Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Лимон съела без сахара!

Ёлка захохотала.

Похоже, своим присутствием я мешаю ей завлекать этого Володю. Я прибавила шаг и свернула на лесную просеку. Что мне до них, в конце концов?

Володя догнал меня и предупредил:

— Там гора.

— А вам-то что?

Гора оказалась крутая, раскатанная. Володя и его спутник съехали. Ёлка сказала:

— Я не сумасшедшая! — и стала отстегивать лыжи.

Мальчишки стояли внизу, в сторонке, и смотрели на нас.

Я подошла к самому краю. Ух, какая крутизна! Нет, боюсь.

Вдохнула поглубже, задержала дыхание и — оттолкнулась палками.

В первую секунду были только ужас и изумление — как это я решилась?! А потом такой восторг, какого я еще никогда в жизни не испытывала. Ветер свистел, снежные иголочки впивались в лицо. Ушанка слетела с головы.

Лыжи несли меня прямо на маленький трамплин. Я зажмурилась.

…Ко мне подъехал Володя. Протянул ушанку.

— Чего ж ты коленки не согнула перед трамплином?

Я поднялась и стала отряхивать с себя снег.

— Не ушиблась? — спросил он, помогая мне отряхнуться.

— Ни чуточки, — ответила я. — Не мешай, сама отряхнусь.

— Я в Сокольниках катаюсь, — сказал он. — А ты где?

— На Девичке, — ответила я. — Но с таких гор — никогда еще.

— Давай еще раз, хочешь? — сказал он.

— А вот и я! — сказала Ёлка. Она сошла с горы сбоку, по пологой части, держа лыжи на плече, а теперь кинула лыжи на снег.

— Володька! Пойди-ка, помоги! Не умею я обращаться с этими креплениями!

Володя подошел, опустился перед Ёлкой на одно колено и стал пристегивать ей крепления.

Я смотрела на них с презрительной усмешкой. Королева и ее верный рыцарь. Нет, но как это у нее так получается?!

Володя поднял голову и сказал мне:

— Ты пока взбирайся. Я сейчас.

— Очень надо! — сказала я.

— Я тебе покажу, как правильно держать корпус.

— Сам сначала научись держать свой корпус, — ответила я.

После обеда я поднялась в палату и легла на постель. Вошла Ёлка. Напевая, села к зеркалу и стала подправлять брови специальной щеточкой. Они у нее были широкие, густые и сходились на переносице как у восточных красавиц. Вообще-то, если строго подходить, она не была красавицей, но что-то в ней такое было, чего во мне не было и что притягивало к ней мальчишек.

— А я сейчас с Володей разговаривала, — сказала Ёлка со значением.

— Ну и что?

— Ничего. Как он тебе?

— Абсолютно никак!

— А по-моему, очень даже. Мы с ним гулять идем. А после ужина — на танцы. Ты пойдешь?

— На танцы? Даже не подумаю.

— Знаешь, почему тебя мальчишки не приглашают? — сказала Ёлка, возясь с бровями. — Потому что ты очень зажатая. А им кажется, что ты высокомерная. Они боятся к тебе подойти.

— И вовсе не поэтому, — ответила я.

— Отчасти поэтому.

— Вот именно, что отчасти. И вообще, я не хочу говорить на эту тему.

Ёлка пожала плечами и улеглась на постель со своей «Мадам Бовари», а я пошла в читальный зал и села в угол с журналом «Смена».

Ёлка нашла точное слово — зажатая. Но что мне делать, чтобы разжаться и вести себя с мальчишками так же непринужденно, как она?

Может быть, это смешно, но сегодня на лыжной прогулке мне показалось, что я чем-то приглянулась Володе. Но нет, чудес не бывает. Должно быть, в эту минуту они уже встретились у подъезда, и Ёлка говорит своим повелительным голоском: «Дай руку! Скользко же!»

Скрипнула дверь. Я подняла голову и увидела, что в читалку входит Володя. Он подошел к моему столику и сел рядом.

— А я тебя ищу, — сказал он. — Пойдем погуляем?

— Ты же с Ёлкой договорился!

— Ничего я не договаривался. Это она предложила, а мне с тобой хочется.

Врет! Разыгрывает!

А если не врет?.. Если не разыгрывает?

— Ну, что ты тут? А там парк! Пошли, а?

Я снова почувствовала себя на вершине горы. Может, отцепить лыжи и осторожненько сойти вниз?

— Пошли, — сказала я Володе.

