— Ого, — сказал сэр Ховард. — Шестьсот! А где тебя ограбили?

— Нигде. Просто потратил.

Столь легкомысленное заявление заставило сэра Ховарда вздрогнуть. Уроженец Запада внимательно взглянул на него и чуть улыбнулся.

— Знаешь, — сказал он, — мне всегда казалось, что всякие там лорды, рыцари и так далее смотрят на деньги сквозь пальцы и повсюду сорят своими бумажками. Но парней, которые относились бы к денежкам так же бережно, как ты, мне встречать еще не доводилось. Это точно.

— Как тебе понравился Нью-Йорк? — поспешно сменил тему рыцарь.

— Нормально. Там есть на что поглядеть. Я свел дружбу с парнем, работающим на мебельной фабрике, он брал меня с собой. Мне понравилось смотреть, как стулья и другие штуки шлепаются вниз со сборочной линии. Хотя к двигателям он меня провести не смог. У той двери стоял охранник-прыгун. Они туда не пускают никого, кроме нескольких старых рабочих, и я слышал, дают им таблетки и допрашивают каждую неделю, чтобы знать наверняка, что те никому не рассказали, как устроены механизмы.

Одним словом, через несколько недель я устал. Слишком много прыгунов. Они действуют мне на нервы. Знаешь, всегда уставятся своими маленькими черными глазками, как будто твои мысли читают. Кое-кто поговаривает, будто они действительно могут это делать. После того как ты рассказал про своего брата, могу без опаски признаться, что о них думаю: я терпеть их не могу!

— На Западе ведь тоже есть прыгуны, разве не так?

— А как же, сколько-то есть. Но они нас не сильно беспокоят. Их приказы, конечно, выполняются. Однако они позволяют нам жить по-своему, пока мы заняты своими делами и платим ихние налоги. Им не нравится климат — слишком сухо.

— В наши местные дела они тоже не особо лезут, — сказал рыцарь, — за исключением того, что Нью-Йорк и другие большие города находятся под их прямым управлением. Вот почему их так много. Конечно, если ты начнешь нарушать… впрочем, об этом я уже говорил.

— Говорил. Слушай, а цены-то на бифштексы тут у вас — чистое преступление! Там, в Вайоминге, где мы разводим скот, мы едим по большей части мясо. Это все налоги прыгунов да еще всякие маленькие пограничные сборы и тарифы, то тут, то там. Потому и бифштексы здесь такие дорогие.

— У вас на Западе тоже бывают войны?

— А как же. Время от времени у нас случаются стычки с навахами.

— Навахи? Кто они такие?

— Народ, живущий к югу от нас. По большей части, скотоводы. Они нас терпеть не могут. Кожа у них вроде как красно-коричневая, словно у моей кобылы Куини, лица плоские, а волосы такие же черные, как у тебя.

— Кажется, я слышал об этом народе, — сказал рыцарь. — В прошлом году у нас в поместье побывал один человек с Запада. Но тех краснокожих он называл индейцами или инджунами.

— Вот как? А я всегда считал, что инджун — это такой движок. В общем, та штука, которая заставляет ездить и летать машины прыгунов. Наверно, ты просто ослышался. Так или иначе, но время от времени у нас случаются с навахами потасовки. Из-за прав на пастбища и всякое такое. По большей части, конные стычки со стрельбой из луков. Я в этом большой мастак. Взгляни-ка!

Он откинул крышку продолговатой коробки, висевшей сбоку седла, которая оказалась колчаном, и извлек оттуда две половинки стального лука.

— Хотел бы я заполучить одно из тех хитрых седел, вроде твоего, чтобы прятать в него свои вещички, а не развешивать их снаружи, отчего мы с моей кобылой становимся похожи на рождественскую елку. Правда, я обычно езжу налегке. И тебе бы пришлось избавиться от большей части железок, будь у тебя такая небольшая лошадка, как моя Куини. Знаешь, мне кажется, что задняя лука твоего седла специально такая высокая. Ну, чтобы ты случайно не улетал кувырком со своего мерина всякий раз, когда какому-нибудь парню вздумается подковырнуть тебя зубочисткой.

Хаас соединил половинки лука, вставив посередине муфту с прицелом.

