Дородный монах-эконом монастыря встретил казаков, поблагодарил за помощь.

Кожов в погонах есаула сошел с седла, преклонил колено.

— Благослови, отче.

Эконом, осмотрев георгиевские кресты есаула, благословил.

— Полковник Смутна приказал до его подхода в обитель никого не пускать.

— Войсковой атаман кланяется игумену Агафону. В лесах за Уссури шайка красных орудует, их превосходительство беспокоится, как бы не разграбили монастырь. Послал казаков из своего личного конвоя. А Смутна ден через пять будет, не раньше.

Эконом засуетился.

— Располагайтесь, ваше благородие. Храни вас богородица! Спасибо за заботу наказному атаману, дай бог ему здоровья. Пойду доложу игумену!

Игумен Агафон казаков принял благосклонно, учтиво пригласил к вечерней трапезе.

Повеселевшие от удачи казаки степенно двинулись на молебен. В монастырской церкви тускло горели лампады и восковые свечи. Богомольцев было мало.

Во здравие атамана Калмыкова и о даровании ему победы служил сам игумен. В углублении правого клироса стояли певчие в черных клобуках и широких рясах.

За вечерней трапезой казаки усердно спаивали монахов. К рассвету всех их удалось замкнуть в подвале. Навесили замок и на келью игумена Агафона.

На исходе дня у стен монастыря появилась конная разведка белочехов.

Кожов, сопровождаемый отделением казаков, выехал навстречу. Поручик поздоровался с «есаулом», бегло осмотрел укрепления.

— Владея монастырем и высотами, мы красных с пылью смешаем, — сказал он. — Атаман правильно решает сложные задачи.

Чехи не отказались от угощения. Обогрелись, обсушились у огонька, распили ведро медовухи, позубоскалили и остались довольны.

— Жду полк казаков и шесть орудий. Их превосходительство атаман Калмыков завтра к ночи будет здесь. Кланяйтесь полковнику Смутне, пусть будет спокоен за свой южный фланг, — провожая неприятельскую разведку, говорил Кожов.

И едва всадники скрылись в косой сетке дождя, Кожов выехал к командующему фронтом Шадрину.

…Из-за деревьев выскочили люди, тускло блеснули стволы винтовок.

— Бросай пистоль, иначе продырявим, — хватая за повод коня, крикнул старший дозора Максимка.

Кожов заметил на фуражках красные звездочки, обрадовался.

— Товарищи, наконец-то!.. Мне к командующему…

— Пароль!

— Не знаю, я из Шмаковского монастыря.

— Из Шмаковского? Там же беляки… Слезай!

Кожов сделал шаг вперед, кинул к ногам маузер и шашку.

— Веди, сопляк, к командующему!..

Глухая ночь. Изредка громыхнет орудийный разрыв, прозвучит пулеметная очередь, и снова тишина. И тогда слышно, как шелестят деревья, попискивают спросонья лесные птахи, перекликаются перепела.

Опершись локтями на стол и глядя в разложенную карту-двухверстку, Шадрин обдумывал сложившуюся обстановку.

Обескровленная армия продолжала отступать. Все тихоокеанское побережье оккупировано: врагом занята территория, равная всем скандинавским странам. А силы оккупантов все возрастали.

Интервенты рвались на простор забайкальских степей. Страны Антанты решили во что бы то ни стало ликвидировать Уссурийский фронт, неожиданно преградивший им путь к Иркутску.

Дальний Восток — по территории седьмая часть России — оказался отрезанным от продовольственных и промышленных районов. Помощи ждать неоткуда. Тяжело было в эти дни и в Советской России. Рабочие голодали. Войска Колчака на Восточном фронте перешли в наступление. Англо-французские солдаты захватили Мурманск и Архангельск. Австро-германские дивизии совместно с гайдамаками заняли Харьков. По России прокатилась волна контрреволюционных восстаний, организованных белогвардейцами и эсерами. На Северном Кавказе и на Дону белогвардейские генералы подняли мятежи.

И, несмотря на все это, интервенция на тихоокеанском побережье натолкнулась на мужественное сопротивление. Значительная часть среднего крестьянства, долгое время колебавшаяся, после высадки десантов интервентов стала поддерживать советскую власть, включилась в вооруженную борьбу. Крестьянство увидело, что интервенция влечет за собой порабощение, грабежи и произвол.

