Иван же (особенно когда стал старше и увереннее в своих силах), наоборот, полагал, что ответственность давала ему право на неограниченное распоряжение человеческой жизнью и собственностью, даже на отказ, если потребуется, от морального закона. «Пристало ли царю подставлять другую щеку, когда его ударили по одной? — задавал он вопрос князю Андрею Курбскому. — Это, конечно, идеальный поступок, но как же сможет управлять своим государством тот, кто позволит обесчестить себя?!» Следовательно, его моральные качества как простого человека отличались от его моральных качеств как монарха, и одни не должны были сравниваться с другими. «Хоть как человек я грешен, но как царь я праведен»⁵⁷.

Вполне возможно, что на формирование концепции Ивана значительное влияние оказало учение мелкого литовского дворянина Ивана Пересветова, служившего в свое время османскому султану. Поступив на военную службу в Московию, Пересветов настрадался от жадных и ссорившихся между собой бояр, которые, в свою очередь, оставили его без средств к существованию. Воспоминания о жизни в Османской империи легли в основу двух трактатов, которые Иван представил царю, — «Сказание о падении Царьграда» и «Сказание о Мехмет-салтане». В них автор, описывая завоевание в 1453 г. Византии турками, размышлял и о факторах, «подорвавших» некогда великую империю.

Пересветов придерживался особого мнения о причинах падения Византии, которое отличалось от точки зрения Макария или создателей «Легенды о белом клобуке». Фатальная слабость Византии, на его взгляд, заключалась не в отступничестве Церкви, а в жадности, распрях и изменах аристократии, которые сделали невозможным создание единого фронта, чтобы достойно противостоять османской агрессии. Вместе с тем Пересветов, проводя очевидную параллель между поведением византийской аристократии и московских бояр, противопоставил слабость и мягкотелость последних византийских императоров жесткому и мудрому правлению Мехмета II, который пренебрегал родословным принципом и выбирал себе советников только в соответствии с их заслугами. Пересветов полагал, что правитель должен внушать трепет или «благоговейный страх», как это делал жесткий, бесстрастный и временами жестокий Мехмет II. «Без благоговейного страха невозможно установить справедливость [правду] в государстве. А справедливость — это когда царь не прощает даже своему любимцу, если тот виновен… Царствование без грозы (устрашения) подобно лошади без узды»⁵⁸.

Однако Пересветов не слепо восхищался опытом Османской империи и кое-что все же подвергал критике. Например, он полагал, что полководцы вовсе не должны становиться царскими слугами. В его работах чувствовалось влияние представителей европейского Ренессанса, особенно Макиавелли. Неизвестно, читал ли его произведения сам Иван Пересветов, но влияние итальянского автора оказывало значительное влияние на политическую мысль того времени, и кто-нибудь из окружения московского идеолога, вероятно, испытал его на себе. Оба высказывали следующее предположение: правитель, снисходительно относившийся к человеческим слабостям, порождал зло, приходившее в форме анархии и гражданской войны. И это зло было куда большим, чем порождаемое жестким, даже жестоким царем, подавлявшим амбиции, жадность и бунтарский дух своих подчиненных. Другими словами, государство являлось автономной сферой со своей моралью, своим смыслом существования (raison d’etat), не обязательно совпадавшим с церковным⁵⁹.

Пересветов не был религиозным мыслителем. В основном он обосновывал идею необходимости эффективной мобилизации людских и земельных ресурсов. Армия, как полагал он, должна финансироваться монархом, что позволит ей оставаться рекрутской и хорошо подготовленной и не быть орудием того или иного боярского рода в случае распрей. Полководцы должны были назначаться в соответствии с заслугами, а не родословной или по принципу местничества. Однако он не дал конкретных рекомендаций, за счет чего должны содержаться армия и ее военачальники⁶⁰, хотя сама система служебных поместий соответствовала бы логике его доводов.

