Архитектора, проектирующего новый Хэрфилдс, звали Ланселот О’Брайен. Когда Джеймс Дайк впервые заговорил о нем с Чесс, она сказала, что не сможет иметь никаких дел с человеком, которого зовут Ланселот. Она сразу же рассмеется этому бедняге в лицо.

Но увидев фотографии зданий в классическом стиле, которые он построил, она тут же передумала. Теперь они встречались почти каждый день то в Дерхэме, где он завел себе студию в люксе отеля «Каролина», то в ее доме в Стэндише, в комнате для гостей. Чесс превратила ее в архитектурную мастерскую с полками, полными справочных изданий, двумя большими столами для чтения и чертежным столом, на котором работал О’Брайен.

Работа захватила ее. Днем она просматривала чертежи и рисунки, которые О’Брайен делал, основываясь на ее описаниях Хэрфилдса, а ночью Хэрфилдс снился ей, тогда она просыпалась и записывала детали, которые увидела во сне.

Только через несколько недель она наконец заметила, что Нэйтен очень изменился. Вид у него был усталый, измученный, и она с ужасом вспомнила, как выглядела Гасси, когда упала возле крыльца, заболев холерой.

Но Нэйт уверял, что с ним все в порядке.

На самом деле он пребывал в аду. Всякий раз, когда Гасси торопливо обнимала его и чмокала в щеку, всякий раз, когда Чесс повторяла, как она счастлива, что может заново отстроить свой дом, его сердце терзал стыд и сознание собственной вины.

Нэйт никогда не чувствовал себя виноватым из-за того, что он изменяет жене. Если бы такая мысль вдруг пришла ему в голову, он счел бы ее абсурдной. Он содержал двух любовниц: одну в Роли, другую в Джорджтауне, Южная Каролина, где находилась его бумажная фабрика. Вдобавок он часто принимал приглашения женщин, с которыми знакомился во время своих разъездов. Но все они жили вдали от его дома, и их существование не нарушало хода его жизни в Стэндише. Тогда как его связь с Лили могла поставить его семью в неловкое, и даже более того, в унизительное положение. То, что он делал, было позорно.

Весной 1893 года все те, кто делал деньги на табаке, с увлечением следили за неожиданным поворотом в жизни Бака Дьюка. Бак совершенно подпал под чары одной весьма и весьма искушенной разведенной дамы. Она жила в Нью-Йорке и звалась миссис Лилиан Флетчер Мак-Креди. Люди из окружения Бака Дьюка утверждали, что он оставляет самые важные дела, когда она звонит ему по телефону. Бак-хищник стал как послушный пес ходить на поводке. Для компании, собирающейся в дерхэмском клубе деловых людей, эта история была неиссякаемым источником скабрезных шуток.

Нэйт понимал, что он ничем не лучше Бака. Лили полностью подчинила себе его жизнь, она царила в его мыслях, заполняла собою его сны. Он жил ради их тайных встреч. Он был одержим ею.

Она говорила, что он пробуждает в ней ужасающие желания, которые заставляют ее просить его делать с нею гадкие вещи. Ей было стыдно признаваться, что ее разум способен даже вообразить такое. Но когда она с ним, она сходит с ума, потому что хочет его так сильно, хочет принадлежать ему полностью, целиком, до конца, каждой частью своего тела. И по ее требованиям он втискивал свой член, палец, язык в каждую складку и каждое отверстие ее бледной нежной плоти.

Он занимался сексом со многими женщинами. Секс мог быть ласковым, или игривым, или напористым и энергичным. Ему нравилось доставлять своим партнершам удовольствие. Никогда, ни с одной женщиной он не делал того, о чем его просила Лили. Никогда прежде не испытывал наслаждения, унижая и причиняя боль. Никогда не давал воли зверю, таящемуся в темных глубинах его существа.

Он был сам себе противен. Но ничего не мог с собой поделать; ему хотелось еще и еще.

ПАНИКА

О ней кричали заголовки всех газет. 27 июня разразился биржевой крах, разоривший тысячи людей, чьи деньги были вложены в акции.

— Чем это чревато, Нэйтен? — спросила Чесс. — В этой нью-йоркской газете говорится, что над всеми банками, фабриками и железными дорогами нависла угроза разорения. Нам тоже грозит опасность?

Нэйт покачал головой.

