— А я в Донбасс писал, молчат. Ведь ты когда-то уголек рубал?
— Было дело! С прапрадедов шахтеры. Рассказывай, Родион, как дела.
— Тяжело: ни денег, ни хлеба. Спасибо Суханову за оружие, а то хоть волком вой. Сейчас человек пятьсот вооружили, обучаю военной мудрости. Кончили банду Орленко, поджали хвост казачки.
— Правильно! Ты ведь и раньше, Родион, увлекался, кажется, военным делом? И книги вот…
— Без этого нам, большевикам, нельзя. Почитываю. — Шадрин указал на стол, заваленный книгами. — Суханов снабжает.
Костров взял книгу Кинайо о русско-японской войне.
— Вникаешь в тактику и стратегию японских армий и дипломатов?
— Умная книга! Кинайо — главнокомандующий сухопутными и морскими силами Японии. Есть чему поучиться. Крепко у них и военная разведка поставлена.
Они испытующе посмотрели друг другу в глаза.
— Ты хорошо знаешь Суханова? — спросил Костров.
— Костю? Как тебя. Орел! Не смотри, что молод, в царской тюрьме ковался. Только здоровьем слаб. Чахотка.
— Жаль. Ну, а как ты с немцем воевал?
— После побега из Зерентуя мне в комитете хорошие документы сфабриковали, по ним попал в Петроградское военное училище. Последнее время эскадроном командовал. Два «Георгия» схватил.
— Заместитель у тебя надежен?
— Вполне. Большевик из матросов.
— Вот и отлично. Собирайся в дорогу. Большевику-офицеру надо быть в армии. Во Владивостоке серьезные события назревают, придется обороняться.
— Что ж, я не возражаю.
Ночью Костров, Наташа и Шадрин спустились к причалу. Военный катер пограничной охраны направился во Владивосток.
ГЛАВА 17
Окраина Владивостока — Миллионка. Здесь ютились постоялые дворы, харчевни, опиокурильни, трактиры, всевозможные притоны. Полиция редко заглядывала сюда, опасаясь внезапного удара ножом в спину.
Днем здесь царили тишина и покой. На затасканных кошмах, лениво позевывая, сидели постоянные обитатели окраины. Контрабандисты в синих кофтах с коралловыми пуговицами и в черных шелковых шапочках сговаривались с купцами. В тенистых углах резались в карты и кости.
Но как только гасли лучи заката и ночь окутывала Владивосток, окраина оживала.
В глухом лабиринте переулков Миллионки притаился неприметный трактир с бумажным фонариком перед дверью. В зале с низким потолком шумно. У буфета на старой, разбитой шарманке полунагая девица наигрывала «На сопках Маньчжурии». Ей вторили пьяные голоса. Табачный дым сизой тучей плыл над столиками. Слышались крики и споры на всех языках. Здесь были и русские белогвардейцы, и китайские спиртоносы, и японские контрабандисты, и корейские перебежчики, и монгольские монахи, и тибетские купцы, и американские матросы. Они вместе с гейшами и проститутками хлестали водку, тянули из трубок опиум.
Здесь-то около пятнадцати лет помещалась конспиративная квартира японской контрразведки. Во главе ее стоял японский лейтенант Нооно.
«Большой знаток русского вопроса. Обладает всеми качествами разведчика и резидента, — так было записано в его служебной аттестации. — Владеет искусством проникать в сердце неприятеля и производить тайную разведку, оставаясь незамеченным».
По окончании специальной школы юнкер Нооно был направлен в Корею. Там, на границе русского Приморья, на бурной речке Тюмель-Ула, можно было встретить охотника за корнем женьшень. Нооно часто появлялся на русской территории, заводил знакомства, дома содержателей кабаков были для него открыты в любое время.
После русско-японской войны Нооно, как русский подданный, обосновался в качестве владельца трактира в Миллионке. То в лохмотьях нищего он протягивал руку, к прохожим, то фланировал по многолюдной Графокутаисовской улице в элегантном костюме с тросточкой в руке, то в одежде китайского рабочего слонялся по вокзалу, то с шарманкой переходил из двора во двор. Везде он имел знакомых, везде у него собутыльники и должники, везде свои глаза.
