— Что именно произойдет, если мы приступим к задуманному? — интересуется Кармел.

— Не знаю, — отвечает Томас. — Если нам повезет, мы сможем услышать ее голос. Несколько расплывчатых слов могут вызвать туман или дым. Также появится ветер. Я знаю наверняка, что все начнется тогда, когда я уйду в транс. Что произойдет дальше, без понятия, и, если что-то пойдет не так, я не в силах буду это остановить.

Даже в рассеянном свете фонаря я вижу, как на щеках Кармел сходит краска.

— Ну, просто чудесно. И что же прикажешь нам делать, если что-то пойдет не так?

— Только без паники, — нервно улыбается Томас.

Он бросает ей одну блестящую вещицу. Когда она разжимает кулак, то видит перед собой зажигалку Зиппо.

— Это сложно объяснить. Бубен — как инструмент, к которому нужно найти верный подход. Морфан говорит, что нужно только задать точный ритм, это как настроить по радио правильную чистоту. Как только мне это удастся, я кровью проложу канал к вратам. Кровью, принадлежащей охотнику. Кровью Каса. Ты должна пролить ее этим атаме, который мы поместим в центр круга.

— Что значит «я должна»? — спрашивает Кармел.

— Ну, он не может сделать это самостоятельно, а я буду в трансе, — отвечает Томас, словно сообщая очевидные факты.

— Ты справишься, — обращаюсь я к Кармел. — Просто думай о том, как в ту встречу я поставил тебя в неловкое положение. Ты ведь умрешь, если не нанесешь мне ответный удар.

Она не выглядит удовлетворенной ответом, но, когда Томас протягивает ей свой нож, принимает его.

— Когда? — спрашивает она.

Томас криво усмехается.

— Я скорее надеюсь, что ты сама это поймешь.

Он немного улыбается мне. Это первый признак узнавания «нашего» Томаса, который мы видим, с тех пор как сюда попали. Обычно, когда с заклинанием покончено, на этом его работа заканчивается, но сейчас мне приходит в голову, что он понятия не имеет, на что, собственно, подписывается.

— Это опасно? Для тебя, я имею в виду? — спрашиваю его.

Он пожимает плечами и машет рукой.

— Не волнуйся об этом. Нам нужно обо всем узнать, разве нет? Прежде чем тебя настигнет поползень. Так что давайте приступим. Кармел, — говорит он, смотря на нее, — если что-то не получится, тебе следует сжечь кровь Каса, которая будет капать по атаме. Просто возьмешь его и обожжешь лезвие. Хорошо?

— Почему это должна делать я? А не Кас?

— По той же причине, почему ты должна его порезать, потому что технически ты не участвуешь в ритуале. Когда все начнется, я понятия не имею, что произойдет со мной и Касом.

Кармел дрожит, несмотря на то, что на улице не холодно. На ее языке вертятся слова сомнения, поэтому прежде, чем что-либо ответить, я достаю атаме с заднего кармана, вытаскиваю из ножен и опускаю на землю.

— Это радиомаяк, как и сказала Рикка, — объясняет Томас. — Надеюсь, Анна выйдет на его сигнал.

Он тянется к своей сумке и достает небольшую горстку ароматических палочек, которые затем протягивает Кармел, чтобы та их зажгла, а после этого тушит их, прежде чем поместить в землю и придавить рыхленной землей. Я насчитал всего семь штук. Ароматный дым сворачивается в светло-серые спирали. Он переводит дыхание.

— Еще одно, — заявляет он, подхватывая куриную ножку. — Не выходите из круга, пока все не закончится.

На его лице появляется выражение типа «вряд ли что-то получится», поэтому мне хочется сказать ему, чтобы был осторожен, но чувствую, что мое собственное лицо почти парализовано. Простое мигание для меня — уже проблема.

Он протягивает запястье и начинает бить в бубен; звук кажется низким и приглушенным. Качество звучания тяжелое, отдающее эхом, и, хотя я почти уверен, что у Томаса нет барабанного опыта, каждый удар будто хорошо спланирован. Он звучит так, словно Томас пишет и отсылает послание. Даже когда меняет темп и направление удара. Время тем временем проходит. Точно не знаю, сколько. Возможно, тридцать секунд, а может, десять минут. Звуки бубна обнажают мои чувства. От ладана воздух кажется густым, и от этого неясные чувства бесцельно витают вокруг моей головы. Я пристально смотрю на Кармел. Она быстро моргает, по лбу стекают несколько капель пота, но в остальном выглядит неплохо.