Иван начал свое самостоятельное правление при неблагоприятных обстоятельствах. В Москве вспыхнули пожары, и большая часть центра деревянного города сгорела. Ходили упорные слухи о причастности к пожарам Глинских. Дядю Ивана, Юрия Глинского, толпа выволокла из Успенского собора и растерзала прямо на ступенях храма. Иван IV, столкнувшись с толпой, категорически отказался от выдачи остальных членов семьи и потребовал от москвичей успокоения. После этого оставшиеся Глинские бежали в Литву.

Иван повел себя в этой ситуации как человек серьезный, крайне религиозный и желавший идти на контакт с простым людом. Восприятие пересветовской концепции монархии требовало от него создания такого государства, которое стало бы свободным как от утомительного морализаторства духовенства, так и от разрушительных ссор бояр. Это означало пойти в обход священников и бояр и укрепить связи с местными элитами, с землей как противоположностью государства.

Концепция земли являлась решающей для московской политики, обращенной к местным общинам и их главам, столь отличным от двора и официальных лиц центра. Сбор налогов, правосудие и управление той или иной территорией воспринимались князьями и боярами как вынужденное дополнение к вотчинам, как часть поместных административных функций. Притом они не делали никаких различий между личными и общественными делами. Именно таким было кормление, и именно оно составляло тот центр, где пересекались интересы местных общин и князя.

В соответствии со своим амбициозным видением миссии Москвы Иван IV хотел не только полностью мобилизовать ресурсы общин, но и установить более близкие отношения между ними и государством. Преследуя эти две цели, царь попытался положить конец кормлению или по крайней мере урезать его права, ограничив власть наместника и вверив его обязанности (сбор налогов, свершение правосудия и местное управление) местным собраниям, известным как земства, и судам, известным как губы. Таким образом, Иван IV предоставлял официальный статус существующим городским и деревенским собраниям — мирам и их избранным старостам. Все эти новые положения нашли свое отражение в новом своде законов — Судебнике 1550 г.⁶¹

Однако на практике реформа оказалась труднореализуемой (именно поэтому ее так часто пытались заново проводить и в следующих столетиях). Члены мирских собраний были связаны общей ответственностью за налоги и другие пошлины, что обязывало их покрывать все недостачи из своего кармана. Старшины оказались в незавидном положении и служили неохотно. К тому же не сложилось никаких промежуточных звеньев между местными собраниями и центральной властью, не формировались горизонтальные связи между самими местными собраниями. Из-за больших расстояний и слабой системы сообщения указания «сверху» плохо доходили до адресата, равно как и сигналы «снизу» до центральной власти. В результате приходилось возвращаться, особенно в случае войны, к старым испробованным методам. Да и старые «кормленщики» еще не исчезли, и чтобы заручиться их преданностью, достаточно было просто вернуть им власть⁶².

В 1549 г. Иван созвал так называемый Собор примирения, чтобы попробовать «все начать сначала», провести моральные и институциональные реформы, так необходимые после происшедших в начале его царствования беспорядков. Перед Собором Иван IV босиком совершил 60-километровое покаянное паломничество в Троице-Сергиев монастырь. Очистив таким образом душу перед Богом, царь осудил бояр за жадность и отсутствие преданности, признав в то же время и свои грехи и призвав к всеобщему покаянию и примирению. Так, в стиле Макария, то есть на принципах набожности и богобоязненности, он и пытался строить свое правление. В некоторых случаях Иван советовался с представителями местных элит. Например, в 1566 г. он обсуждал вопрос о продолжении войны в Ливонии и о расходах, связанных с ней. Иногда историки называют эти собрания Земским собором, но в то время такого определения не существовало, а собрания происходили нерегулярно и не являлись неким социальным институтом. Однако их созывы подчеркивали понимание Иваном отличия государственных дел от дворовых интриг, его стремление скрыть государевы заботы от завистливых глаз бояр и иметь дело напрямую с землей^б3.