В опасный для Владивостока вечер в Миллионку направился связной с приказом.
Нооно сидел за стойкой. Безбровое лицо было сосредоточенно. Он покуривал трубочку с длинным чубуком из слоновой кости и смотрел куда-то поверх столиков. Но ничто не ускользало от его цепкого взгляда.
Из дальнего угла донеслась грубая брань, в тусклом свете керосиновой лампы сверкнул нож, предсмертный крик повис в воздухе.
— Наму Амида Бутсу, — по привычке зашептал Нооно древнее заклинание, — пусть примут твою душу в сады мейдо[11].
Убитого вытащили из кабака. Через десять минут все в кабаке было по-прежнему, будто ничего не произошло.
И чем глубже становилась ночь, тем напряженнее становился Нооно. Час Свиньи[12] приближался. Вчера посланец из консульства предупредил Нооно — быть готовым к выполнению приказа.
И вот раздался условный сигнал. Нооно взял фонарь, вышел во двор. Моросил дождь. У амбара стояла плотно закутанная фигура. Нооно узнал связного. Обменялись паролем.
— Две горы голубые и крест меж ними.
— А над ним вишня в цвету, источает аромат.
Нооно взял из рук связного запечатанный сургучными печатями пакет, вскрыл его, при свете фонаря прочитал несколько раз, запоминая каждое слово, расписался.
Вошел в дом, переоделся. К нему пришел его помощник лейтенант Цукуи.
По темным безлюдным улицам свищет ветер. Дождь барабанит по крышам. На судах бьют склянки: четыре часа. Бесшумно скользят по Пекинской улице две тени.
В Маркеловском переулке остановились, нашли нужный дом, перелезли через забор. Нооно постучал в дверь. Здесь было жилище Мацмая, видного японского коммерсанта.
— Кто там? Что за люди?
— По приказу божественного микадо, — ответил Нооно.
Мацмай долго возился с замком. Открыл двери — и изумился. Нооно он знал как владельца трактира, через которого приказчики его фирмы сбывали контрабанду. Но того, что Нооно облечен доверием императора, у него и в мыслях не было.
— Ты, Нооно?
Нооно наклонил голову. Цукуи выстрелил в затылок Мацмая. На шум из спальни выбежал гость Мацмая купец Харадзи, прибывший из Токио с транспортом «Конан-Мару». Тусклые глаза Цукуи заблестели: не зря торопил Нооно, здесь есть чем поживиться. Он выстрелил в лоб Харадзи.
Нооно пристально глядел в затылок Цукуи, что-то решая. И когда тот склонился над трупом Харадзи и отстегнул золотую цепь, выстрелил в Цукуи. Остекленевшие глаза Мацмая смотрели на него с укором. Нооно закрыл их, сжав холодные пальцы убитого, прошептал:
— Не сердись! Так повелели мне сделать. Наука тайной разведки сильнее науки меча и крови. Кто вступил на ее тропу, должен быть готовым предать своих родителей и братьев. Пусть твой дух не беспокоит меня. В храме Ямадо до конца моих дней будет гореть неугасаемый светильник. Сама Тенжи Дайин[13] будет восхвалять твои доблести, а ее слуги оберегать твой покой в мейдо. Счастливой дороги, Мацмай!
После молитвы Нооно, настежь распахнув ворота и двери дома, ушел.
В шестом часу утра комендантский патруль обнаружил трупы в Маркеловском переулке. Розыски преступников оказались безуспешными. Загадочное убийство!
У каменного забора толпились жители. Там висело отпечатанное в типографии на русском языке сообщение об убийстве Мацмая и еще двух японцев.
Командующий японской эскадрой адмирал Хиракиру Като обращался к населению Владивостока с воззванием:
«Русские братья! В вашем городе совершено злодеяние, убиты подданные божественного императора. Руководствуясь долгом и повелением императора Японии для охраны жизни и имущества японских подданных, мы решили высадить военный десант…»
Расследованием занялся Суханов. Ему удалось установить, что ценности и имущество Мацмая не тронуты. Убийство, по-видимому, было совершено с целью провокации.
