— Кларисса, вы божественно выглядите. Кто тот счастливец, которому вы дарите сейчас свою благосклонность?

— Мой дорогой Мефистофель, разве вам можно найти равноценную замену?

Это был обычный, стандартный званый обед, несколько менее скучный, чем большинство званых обедов, но не слишком интересный.

Предсказуемый.

Такой улицы Чесс еще никогда не видела. Двери домов были выкрашены в яркие цвета: голубой, красный, даже лиловый. У некоторых домов даже стены были ярко-желтыми или бледно-зелеными.

— Какая прелесть! — воскликнула Чесс. — Так необычно.

— Это и отличает богему, — заметил Стэндиш. — Для истинного художника необычное и самое лучшее суть синонимы. Кстати, иногда так оно и есть. Вы боитесь?

— А что, стоит?

Рэндал приподнял ее подбородок и быстро, едва касаясь, поцеловал в губы.

— Вы и сами очень необычны, моя дорогая. Вы всех очаруете.

Прежде чем Чесс успела ответить, их кэб остановился. Стэндиш сошел первым и помог сойти ей, потом, не выпуская ее руки из своей, повел ее к открытой двери ближайшего дома. Дверь была черной, а сам дом — ослепительно белым.

Когда Стэндиш и Чесс вошли внутрь, навстречу им повернулся высокий тучный мужчина, облаченный в просторную серую куртку, отделанную бордовым кантом. Его мясистое лицо было печально. Однако когда он увидел Стэндиша, выражение меланхолии вмиг сменилось улыбкой.

— Мефистофель, ты как раз то, что требуется в такой омерзительно-солнечный день. Полное отсутствие грозных туч повергло всех нас в глубокое уныние… А кого ты к нам привел? Начинающую дьяволицу, я надеюсь?

Стэндиш подтолкнул Чесс вперед.

— Миссис Ричардсон, позвольте мне представить вам Оскара Уайльда.

Оскар Уайльд. Ужасный и блестящий автор «Портрета Дориана Грея». Потрясенная Чесс невольно сделала реверанс.

— Я восхищаюсь тем, что вы пишете, мистер Уайльд, — сказала она, поднявшись.

Уайльд сжал ее плечи своими большими, холеными руками.

— Это Мефистофель вас подучил? Нет, по вашему искреннему, открытому взгляду я вижу, что не подучивал. Как же я обожаю американцев! Но я редко встречал среди них такое тонкое понимание литературы. Входите же, моя дорогая леди, и познакомьтесь с моими друзьями, которые, увы, не так достойны восхищения, как я.

Уайльд обнял Чесс за плечо и увлек ее навстречу самым фантастическим впечатлениям в ее жизни.

Комната, в которую она вошла, ошеломляла невероятным буйством красок. Блестящие красные деревянные панели резко контрастировали с нежно-желтым цветом стен, на фоне желтого висели яркие картины с расплывчатыми изображениями. Картины были подвешены на синих шелковых шнурах, прикрепленных к потолку, темно-серому, украшенному золотыми арабесками.

В комнате находилась по меньшей мере дюжина гостей. Запоминать их имена было невозможно, поскольку к каждому имени Уайльд мгновенно пристегивал язвительный биографический комментарий. Мужчины были одеты менее экстравагантно, чем Уайльд, однако и не так консервативно, как Рэндал, на котором был сюртук и узкие серые брюки. Из женщин двое были облачены в широкие свободные одеяния из узорчатого желтовато-зеленого шелка, а их волосы были распущены по плечам. У одной гостьи, красивой девушки с золотисто-каштановыми волосами, на спину свешивалась длинная коса.

Все гости разговаривали без умолку, хотя и не так много, как Уайльд. Они с превеликой нежностью обменивались оскорблениями, и очень красноречиво поносили людей, чьи имена были Чесс неизвестны. Их реплики были метки и необыкновенно смешны. Чесс смеялась, пока у нее не заболели бока.

Уайльд отвел Стэндиша в сторону.

— Ты, конечно же, понимаешь, что смех твоей кузины следовало бы заключить в драгоценный ларец из чистейшего лазурита и почитать как величайшее сокровище?

— Оскар, даже я сам не смог бы сказать о нем лучше, — учтиво ответил Стэндиш.

