На сентябрь-октябрь 46 г. приходится новый этап политики dementia несколько поколебленной африканской кампанией. Уже в Африке Цезарь показал, что в принципе намерен придерживаться ее и далее, хотя судьба помпеянских лидеров и особенно Катона, могла внушить известные опасения. Цезарь попытался их развеять.

Дион Кассий приводит речь Цезаря перед сенатом и народом по возвращении из Африки еще до знаменитых триумфов. Ее можно считать если не аутентичным (обычная манера риторических конструкций древних авторов хорошо известна), то, по крайней мере смысловым отражением того, что мог сказать Цезарь, несомненно, обеспокоенному обществу. Согласно Диону Кассию, Цезарь заявил, что не намерен “совершать ничего дурного” (χαλεπον μηδέν πραξειν) и причинить кому-либо зло. Интересно терминологическое различие: Цезарь заявил о намерении быть “простатом” (πραννευειν), а не “тираном” (προστατευειν) или “предводителем” ('ηγεμονευειν)”. Πραννευειν означает “руководить, быть начальником” (примерно эквивалентно administrare), что показывает оттенок управления в противовес власти (tyrannis или dominatio) (Dio, 43, 15). В этом заявлении содержится очень глубокое понимание сути власти, настолько глубокое, что оно может восходить к самому Цезарю, понимающему власть диктатора именно в смысле статуса “управленца” и “кризис-менеджера”, возможно, даже эсимнета, в противовес власти как возможности преобладания и насилия над людьми.

В продолжение речи Цезарь повторил идею, высказанную в письме 49 г. (Cic. Att., IX, 7с). Он не уничтожает даже врагов и тем более не намерен трогать тех, кто не причинил ему зла. Проскрипций и репрессий не будет — это было дано понять достаточно четко. Диктатор намерен опекать граждан как отец детей (еще одна чисто римская идея) (Dio, 43, 17). Он просил не бояться солдат, а считать их охраной и обещал привести в порядок финансы (Ibid., 43, 18). В заключении диктатор заявил, что прекрасно понимает, что только дела могут убедить в его правоте (Ibid.).

Вторым деликатным моментом стал триумф. В нем провели знатных пленников. Среди них был Верцингеторикс, уже шесть лет находящийся в плену у римлян, Арсиноя и сын Юбы. Их судьба была разной. Верцингеторикс был казнен после триумфа, Арсиное сохранили жизнь. Еще маленький Юба II лишился власти. Впрочем, позже, в 25 г. до н.э. он считался правителем Мавритании (25 г. до н.э. — 22 г. н.э.), будучи верным вассалом Рима. Юба был женат на Клеопатре Селене, дочери Антония и Клеопатры. Царь получил римское образование и даже писал историю. В отличие от отца, Юба II был одним из тех вассальных правителей, чье правление было логическим переходом от независимости к прямому управлению Рима. В 40 г. н.э. после убийства сына Юбы Птолемея, Мавретания стала римской провинцией.

Гораздо сложнее была проблема помпеянцев. Праздновать победу над гражданами не полагалось. Вместе с тем, полностью обойти их участие было невозможно. Цезарь отказался нести в триумфе изображения Помпея, однако картины, изображающие гибель Сципиона, Петрея и Катона, а, возможно, и других помпеянцев, в триумфе были (Арр. B.C., II, 101). По всей вероятности, как позже Август, Цезарь хотел показать их как находящихся на службе у врагов Рима, однако эффект был скорее обратный. Народ явно сочувствовал помпеянцам (Ibid.).