Томас медленно и неглубоко дышит. Словно это часть его ритма. Удары останавливаются, а затем возобновляются. Один удар. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Затем они становятся сильнее, в то же время ускоряются и звучат на порядок ниже. Туда-сюда клубится дым ладана. Это все же начинает происходить. Ему удается-таки отыскать нужный путь.

— Кармел, — шепчу я, удерживая руку над атаме, который перед этим лежал на земле. Она хватает меня за запястье и подносит нож Томаса к моей ладони.

— Кас, — говорит она, тряся рукой.

— Ну, давай же, все хорошо, — отвечаю, а она тем временем тяжело глотает и закусывает губу. Сначала с вялым давлением лезвие пересекает мягкие ткани моей ладони, но затем возникает короткая, жгучая боль. Кровь струится по атаме, расползаясь по лезвию. Она почти шипит, а может, так все и есть. Что-то меняется в воздухе; оно вьется вокруг нас, словно змея, а визг ветра в ушах перекрикивает звуки бубна, только откуда бы ему здесь взяться. Клубы дыма ладана рассеиваются. Они исчезают, взимаясь столбом вверх.

— Так должно быть? — спрашивает Кармел.

— Не волнуйся. Все хорошо, — отвечаю я, но понятия не имею, о чем вообще говорю. Чтобы здесь ни происходило, все пока получается, а возможно, и нет. Слишком медленно, но идет по плану. Все, что происходит сейчас в круге, кажется, пытается вырваться из этой клетки. Воздух становится густым, почти вязким, и я начинаю жалеть, что в небе нет луны, потому что здесь долбанная темнота. Лучше пусть фонарь остается включенным.

С руки на атаме все еще стекает кровь. Я не знаю, сколько ее уже вытекло. Думаю, не так много, но мои мозги сейчас взяли перерыв. Я с трудом смотрю сквозь дымку, но не помню, когда все началось, или не могу понять, как образовалось так много дыма от каких-то семи палочек. Кармел что-то говорит, но я не прислушиваюсь, даже когда она начинает кричать. Кажется, даже атаме пульсирует. Вид его, покрытого моей кровью, странный, почти деформированный. Моя кровь на лезвии и внутри него. Звуки бубна продолжают звучать в такт дыханию Томаса…или, возможно, моему дыханию, моему собственному сердцебиению, отдающемуся в ушах.

Тошнота подступает к горлу. Прежде, чем все закончится или Кармел запаникует и покинет круг, мне нужно кое-что сделать. Моя рука рывком тянется к бубну и прижимает туго натянутую кожу. Понятия не имею, почему так поступаю. Просто следую странному порыву импульса. Прикосновения оставляют за собой мокрые красные отпечатки. На мгновение они становятся отчетливо яркими, родоплеменными, а затем они растворяются на поверхности бубна, как будто бы их там вовсе не было.

— Томас, чувак, не знаю, насколько хватит моих сил еще, — шепчу я. Через дымку я едва ли могу разглядеть блеск от его очков. Он не слышит меня.

Воздух рассекает взбешенный и грубый крик девушки, и он точно не принадлежал Кармел. Словно от режущего мяса, рев звенит в моих ушах, и, даже прежде чем увидеть первые появляющиеся черные пряди извивающихся волос, понимаю, что Томасу удалось сделать это. Через удары он нашел путь к Анне.

Когда все только начиналось, я старался не думать наперед и ничего конкретного не ожидать. Оказывается, было необязательно так думать. Я никогда не мог себе представить того, кто сейчас появляется передо мной. Анна буквально вырастает в кругу, когда бубен Томаса вырвал ее из другого измерения. Она пробивает воздух между нами, словно сверхзвуковой хлопок, и налетает на какую-то невидимую поверхность на расстоянии трех футов от земли. Она не похожа на тихую девушку в белом, которую он призвал, а больше — на чудовищную и красивую богиню с черными венами в насыщенном красном. Темные волосы позади вьются черным облаком, и от этого вида у меня кружится голова. Она стоит прямо передо мной, с красными прядями, и на секунду я не могу вспомнить, почему или что должен сказать. Кровь каплями стекает с платья, так и не добираясь до земли, потому что на самом деле ее здесь нет. Мы смотрим друг на друга, словно через открытое окно.