В первую секунду были только ужас и изумление — как это я решилась?! А потом — такой восторг, какого я еще ни разу в жизни не испытывала.

После завтрака мы уходили на лыжах к дальним полям, отдыхали в высоких скирдах, похожих на заснеженные усеченные египетские пирамиды. Один раз заблудились, пропустили обед, вернулись в сумерках, ужасно голодные. После этого стали брать с собой хлеб из столовой. Он казался необыкновенно вкусным на морозе. А вечером мы садились в самый последний ряд кинозала и ждали, когда погаснет свет. И тогда, помедлив минуту, Володя обнимал меня за плечи. Я чувствовала правой лопаткой, как сильно бьется его сердце. И мое билось так же. Он касался губами моих волос, виска, горящей щеки. Мне было совершенно все равно, что там происходит на экране, да я бы и не увидела ничего без очков из последнего ряда. Очки у меня со дня приезда валялись в тумбочке.

— Знаешь, что мне сегодня сказала тетя Маша?

— Какая тетя Маша?

— Подавальщица в столовой. Она сказала, что я выбрал самую симпатичную девочку из всего дома отдыха.

— Ну да!

— А чего? Я и сам это знаю.

— Ты очень опираешься на палки. Попробуй съехать без палок.

— Боюсь!

— Не бойся! Начнешь падать — я тебя поймаю. Ну, раз, два, три!

— Ну вот… Я так и знала. Сильно я тебя?

— Знаешь, когда ты съезжала, у тебя такие были глаза… Огромные-огромные… Испуганные… А у тебя есть в Москве телефон?

— Тебе же не на чем записать.

— Ничего. Ты скажи, я запомню.

— Да ты законно танцуешь! Почему ты сказала, что ненавидишь танцы?

— Раньше ненавидела.

— Почему?

— Не скажу.

— Странная ты девчонка. Ты мне ужасно нравишься.

Полет продолжался, и я уже не боялась, что упаду, разобью нос, и все будут надо мною смеяться. Девочки смотрели на меня с уважением, потому что я нравилась самому симпатичному мальчику во всем доме отдыха. Я чувствовала на себе заинтересованные взгляды других мальчишек и смело отвечала на эти взгляды. Я больше не была зажатая.

— Хочу тебя предупредить, — сказала Ёлка. — Вы ведете себя слишком открыто. О вас говорит весь дом отдыха.

— Ну и пусть говорит.

— Знаешь, ни к чему хорошему этот твой роман не приведет. У меня все-таки больше опыта…

— Ты ханжа, — сказала я.

Ёлка обиделась.

— Он страшно тупой, этот твой Володя, — сказала она. — Я даже не понимаю, о чем с ним можно разговаривать. Саня в смысле интеллекта в сто раз выше. Их даже рядом нельзя поставить. Он всего Арагона читал!

Наступил последний вечер. Был прощальный ужин, потом танцы, а потом мы оделись и вышли в парк. Было тихо и морозно. Полная луна светила. Снег был мягкий-мягкий, хотелось бухнуться в него и лежать, раскинув руки.

— А ты уже с кем-нибудь целовалась?

— Нет.

— И я нет.

Он повернул меня лицом к себе и положил мне руки на плечи.

— Не надо! — испуганно сказала я.

— Мне очень хочется.

— А мне нет!

(Не верь, мне тоже очень хочется, только я жутко боюсь).

— Почему? — спросил он огорченно.

(Да ты не спрашивай!)

— Потому! — ответила я. — Принципиально.

Он опустил руки. Кажется, и ему эта вершина оказалась высока.

— Иногда можно и не быть такой принципиальной, — сказал он.

Мы повернули к дому. У подъезда Володя сказал:

— Ты замечательная девчонка. Ты…

Я ждала, что он скажет что-нибудь такое же прекрасное и важное. Но он только сказал:

— Так я тебе в Москве позвоню.

А в Москве вдруг что-то разладилось. Я даже не смогла уловить момент, когда кончилось ощущение полета. Вроде все было почти как раньше. Володя звонил мне, мы встречались у метро Кропоткинская, шли по Гоголевскому бульвару, покупали билеты в «Художественный», в последний ряд, сидели, обнявшись… Но что-то ушло. Я все чаще говорила маме:

— Если позвонит Володя, скажи, что меня нет дома.

Что случилось? Он же ничего мне не сделал плохого. Я видела, что по-прежнему ему нравлюсь. Но как-то мне с ним стало не о чем говорить. Читал он мало, стихи презирал, театр не любил.

76
{"b":"268707","o":1}