I век до н.э. стал эпохой значительного культурного скачка, затронувшего практически все области римской культуры. Этот культурный расцвет был во многом синхронен развитию государства: предпосылки появились во времена Гракхов, а затем, после некоторой паузы, в 70-е гг. начинается новый рост, уже связанный с поколением Цезаря, Цицерона и Варрона. Новый всплеск, сопровождавший победу Цезаря, стал началом «золотого века» Августа. В принципе власть и культура были союзниками, а создание сверхдержавы оказалось основой для культурного развития. Поколение Цезаря (к нему принадлежали Цицерон, Варрон и многие другие) и несколько последующих создали культуру, ставшую для Рима «нормативной» и «эталонной». Цицерон стал абсолютной вершиной ораторского искусства, Варрон — столь же «абсолютной» вершиной филологии, Саллюстий и сам Цезарь, а позже — Тит Ливии — вершинами историографии, с Катулла и Лукреция начался расцвет поэзии, с Варрона — римская научная литература.

Государственность, действительно, создала фундамент культуры Рима, но отношения между ними были крайне сложны. Цезарь, несомненно, пытался поддержать культурное развитие своей эпохи, но, вместе с тем, это была, возможно, первая попытка власти руководить интеллектуальной жизнью общества. Позже этот принцип заимствует Август с его системой поэтических кружков, деятельностью Мецената и личными заказами принцепса.

Цезарь избрал свой путь, вызванный его необычным положением. Будучи олицетворением власти, он также был одним из самых выдающихся представителей культуры, глубоко уважаемым и признаваемым своими современниками.

Политические противники, Цицерон и Цезарь, относились друг к другу с искренним уважением, когда речь шла об ораторском искусстве, филологии и политике, Цицерон восторгался речами и трактатами Цезаря, хотя придерживался иных взглядов не только в политике, но и в науке, а Цезарь посвятил свой трактат Цицерону, прося его «не сравнивать слово воина с искусной речью оратора, который много времени посвятил совершенствованию своего дара» (Plut. Caes., 3). Диктатор глубоко ценил Цицерона, стремясь всеми возможными способами сохранить его для культуры и науки, где признавал его бесспорное первенство. Двойственное отношение заметно и на более низшем уровне. Цезаря просили быть арбитром между Лаберием и Публием Сиром, причем оба мима были известны шутками в адрес самого диктатора. К нему, возможно, обращались не только как к представителю власти, но и как к «коллеге», хорошо понимавшему и умевшему ценить юмор. Интересно, что Гирций во вступлении к 8 книге «Галльских войн» отдает дань не великому полководцу и политику, но блестящему историку, писателю и стилисту (Hirt., B.G. VIII, pr.).

И все же отношения Цезаря с Цицероном, Варроном, Саллюстием, Катуллом или Лаберием, равно как и со многими другими, были сложными. Цезарь весьма мягко пытался руководить культурой, во многом делая это «изнутри», а культура не желала подчиняться власти, крайне болезненно относясь к реальным и мнимым попыткам установления контроля над собой. Интеллигенция не могла существовать без власти, она сама была этой власти необходима. Обе стороны не очень хотели это признать. В силу этих сложных парадоксов, культурная среда часто оказывалась одним из источников оппозиции. Для одних, как для Цицерона и Брута, это была старая вражда, основанная на противоположных идейно-политических принципах, другие, как Катулл, ограничивались самоутверждающей фрондой, третьи, как Варрон, уходили в проблемы, как можно более удаленные от политики, четвертые, как Публий Сир, просто смеялись.

Оппозиция Цезарю исходила с.двух сторон. Первым ее источником было недовольство масс римского плебса, отчасти вызванное все еще нестабильным положением в Империи и нерешенностью долгового и квартирного вопросов. Как выяснилось, плебсу не всегда нравилась эскалация почестей и власти. Многие ожидали от диктатора кассации долгов (Suet. Iul., 42, 2) и, напротив, не ожидали сокращения раздач. Наконец, городской плебс едва ли испытывал восторг по поводу распространения гражданских прав в провинциях. Вторым, гораздо более серьезным источником недовольства была политическая элита. Центром оппозиции стали бывшие помпеянцы, многие из которых сохранили свою ненависть к Цезарю. Вместе с тем, оппозиционеры оказались и среди его бывших сторонников, либо связанных с помпеянцами, либо недовольных преобразованиями Цезаря или своим собственным положением. Хотя оппозиция особенно усилилась в 44 г., определенные предпосылки возникали и ранее.

