— Фрэнк! — закричал он. — Меня приняли!

— Послушай, — ответил Фрэнк. — Что с тобой? Залил слюной вес ковер. Ты не заболел?

— Нет, я плачу.

— Что?

— Да, так плачут Ша’акфы.

— И почему же ты плачешь?

— От счастья, Не могу сдержать чувств.

— Прошу тебя, ради Бога, иди плачь над раковиной. Я смотрю, у тебя три конверта. Какое братство выберешь?

— «Йота-Гамма-Омикрон».

— Почему? Другие престижнее.

— Не имеет значения. Причины моего выбора лежат в сфере чувств.

— Только не говори мне, что такая хладнокровная рептилия, как ты, способна что-то чувствовать.

— Конечно. Все Ша’акфы чрезвычайно сентиментальны. Просто наши чувства не прочесть по нашим лицам.

— Ну ладно, — продолжал настаивать Фрэнк, — что же это за причины?

— Во-первых, — Хитафея начал загибать когтистые пальцы, — из-за Херба Ленджила. Он первый во всем городке стал относиться ко мне как к приятелю. Во-вторых, великий де Камара был членом этого общества, когда учился в Атлантике много лет назад.

— Кто такой Камара?

— Ты не знаешь? Господи, некоторые земляне считают себя образованными, а сами совершенно не знают собственной истории. Он был одним из великих пионеров космоса, основателем «Виагенс Интерпланетариас», первым землянином, ступившим на Озирис.

— И он был членом братства?

— Да. Именно де Камара привез с Озириса на Землю вставные зубы нашего Главного Инспектора Фицекаскха и передал их Атлантику, когда ему присвоили почетную степень. Перед сегодняшней игрой я зашел в музей и посмотрел на эти зубы. Я почувствовал чувственную близость с ними, близость с сеньором де Камара, хотя некоторые жители нашей планеты до сих пор считают, что он украл эти зубы.

На первом собрании кандидатов в братство Хитафея скромно сидел в кругу остальных соискателей, смотревших на него с некоторым отвращением и страхом. Объяснив обязанности потенциальных членов общества, Фитцджеральд и два других брата решили устроить себе несколько садистское развлечение. Они принесли пару деревянных лопаток, размером с ракетку для настольного тенниса, но значительно тяжелее и начали задавать кандидатам бессмысленные вопросы. Не ответивших на вопрос бойко били за невежество, ответивших на вопрос — за то, что они — первокурсники.

Время от времени Хитафея спрашивал:

— А меня кто-нибудь будет бить?

— А ты, Чудище, этого хочешь? — ответил вопросом на вопрос Фитцджеральд.

— Конечно! Это же часть испытаний. У меня сердце разорвется, если меня не отшлепают вместе с другими.

Братья озадаченно переглянулись. Брат Браун указал на длинный хвост Хитафеи:

— Да как, черт возьми? По чему тебя бить?

— По чему угодно! — разрешил Хитафея.

Брат Браун с недовольным видом размахнулся и ударил лопаткой по чешуйчатому бедру.

— Я даже ничего не почувствовал, — сказал Хитафея. — Вы специально меня жалеете. Я могу обидеться.

Брат Браун покачал головой:

— С таким же успехом можно стрелять в слона из пневматической винтовки.

Фитцджеральд сменил его и при первом же ударе сломал лопатку:

— Полагаю, мы можем считать тебя отшлепанным, Хитафея. Займемся делом.

Остальные кандидаты были рады избежать наказания. Братья почувствовали себя довольно глупо, и о побоях можно было забыть, по крайней мере, на время.

Старшие приказали кандидатам прибыть на следующий вечер на танцы по случаю Дня благодарения, чтобы разносить напитки и обслуживать гостей. Кроме того, на следующее собрание кандидатов каждый должен был притащить по три кошки.

Хитафея пришел на вечер на час раньше назначенного срока, в бабочке на чешуйчатой шее по столь торжественному случаю. Джон Фитцджеральд, естественно, пришел с Элис Холм. Херб Ленджил пришел один и бесцельно бродил по залу, пытаясь скрыть под маской равнодушия тот факт, что с удовольствием сам пригласил бы Элис на танец. Когда Хитафея торжественно вошел в зал с подносом в лапах, одна девушка, не учившаяся в Атлантике и никогда его прежде не видевшая, едва не упала в обморок. Элис Холм, поборов отвращение, спросила:

— Хитафея, ты танцуешь?

