

— Освободить ее, — шепчет Джестин, выгибая бровь, — с помощью атаме.

— Она убивала людей? — интересуется Томас. — Калечила?

В этом я сомневаюсь. Даже в том, что она их просто пугала. Не могу представить себе, что эта девушка, в прошлом королева, хоть когда-нибудь представляла кому-то угрозу. Она выглядит мрачной, но в то же время умиротворенной. Сложно объяснить, но, думаю, в целом она расценит мою атаку как нечто грубое и неуместное. Сама мысль о том, чтобы пронзить ее кинжалом или «освободить», как выразилась Джестин, вгоняет меня в краску.

— Давайте убираться отсюда, — бормочу я, направляясь к двери.

Краем глаза я замечаю, как Томас, проходя мимо нее, приседает в неловком реверансе. Я оглядываюсь назад еще раз. Королева больше не стоит перед нами. Она обитает в этой церкви, сохраняя равновесие головы на рваной шее, и не питает интереса к живым.

— Я что-то пропустила? — спрашивает Джестин, когда мы оказываемся на воздухе.

Я живо веду их к выходу. Должно быть, Гидеон уже проснулся, и, как по мне, на сегодня хватит уже экскурсий.

— Эй, — говорит она, беря меня за руку. — Я тебя обидела? Сделала что-то не так?