После триумфов последовала всеобщая амнистия. Согласно Аппиану и Диону Кассию, все изгнанники были возвращены, сохранили свои места в сенате и право занимать магистратуры (Арр. B.C., II, 107; Plut. Caes., 58; Dio, 43, 50). Детям погибших возвращались, по крайней мере, часть имущества, а жены даже получали компенсацию (Dio, 43, 50). Началась массовая реставрация городов, разрушенных Суллой (Ibid.). Наконец, Цезарь даже велел восстановить статуи Суллы и Помпея, разрушенные толпами народа (Dio, 42, 48; Plut. Caes., 54; Suet. Jul., 75, 4). Это была не столько уступка оппозиции, сколько декларация национального примирения. Даже враги оставались гражданами, а борьба с историей признавалась ненужной, бессмысленной и опасной. Позже эту политику продолжил Август. На форуме Августа, в Портике возле Марсова поля были поставлены статуи знаменитых римлян, начиная от Энея, снабженные краткими биографиями (Suet. Aug., 31, 5; Gell. IX, 10, 11). Рядом со статуями героев древности, Манием Валерием Максимом, Фурием Камиллом, Аппием Клавдием Цеком, Эмилием Павлом, стояли статуи Мария и Суллы, Помпея и Лукулла, Цезаря и Красса. В середине Форума помещалась квадрига Августа. Историю нельзя забывать, но ее нельзя и перекраивать. Сам Цезарь писал исторические произведения, оценки давались четко и определенно. Это было не всепрощение, а объективность: противникам сохранялась жизнь, а иногда и положение, но сохранялась и память о них, добрая и недобрая.

Clementia Caesaris была политикой консолидации общества. В определенной степени это была видимость консолидации. Вместе с тем, это была новая конструктивная политика, порывавшая с жестокостью, террором и бескомпромиссностью сулланской и постсулланской власти. Это, в общем, была победа над Суллой и сутью его системы, победа не персональная или политическая, а победа сущностная.

В речи “За Марцелла” Цицерон достаточно ясно высказывает эту идею. “Ты покорил племена свирепых варваров, неисчислимые, населяющие беспредельные пространства, обладающие незримыми богатствами всякого рода и все же ты одержал победу над тем, что, в силу своей природы и обстоятельств могло быть побеждено; нет ведь той силы, которую, как бы велика она ни была, было бы невозможно одолеть и сломать силой оружия. Но победить свое враждебное чувство, сдержать гнев, пощадить побежденного, поверженного противника… — того, кто это сделает, я не стану сравнивать даже с самыми великими мужами, но признаю равным богам. (9) Твои всем известные воинские подвиги, Гай Цезарь, будут прославлять в сочинениях и сказаниях не только наших, но, можно сказать, и всех народов, молва о твоих заслугах не смолкнет никогда… Но когда мы слышим или читаем о каком-либо поступке милосердном, хорошем, справедливом, добропорядочном, мудром… то как пламенно восторгаемся мы не только действительно совершенными, но и вымышленными деяниями и часто начинаем относиться с любовью к людям, которых мы никогда не видели” (Cic. Pro Marc, III, 8). “Ибо когда по закону самой победы все мы должны были пасть побежденными, мы были спасены твоим милосердным решением. Итак, по всей справедливости, непобедим ты один, ты, кем полностью побеждены и закон и сила самой победы “ (Ibid., III, 12).

Цицерон повторяет эти мысли в другой речи “За Лигария”: “Нет ничего более угодного народу, чем доброта, а из множества твоих доблестей наибольшее восхищение и наибольшую признательность вызывает твое мягкосердечие. (38) Ведь люди более всего приближаются к богам именно тогда, когда даруют людям спасение. Самое великое в твоей судьбе — то, что ты можешь спасти возможно большее число людей, а самое лучшее в твоем характере — то, что ты этого хочешь” (Cic. pro Lig., 12, 37).

Обе речи были произнесены Цицероном как раз в сентябре 46 г. Первая была посвящена ходатайству за М. Клавдия Марцелла, консула 51 г., вторая — защите Кв. Лигария, легата Г. Консидия Лонга и Атия Вара, обвиненного сыном наместника Эллия Туберона. К сожалению, Цицерон не был искренен, равно как не были искренни и его подзащитные. Пройдет два года, и оратор будет утверждать прямо противоположное. Один из прощенных, Лигарий, участвовал в заговоре против Цезаря, второй, Марцелл, погиб 26 мая 45 г. при невыясненных обстоятельствах. Тем не менее, со сказанными Цицероном словами нельзя не согласиться — в этом была суть политики милосердия.

На это время приходится, вероятно, самая продолжительная реформа Цезаря — реформа календаря (Plut. Caes., 59; Dio, 43, 26; Suet. Iul., 40).