В боях закалялась и крепла молодая Красная гвардия.

Комплектование фронта подходило к концу. Отступившая из Владивостока горстка красногвардейцев выросла в грозную силу. Добровольческая Красная гвардия Дальнего Востока насчитывала около сорока тысяч штыков, не считая дружин крестьянского ополчения.

На позициях Спасска, чтобы отвлечь внимание врага, было решено демонстрировать отступление. Здесь оставался небольшой, но стойкий заслон из моряков боцмана Коренного и полка шахтеров. Основные силы фронта были отведены на восток от железнодорожной магистрали в обширный степной район.

Части Красной гвардии отошли к разъезду Шмаково и закрепились на важнейших коммуникациях. Захватом мятежных станиц Иманского казачьего округа был обезврежен тыл, в котором Калмыков рассчитывал поднять восстание.

— Дела, Родион, предстоят важные. Перед боем поспать не грех, — сказал вошедший в комнату Дубровин.

— А ты что ж?

— Мое дело комиссарское. Сам знаешь, черт бодрствует, когда бог спит, — пошутил Дубровин.

— А бог еще сотворение мира не закончил, — в тон военкому отозвался Шадрин. — Дельце одно важное есть.

Он достал донесение Хан Чен-гера.

— Вот прочти.

Хан Чен-гер сообщал, что есаул Лихачев с полком калмыковцев прибыл из Пограничной в Харбин, погрузился в лодки и по реке Сунгари спускается в Амур. Об этом уведомили Хан Чен-гера его друзья из Нингута. Они предполагали, что белоказаки высадятся в Сань-Сине и походным маршем выйдут к разъезду Шмаково.

— Калмыкову Хабаровск мерещится, вот он и погнал верного пса окрест фронта.

Дубровин бросил донесение на стол. Новость была неприятной. В пути по мятежным казачьим станицам полк Лихачева начнет обрастать людьми, как катящийся снежный ком.

— Чего же молчишь? Загвоздка ржавая, попробуй вытащи.

— Если это так, я бы Хан Чен-гера двинул в Маньчжурию.

— Возможно, ли? А международные конвенции?

— Конвенции? Они-то их соблюдают? Кто знает, что Хан Чен-гер наш союзник? Для китайских властей он один из вождей боксерского восстания. Не так ли? Разгорелись глаза на казачье оружие, вот они и ударили. Пусть попробуют дипломаты доказать обратное. Против них неопровержимые факты — трупы белогвардейских казаков на чужой территории.

— Значит, решено. Я об этом думал, но без твоей санкции, Володя, не решался.

— Правильное решение. Белые пойдут через Гиринскую провинцию. Хан Чен-геру помогут крестьяне.

— Тем хуже для белых…

Шадрин приказал вызвать командира китайских красногвардейцев.

— А пока суть да дело, поужинаем, военком, а-а?

— Не мешало б, ремень ослаб.

Шадрин налил в большую эмалированную тарелку хлебного квасу, поставил на стол тертую редьку.

— Садись, другого ничего нет, — цепляя щепотью тертую редьку, пригласил военкома Шадрин.

— От редьки мозги светлеют, — усмехнулся Дубровин, густо соля ломоть ржаного хлеба.

Через час вошли Хан Чен-гер и его заместитель Чан Ду-хо. Их сопровождал переводчик. Отдали честь и, привалившись спинами к стене, опустились на корточки.

— Курить можно?

— Курите, товарищи, курите.

Хан Чен-гер достал трубку, примял пальцем табак и задымил. Свернув ноги калачом, рядом с ним сидел Чан Ду-хо, пускал через широкие ноздри сизый дымок, внимательно поглядывал из-под цепочки серебрящихся бровей на командующего.

Шадрин их уже хорошо изучил. Вот так, покуривая, они могут терпеливо сидеть весь день, ни о чем не спрашивая, ожидая, когда начнет говорить старший из командиров.

— Придется прогуляться в Маньчжурию, — начал Шадрин.

Китайцы переглянулись.

— Китайские воины всегда готовы к выполнению приказа.