— Опасность грозит тем, кто держит деньги в бумагах. Я же вложил свой капитал в машины и кирпичные стены. С ним все будет в порядке. Вполне возможно, что вкладчики устроят набег на наш банк — когда люди боятся, что банк прогорит, они торопятся изъять из него свои кровные — но я уже сказал служащим, чтобы они выдавали наличные со счетов не иначе как с улыбкой. Вкладчики скоро успокоятся и положат все деньги обратно.

— Может быть, мне прекратить работу над Хэрфилдсом?

— Ни в коем случае. Строй свой дом, Чесс. Если хочешь, можешь сделать его еще больше, чем он был. Кстати, я думаю, что цены на строительные материалы скоро начнут снижаться.

— Ты уверен, что наше положение прочно?

Может быть, Нэйтен выглядит таким измученным из-за каких-то финансовых затруднений?

Он ухмыльнулся и на мгновение стал похож на себя прежнего.

— Когда люди пугаются и впадают в панику, они начинают больше курить. Так что мы будем только богатеть.

Все прогнозы Нэйта сбылись. Клиенты бросились изымать свои деньги из стэндишского банка, но это продолжалось менее двух недель. Однако не везде дела обстояли так благополучно. В стране закрылось более шестисот банков, не оставив своим вкладчикам ни малейшей надежды на возврат их сбережений. Семьдесят четыре железнодорожные компании обанкротились, включая такие гиганты, как «Юнион пасифик», «Рединг» и «Санта-Фе».

До конца года пятнадцать тысяч фирм объявили о несостоятельности.

В больших городах газеты каждую неделю сообщали о том, что кто-то из столпов местного общества покончил с собой.

Чесс видела: Нэйтен на глазах худеет и вид у него день ото дня становится все более озабоченным. Однажды в воскресенье она отправилась в контору, засела за бухгалтерские книги и стала искать в них причину озабоченности мужа, но так и не смогла ничего найти. Бухгалтерский учет велся по методу двойной записи, разобраться в нем было трудно, а взаимосвязь между операциями различных предприятий Нэйтена была так сложна и многообразна, что скоро Чесс совершенно запуталась.

Она беспокоилась все больше и больше. Эдит Хортон сказала ей, что это глупо. У Нэйтена озабоченный вид — разве это повод для тревоги? Тревожиться надо не тогда, когда твой муж озабочен, а тогда, когда он, напротив, безмятежен и беззаботен.

— Как мой Генри, — продолжала она. — Он слишком глуп, чтобы беспокоиться, знай себе покупает лошадей. Если он купит еще хоть одного жеребчика, чтобы натренировать его для скачек, за свой счет, я его убью. Ему и в голову не приходит задаться вопросом: а остались ли у людей деньги, чтобы покупать скаковых лошадей.

Бобби Фред, чьи старые, многое повидавшие глаза были куда зорче, чем у большинства людей, тоже посоветовал Чесс не брать в голову. Лучше уж он сам станет беспокоиться за двоих, сказал он, к тому же если и есть что-то, чего она не знает, то, возможно, эти неприятности скоро кончатся, не причинив ей вреда.

— Натэниэл, кроме тебя, мне не к кому обратиться за помощью. Скажи, ты мне поможешь? Я каждую неделю пытаюсь хоть что-то отложить из тех денег, которые Гидеон дает мне на хозяйство, но у меня ничего не получается. Твой брат совершенно не понимает, каких расходов требует воспитание детей. Марта хочет брать уроки игры на фортепиано, а я не представляю, как наскрести на это денег. В пасторском доме даже нет рояля.

На следующий день Нэйт принес Лили конверт. В нем была тысяча долларов.

Когда он ушел, Лили подошла к своему изящному письменному столу и, отперев один из ящиков, положила в него конверт с деньгами. Один из прихожан уже обещал подарить дочерям пастора рояль, а учительница музыки сказала, что сочтет за честь давать им уроки бесплатно. Прелестные губки Лили злобно искривились, когда она заглянула в ящик. Чековая книжка, вы данная ей банком в Саванне, превратилась в бесполезную бумажку. Весь ее капитал — 9127 долларов 40 центов — пропал. Банк прогорел и закрылся. Столько мужчин в стольких городах столько лет делали ей тайные «подарки», и вот теперь все эти деньги потеряны.