— Дьявол. — Они улыбнулись друг другу. — Должен сказать тебе со всей серьезностью, Рэндал, что ты совершаешь преступление, позволяя ей так отвратительно одеваться. Оборки персикового цвета! От их вида мне становится дурно.

— А ты бы хотел, чтобы она оделась в желто-зеленое? Оскар, она ведь не из твоих эстетствующих поклонниц.

— Ты несправедлив ко мне, Фисто. Я вижу, что она уникальна. Она похожа на женщин с картин Пьеро делла Франческа[44]. Но она следует предписаниям какого-то ужасного арбитра моды, кого-то вроде той мерзкой женщины-репортера, которая заискивает перед богачами в своей газетной колонке. Отвези ее к моему другу Лютеру Уитселу. Художника из него не вышло, и он стал колдовать с различными тканями и цветами. Он преобразит ее. Ей наверняка хотелось бы стать красивой, ведь этого желают все женщины.

Стэндиш задумчиво посмотрел на Уайльда.

— Думаю, я бы не хотел, чтобы она стала красивой, — сказал он. — Она уже и так угрожает моему душевному покою.

Губы Оскара дрогнули в усмешке.

— Какой жалкий из тебя получился дьявол, — едко заметил он. — Ну что ж, тогда я сам порекомендую ей обратиться к Лютеру.

— Джордж! Ты истинный храбрец, если отважился появиться в Лондоне. Разве тебе не говорили, что Джимми Уистлер[45] приезжал из Парижа и пробудет здесь неделю?

Сути последовавшего затем разговора, шумного, Чесс не уловила. Позже, когда они ушли, Стэндиш объяснил ей, в чем дело. Много лет назад Джордж дю Морье[46] учился живописи в Париже, деля студию еще с несколькими начинающими художниками, среди которых был и американец по фамилии Уистлер. Проработав долгое время карикатуристом в юмористическом журнале «Панч», Джордж решил стать романистом и написал роман, снабдив его своими собственными иллюстрациями.

— Книга очень хороша. Я дам вам почитать свой экземпляр корректуры, вам понравится. Сюжет там фантастический, но превосходно описан Париж и жизнь парижской богемы, какой она была тридцать лет назад. К сожалению, кое о чем Джордж написал чересчур откровенно, и это не понравилось Уистлеру. Он возбудил против Джорджа дело за клевету и на год задержал публикацию романа. Джимми — парень вздорный, но он гений. Я и не знал, что он сейчас в Лондоне. Мне хочется, чтобы вы с ним познакомились.

— Из-за этого мы и злили так рано? Вы говорили, что мы, возможно, останемся на ужин.

Стэндиш задумался. Неужели его в самом деле беспокоит мысль о том модельере, друге Оскара? Это достойно порицания. Как он мог опуститься до такого?

— В общем-то, я предпочитаю богему в малых дозах, — сказал он. — Мы поужинаем в моей квартире.

— Остатки от вчерашнего пикника?

— Можно и так сказать.

Стэндиш решил: сегодня он овладеет Чесс, ему необходимо это сделать, необходимо познать ее тело и проникнуть в ее мысли; только тогда он поймет, почему она лишила его душевного равновесия, и сможет бороться с этим наваждением.

Но Чесс отказалась ехать к нему на квартиру. Она сказала, что устала и хочет вернуться в «Савой».

Тут Стэндиш понял, что он и сам устал. Разделять энтузиазм Чесс было очень утомительно.

В действительности Чесс вовсе не устала. Она испугалась. Соприкосновение с богемой подействовало на нее странным образом: она была взволнована и в то же время ей стало как-то спокойнее на душе. Их жизнь была такой яркой и вместе с тем такой беззаботной. Чесс впитала ее атмосферу, в которой слились презрение к унылым запретам и предписания общества, культ свободы и уверенность, что чего тебе хочется, то и надо делать. Главное — делать это со вкусом.

Она и представить себе не могла, что Рэндал такой. Он всегда был так чопорен и в одежде, и в манерах.

Но только не тогда, когда он целовал ее.

Она больше не была уверена, что игра с огнем — занятие безопасное.

Чесс съела в номере легкий ужин и принялась читать свой «Бедекер». Завтра мисс Фернклиф поведет ее осматривать музеи Южного Кенсингтона. Надо быть готовой.