— Он подходит нам по всем статьям! У него есть деньги, он умный, компанейский, добродушный парень, близкий нам по духу. Ему доверили даже выкрикивать клич колледжа на соревнованиях, а он приехал сюда всего несколько недель назад! Конечно, было бы лучше, если бы он не выглядел как сбежавшая из зоопарка рептилия, но мы же цивилизованные люди и должны оценивать личность по ее внутреннему содержанию…

— Минуту! — Джон Фитцджеральд учился на последнем курсе и пользовался большим авторитетом в совете. — Мы и так напринимали слишком много странных типов в наше братство.

Он выразительно посмотрел на Ленджила, который с удовольствием разбил бы смазливую морду старшекурсника, хотя бы за то, что тот назвал его странным. Действительно, Херб не походил на бездельников, составлявших большинство братства, он был серьезным и непьющим студентом.

— Кто хочет, чтобы в «Йоте» швартовались все уроды нашего городка, — продолжил Фитцджеральд. — Потом появится какой-нибудь жук или двухметровый богомол, и вам скажут, что это кандидат в братство, прилетевший с Марса…

— Но, — попытался перебить его Ленджил, — в нашей хартии есть антидискриминационный пункт. Мы не можем запретить этому человеку, то есть студенту…

— Можем, — возразил Фитцджеральд, демонстративно зевая. — Этот пункт касается только представителей человеческих рас. Существа, не принадлежащие к человеческому роду, здесь ни при чем. Мы — клуб джентльменов, а Хитафея уж точно к ним не относится.

— Но принцип тот же, — не сдавался Ленджил. — Почему, вы думаете, Атлантик является одним из немногих университетов, в которых сохранились братства? Потому что нам всегда удавалось поддерживать демократические принципы, избегать снобизма и дискриминации.

— Чушь! — воскликнул Фитцджеральд. — Подбор в братство родственных по духу людей не является дискриминацией. У меня не возникло бы никаких возражений, если бы Херб предложил принять в братство какого-нибудь жителя Кришны, они, по крайней мере, походят на людей…

— Но не учатся в нашем университете, — пробурчал Ленджил.

— …так ведь нет, он притащил ужасную, покрытую чешуей рептилию…

— Джон ужасно боится змей, — заметил Ленджил.

— Как и любой нормальный человек.

— Ты совсем спятил, брат Фитцджеральд. У тебя невроз, вызванный…

— Вы отклони лились от темы обсуждения, — прервал их президент брат Браун.

Споры продолжались еще какое-то время, пока не наступило время голосования. Фитцджеральд забаллотировал Хитафею, а Ленджил — младшего брата Фитцджеральда.

— Эй! — возмущенно воскликнул Фитцджеральд. — Это нечестно.

— Почему? — парировал Ленджил. — Мне просто не нравится этот оболтус.

После ожесточенного спора оба сняли вето с кандидатов противника.

Выходя из зала, Фитцджеральд ткнул Ленджила в солнечное сплетение большим пальцем размером с ручку от швабры и сказал:

— Завтра приведешь на игру Элис, понял? И чтобы все было в порядке.

— Хорошо, Вонючка. — Ленджил направился в свою комнату заниматься. Им с Джоном удавалось сосуществовать, несмотря на взаимную неприязнь. Для Ленджил а Фитцджеральд олицетворял киношный идеал настоящего студента, а Фитцджеральд, в свою очередь, завидовал умственным способностям Ленджила. Без сомнений, Фитцджеральд поручил свою подружку заботам Ленджила, потому что считал его безобидной размазней, неспособным приударить за девчонкой.

На следующий день, в последнюю субботу две тысячи пятьдесят четвертого футбольного сезона Атлантик принимал Йельский университет на своем поле. Херб Ленджил проводил Элис Холм на трибуну. Как обычно, в ее присутствии язык Херба прочно прилип к нёбу, поэтому он принялся внимательно изучать розовую карточку, прикрепленную кнопкой к спинке сидения в соседнем ряду. Надпись на ней разъясняла, что необходимо сделать по команде капитана болельщиков с большим куском картона, выкрашенным оранжевой краской с одной стороны и черной — с другой, чтобы зрители противоположной трибуны увидели букву, цифру или картинку.