Еще в речи «За Марцелла» (46 г.) Цицерон сообщает, что Цезарь жаловался на готовящееся на него покушение (Cic. Marc, 21–23). Светоний пишет, что обнаруживая заговоры или ночные сборища, диктатор ограничивался тем, что объявлял о своей информированности в эдиктах (Suet. Iul., 75, 5). Не совсем ясно, что имеет в виду Светоний, говоря о coniurationes — речь может идти не только о покушениях на Цезаря, но и всякого рода тайных протестах против его политики. Не исключено, что речь идет о каких-то антицезарианских собраниях.

Осенью 45 г. планировался так называемый «заговор Требония», когда этот старый легат Цезаря пытался вовлечь в свои планы Марка Антония. Цицерон утверждал, что Антоний согласился (Cic. Phil., II, 14, 34), но, согласно Плутарху, Антоний отказался, хотя и не донес Цезарю (Plut., Ant., 10; 13). Он же сообщает, что позже Требоний рассказал об этом заговорщикам, которые обсуждали планы убийства Антония вместе с Цезарем. Как выяснилось, тем это было неизвестно. «Заговор Требония» помогает определить начало настоящего, большого заговора Брута и Кассия. Требоний был в Испании до осени 45 г. и участвовал в испанской войне, напротив, Антоний в этой кампании не участвовал. Разговоры о физическом устранении диктатора, вероятно, начались именно тогда, в последние месяцы 45 г.

44 год отмечен опасной эскалацией антицезарианских настроений. Цезарь стал консулом вместе с Антонием и произвел назначения на несколько лет вперед. Гражданские реформы шли полным ходом, еще более интенсивно шла подготовка к восточному походу. У противников Цезаря было очень мало времени: Октавиан уже отправился к армии, в середине марта в Эпир должен был выехать сам диктатор.

Восстановление хронологии событий января — марта 44 г. является достаточно сложной проблемой. Согласно Плутарху, сразу после введения нового календаря (1 января 44 г.) по Риму поползли слухи о стремлении Цезаря получить царскую власть. Далее Плутарх рассказывает об эпизоде с Луперкалями и лишении власти трибунов Цезетия и Эпидия Марулла (Plut., Caes., 60–61), а затем переходит к рассказу о заговоре и убийстве (Ibid., 62–66). Похоже, что сведения Плутарха указывают, что заговор окончательно оформился в январе 44 г. В биографии Брута Плутарх рассказывает о том, что Кассий вовлек его в заговор только после того, как оба вступили в должность претора, а весь рассказ о заговоре помещен после рассказа об этом вступлении (Cic. Brut., 7–10). Согласно Диону Кассию, 44 год застал Цезаря в разгар его сенатской реформы. В январе диктатор увеличил число преторов (Dio., 43, 49), подтвердил общую амнистию, выдал компенсации семьям погибших помпеянцев и отдал распоряжения о восстановлении Коринфа, Карфагена и разрушенных Суллой городов. Одновременно шла подготовка к восточному походу (Ibid., 43, 50–51). Веллей и Флор помещают амнистию после испанского похода (Veil., II, 56), а Флор перед тем, как перейти к заговору, рассказывает о новых почестях, оказанных диктатору (статуи вокруг храмов и в театре, диадема с лучами, кресло в курии и fastigium). Наконец, в это время происходит переименования квинктилия в июль и получение Цезарем титула отца отчества (Flor, IV, 2, 91).

Интересна последовательность Светония. После рассказа о кратком консульстве Каниния Ребила, случившемся в самые последние дни 45 года, он сообщает о продолжении сенатской и магистратской реформ. Цезарь распределил должности консулов на несколько лет вперед, дал консульские инсигнии преторам и увеличил число сенаторов, в том числе и за счет галльских провинциалов (Suet. Iul., 76). Далее следует описание нарастания взаимного раздражения между Цезарем и сенаторами (Ibid., 77–78), история с Луперкалиями и появление слухов о царской власти (Ibid., 79), после чего Светоний переходит к рассказу о заговоре. Согласно Аппиану, Цезарь получил почести незадолго до консульства, а после вступления в должность, провел всеобщую амнистию (Арр. B.C. I, 106–107). Далее следует рассказ о Луперкалиях и смещении трибунов (Ibid., I, 108–109) и история подготовки восточного похода и организации заговора (Ibid., I, 110–111).