— Видишь нарост на той сосне? Ну, а теперь гляди. Йй-о-оу! — Кобыла вздыбилась, рванулась вперед. Хаас выхватил из колчана стрелу, резко прозвенела тетива лука. Потом он повернул Куини, подъехал к дереву и с трудом вытащил из капового натека глубоко засевшую стрелу. — Может, мне и не стоило этого делать, — заметил он. — Мы уже недалеко от Олбани. Наверно, у них есть какие-то ограничения на стрельбу из лука в границах города. Они много за чем следят в этом городе?

Между двумя старинными трехэтажными домами уже виднелось шестигранное остекленное здание прыгунов.

— Не слишком, — ответил рыцарь. — Но первое, что я должен сделать, это пойти в административный корпус, чтобы поставить штампы на мое разрешение на поездку. А тебе что-нибудь требуется?

— Нет, ничего в этом роде. На мое разрешение уже тиснули печать в Нью-Йорке. Теперь мне нет нужды отчитываться перед прыгунами до тех пор, пока не доберусь до Чикаго. Прогуляюсь с тобой за компанию. Ежели, конечно, они нас впустят.

Они прождали на тротуаре у входа в администрацию почти полчаса, прежде чем получили возможность войти: они не имели права мешать сновавшим туда-сюда прыгунам. За это время у непрерывно салютовавшего сэра Ховарда заныло плечо. Но вот мимо прошли еще два существа, болтавших между собой на непонятном, вроде щебетанья птиц, языке. От них исходил запах, похожий на аромат созревшего сыра. Рыцарь чуть не подпрыгнул, когда одна из тварей вдруг переключилась на английский.

— Человек! — пропищала она. — Почему ты не отдал салют?

Сэр Ховард оглянулся и увидел, что прыгун обращается к Хаасу, который растерянно застыл с зажигалкой в руке, зажав во рту сигарету. Придя в себя, тот убрал курево и зажигалку и снял шляпу.

— Чертовски сожалею, Ваше превосходительство, но боюсь, я вас не заметил.

— Следи за своими словами, человек! — пропищал в ответ прыгун. — Даже самое глубокое сожаление не может служить оправданием. Ты сам знаешь, за пренебрежение салютом следует уплатить штраф в пять долларов.

— Конечно, Ваше превосходительство. Благодарю вас, Ваше превосходительство, за то, что вы сделали мне замечание.

— Кроме того, курение вблизи здания и внутри запрещено, — прочирикало существо. — Но поскольку тон твоего обращения ко мне, наконец-то, сделался в должной мере почтительным, я считаю возможным прекратить дальнейшее расследование этого случая.

— Благодарю вас, Ваше превосходительство, — поклонился Хаас, после чего снова надел шляпу и проследовал за сэром Ховардом в здание. Но рыцарь отчетливо расслышал, как уроженец Запада пробурчал еще кое-что:

— Я, конечно, мирный человек, однако…

За конторкой, где оформлялись разрешения, сэр Ховард увидел человека с белыми, уныло свисающими усами. Сделав отметку в бумагах, клерк поставил печать, не задав ни одного вопроса. Вид у него был нервный, и производил он довольно жалкое впечатление, как и все люди, работающие в окружении прыгунов.

Когда они возвращались к привязанным лошадям, Хаас очень тихо сказал:

— Послушай, Хов, тебе не показалось, что прыгун прицепился ко мне просто так, лишь бы покрасоваться перед своей подружкой?

— У них не бывает подружек, Лайман, — ответил сэр Ховард, — потому, как у них нет мужчин и женщин. Вернее, каждый из них есть сразу и мужчина, и женщина. Правда, чтобы сделать кладку яиц, требуются двое, но яйца несет каждый, да и высиживают их они оба. Гермафродиты, так они сами себя называют.

Хаас выпучил глаза.

— Значит, ты хочешь сказать… — Он вдруг согнулся от хохота, в восторге колотя себя по ляжкам. — Парень, как бы мне хотелось завести у себя дома клетку с такой сладкой парочкой!

— Давай подзаправимся тут, Хов. Здесь можно смотреть через окно на железную дорогу. Мне нравится глядеть, как мимо меня топают слоны.

— О’кэй, Лайман. Думаю, это место ничуть не хуже любого другого в Амстердаме. Два манхэттена, — распорядился сэр Ховард, подойдя к стойке бара.

— С соломинкой, сэр? — спросил бармен, явно испытывавший подобающее почтение к людям в доспехах.