Изучив карточку, Херб, наконец, решился заговорить:

— Знаешь, мы приняли в братство Хитафею. Только никому пока не говори.

— Не скажу. — Элис покачала прелестной белокурой головкой. — Значит, если я приду к вам на танцы, он сможет пригласить меня?

— Только если ты захочешь. Я даже не знаю, умеет ли он танцевать.

— Постараюсь не дрожать от ужаса. Ты уверен, что он не прибег к гипнозу, чтобы заставить тебя выдвинуть его кандидатуру?

— Перестань. Профессор Кантор назвал разговоры о якобы феноменальных гипнотических способностях озирианцев полной ерундой. Человека можно загипнотизировать только в том случае, если он восприимчив к гипнозу. Никаких загадочных лучей глаза озирианцев не испускают.

— А профессор Петерсон с этим не согласен, — возразила Элис. — Считает, что в этом что-то есть, хотя никто пока не смог объяснить природу этого явления. Смотри! Они выходят. Хита-фея выглядит просто божественно.

Определение было выбрано не совсем удачно, хотя Хитафея, подпрыгивающий с мегафоном в лапе, в окружении хорошеньких девушек, выглядел несомненно незабываемо. К тому же он был одет в оранжевый свитер с большой черной буквой «А» на груди и круглую шапочку первокурсника. Его голос, похожий на гудок локомотива, перекрывал крики толпы:

— Атлантик! Атлантик!

В конце каждого вопля Хитафея широко раскидывал лапы с длинными когтями и подпрыгивал на три метра на своих птичьих задних лапах. Реакция болельщиков возбуждала его все больше, игроки же практически на обращали внимания на его вопли, так как были заняты игрой. Хитафея вообще-то сам надеялся выступить за университет в соревнованиях по легкой атлетике, но тренер, как можно тактичнее разъяснил ему, что никто не захочет соревноваться с существом, способным прыгнуть на двенадцать метров без разбега.

В этом сезоне обе команды были в прекрасной форме, и в конце первого периода счет был 0:0. Йелец отдал пас игроку, которого, казалось, никто не прикрывал, но тут появился Джон Фитцджеральд — самый крупный футболист Атлантика — и пригвоздил соперника к земле.

— Фитцджеральд! Ра, ра, ра! Фитцджеральд! — заорал Хитафея.

Пьяный старшекурсник Йельского университета заблудился после посещения туалета и оказался на газоне перед трибунами Атлантика. Он долго бродил там спотыкаясь, пока не свалился на оркестрантов Атлантика.

Хитафея заметил, что все слишком поглощены игрой, и решил вмешаться. Он схватил студента за плечи и повернул лицом к себе. Увидев морду рептилии, йелец заверещал что-то невразумительное и попытался вырваться.

Это ему, естественно, не удалось. Ша’акфа посмотрел ему прямо в глаза, что-то прошипел и отпустил.

Йелец, вместо того чтобы убежать, сорвал с головы шляпу с голубым пером, потом снял пальто, пиджак, жилет и брюки. Прижав к груди, словно футбольный мяч, бутылку, он в одних трусах выскочил на поле.

Прежде чем смутьяна удалось увести, команда Йельского университета была оштрафована за появление на поле во время игры лишнего игрока. К счастью болельщики йельцев сидели слишком далеко и не видели встречи своего собрата с Хитафеей, иначе возникли бы серьезные беспорядки. Потом, догадавшись, что кто-то сыграл с ними злую шутку, они пришли в негодование, но было поздно. Игра закончилась 1: 2 в пользу Атлантика.

После игры Хитафея направился к своему почтовому ящику в административном корпусе. Вокруг топились возбужденные первокурсники, которым не терпелось поскорее узнать результаты голосования о принятии в различные братства. Все они почтительно расступились, услышав, как Хитафея мягко прошипел:

— Прошу прощения.

Взяв из ящика три маленьких белых конверта, Хитафея побежал в свою комнату в общежитии первокурсников. Там он застал своего товарища по комнате Фрэнка Ходиака. Тот рассматривал содержимое своего единственного конверта. Хитафея сел на кровать, свернув хвост, и вскрыл острым, как нож, когтем конверты.