— Увы, мисс Холм, я не могу.

— О, я уверена, ты божественно танцуешь.

— Не совсем так. Дома на Озирисе я всегда танцую на празднике плодородия вместе с остальными. Посмотрите на мой хвост. Боюсь, мне будет мало всего этого зала. Вы не представляете, как неудобно жить с хвостом в мире, где остальные жители не имеют хвостов. Каждый раз, когда я прохожу сквозь вращающиеся двери…

— Потанцуем, Элис, — прервал его Фитцджеральд. — А ты, Чудище, принимайся за работу.

— Джон, неужели ты приревновал меня к этому бедняге! Мне он так нравится!

— Я ревную тебя к скользкой змее? Ха! — Фитцджеральд подхватил Элис, и они закружились в танце.

На следующую встречу все кандидаты, как и было приказано, принесли по три отчаянно мяукающих кошки, в поисках которых они вынуждены были облазить все близлежащие аллеи, дома друзей и городскую свалку.

— Где Хитафея? — удивленно спросил брат Браун. — Обычно Чудище не опаздывает.

Раздался звонок. Один из кандидатов пошел открывать дверь, и через мгновенье пулей влетел обратно в комнату, издавая какое-то невнятное кваканье. На пороге показался Хитафея с взрослой львицей на поводке. Кошки в страхе разбежались по углам, некоторые залезли на занавески и печи. Братья, судя по выражению лиц, с удовольствием последовали бы их примеру, но боялись выглядеть глупо в глазах кандидатов.

— Добрый вечер, — сказал Хитафея. — Это Тутси. Взял ее напрокат. Подумал, что если приведу одну большую кошку, она заменит трех маленьких. Вам нравится?

— Шутник, — сказал наконец Фитцджеральд. — Ты не только чудище, но еще и шутник.

— Значит, меня отшлепают? — с надеждой в голосе спросил Хитафея.

— С таким же успехом можно отшлепать мухобойкой носорога, — и Фитцджеральд еще с большим жаром принялся обрабатывать лопаткой других кандидатов.

Когда собрание подошло к концу, братья решили посовещаться.

— Думаю, к следующей встрече нам следует придумать задание пооригинальней, — сказал брат Бродерик. — Особенно Хита-фее. Давайте прикажем ему принести вставные зубы этого, как его там, императора с Озириса, которые хранятся в музее.

— Вы имеете в виду зубы нашего великого Главного Инспектора Фицекаскхи? — спросил Хитафея.

— Да, этого инспектора Фиц…, как там его, ты понял, кого я имею в виду.

— Большая честь для меня. Могу я переговорить с вами с глазу на глаз, мистер Фитцджеральд?

— Хорошо, Чудище, только побыстрее, у меня свидание, — хмуро ответил Фитцджеральд.

Он вышел вслед за Ша’акфой в коридор, и другие братья услышали, как тот что-то прошипел. Потом Хитафея вернулся в комнату и сказал:

— Мистер Ленджил, а теперь могу я поговорить и с вами?

Процедура повторилась.

Братья не прислушивались к разговору между Хитафеей и Ленджилом, их больше занимало происходящее в комнате, где львица повалила Фитцджеральда, одетого в свой лучший костюм, на пол — видимо ей захотелось побороться. Джон пытался вырваться, но безуспешно. Наконец он сдался, а львица уселась у него на груди и принялась вылизывать ему лицо. Язык львицы больше всего напоминал крупную наждачную бумагу. Костюм Фитцджеральда перестал быть лучшим задолго до того, как Хитафея вернулся в комнату и оттащил свою спутницу.

— Прошу меня простить, — извинился он. — Ей просто захотелось поиграть.

В ночь перед очередной встречей кандидатов странные тени шебуршали в кустах вокруг музея. Раскрылась дверь, из музея, оглядываясь и напряженно всматриваясь в темноту, выскользнул широкоплечий мужской силуэт. Из кустов донеслись какие-то странные звуки. Мужчина спустился с крыльца, подбежал к кустам и прошептал:

— Вот.

Из кустов появилась еще одна тень, явно не человеческая, а какого-то существа из мезозойской эры. Человеческая тень перекинула сверток нечеловеческой, и в этот момент на крыльцо музея выскочил охранник.