Стефан подумал, что, каковы бы ни были обстоятельства, римский папа признал его. Это закрепило его триумф, а сейчас он должен принять участие в захоронении своего дяди в аббатстве Рединг. Мод, как он слышал, не будет присутствовать при этом. Ходят слухи, что кузина грозится, будто нога ее не ступит на землю Англии, пока она не вернет себе трон. Это успокоило Стефана: он не скоро встретится с ней. Вместо нее тело отца будет сопровождать Роберт Глостерский. Стефан надеялся на возможную поддержку старых друзей, Роберта и Брайана. Согласие Роберта, одного из самых влиятельных лордов королевства, было для него особенно важным. Правда, Стефан знал, что это может произойти не сразу, и был готов ждать.

А сейчас Стефан был доволен достигнутым. Конечно, его мучили постоянные угрызения совести из-за того, как он обошелся с Мод; и к тому же Стефан все еще любил ее. «Но все это несопоставимо с королевской славой», — убеждал он себя.

После похорон короля (Роберт и Брайан отказались разговаривать со Стефаном и покинули Лондон сразу же, как только все было закончено) Стефан в сопровождении брата поехал в Оксфорд, где был созван церковный совет. Так как многие прелаты до сих пор отказывались признать Стефана, епископ Винчестерский посоветовал ему, что им пообещать и что необходимо скрыть для того, чтобы склонить их на свою сторону.

В большом зале Оксфордского замка Стефан обратился с речью к прелатам, облаченным в черные рясы:

— Милорды епископы, я даю вам торжественное обещание не удерживать вакантные епархии в своем владении и предоставить церкви свободные выборы. К тому же я согласен смягчить строгие лесные законы и отменить «датские деньги».

Это был налог, которым первоначально облагали саксонцев, чтобы обеспечить себя средствами для борьбы с вторжениями датчан. После покорения Англии Вильгельмом Завоевателем «датские деньги» превратились в земельный налог. Он был непопулярен у церкви, но являлся хорошим источником доходов для короля. Однако Стефан умышленно не сказал о сроке его отмены.

Тем не менее пэры церкви были довольны услышанным. Однако Стефан заметил, что они стали больше выслуживаться перед епископом Винчестерским, как будто он, а не Стефан был настоящим королем. Возможно, Анри начал приобретать слишком… большой вес. Стефан был чрезвычайно благодарен брату за помощь в приобретении короны, но теперь понемногу начинал чувствовать себя призовым быком, которым все восхищаются, когда его водят по кругу с кольцом в носу. Когда Стефан вернулся в Лондон и рассказал Матильде о том, что он пообещал церкви, жена пришла в восторг.

— Я так довольна, что ты произведешь эти перемены, — ворковала она. — Я всегда ненавидела эти дикие охотничьи законы. И налог был слишком тяжелым для всех, кто не очень богат.

Стефан снисходительно улыбнулся ей.

— Будем надеяться, что я смогу выполнить свои обещания.

— Но ведь ты не обещал того, что не намереваешься выполнять? — ужаснулась Матильда.

Стефан вздохнул. Матильда, храни ее Господь, видела жизнь только в двух цветах: черном или белом.

— Как бы тебе объяснить? — начал он осторожно. — Человек всегда намеревается делать то, что говорит. Но обстоятельства меняются. То, что хорошо сегодня, завтра может обернуться злом. Такова жизнь.

Лицо Матильды тут же прояснилось.

— Ты говоришь так же, как твой брат. Ты человек чести.

— Будем надеяться, что так, — ответил Стефан, избегая ее взгляда.

Шли месяцы, и Стефан, продолжавший находиться на гребне популярности, чувствовал, что не делает неверных шагов. Так было до тех пор, пока однажды, поздней весной, граф Ренальф Честерский, который, ко всеобщему удивлению, предпочел поддержать Стефана, а не Мод, прислал срочное сообщение в Вестминстер. В нем говорилось, что шотландский король Давид вместе с войском шотландских горцев пересек границу Англии и захватил Ньюкасл.

Ошеломленный этими новостями, Стефан бросился по витой лестнице в комнату Матильды.

Держа на коленях новорожденного Эвстейка, она недоверчиво посмотрела на мужа, когда тот рассказал ей о том, что сделал ее дядя.

— Что это нашло на короля Давида? — спросил Стефан.

— Возможно, в отличие от остальных, дав клятву верности Мод, он серьезно выполняет свое обещание, — ответила Матильда и тут же закусила губу, испугавшись, что обидела его. — Прости меня, — добавила она быстро. — Я не собиралась никого порицать.

Стефан понимал, что Матильда, несмотря на все его объяснения, потрясена и испугана незаконным захватом трона. Не то чтобы она когда-либо упрекала его — жена была слишком предана ему, — но Стефан чувствовал ее молчаливое неодобрение и испытывал неловкость. Матильда была сама святость, и жить с такой женой, невзирая на ее преданность, было неудобно.

— Если бы люди хотели, чтобы правила Мод, они не выбрали бы меня, — резко возразил он, уязвленный ответом Матильды. — В любом случае, Давид Шотландский проклянет тот день, когда пересек мою границу. Я подниму такую армию, какую ему и видеть не приходилось.

Вскоре после этого разговора Стефан с огромными силами двинулся к северу Шотландии. Это была первая настоящая армия в Англии за последние тридцать пять лет. Но к тому времени как Стефан достиг Дурхэма, король Давид уже понял, что не может противостоять превосходящей его по численности армии англичан, и стал просить о перемирии. Стефан, сопровождаемый графом Лестерским, встретился с шотландским королем в кафедральном соборе Дурхэма.

— Я не могу доверять вам, родственник, — сказал Стефан. — Разве вы забыли, что королева Англии — ваша родная племянница? Вы должны принести мне присягу и пообещать, что в будущем никогда не станете воевать против Англии.

Давид посмотрел на него простодушными голубыми глазами и мрачно улыбнулся.

— Э, настоящая королева — моя другая родная племянница. Клянусь святым Андреем, совесть не позволяет мне принести вам присягу, Стефан, потому что прежде я уже присягнул на верность Мод.

Стефан почувствовал, что лицо его вспыхнуло и он не может встретиться с немигающим взглядом Давида. В присутствии этого монарха, обладающего высокими принципами, чья честность была вне подозрений, его самоуверенность несколько поубавилась.

— Вы виновны, сир, в незаконном агрессивном нападении на Англию, — сказал Робин Лестерский. — Мы вынуждены пойти на принудительные меры и взять заложников, чтобы заручиться вашей будущей верностью.

— Вы собираетесь меня запугать? — резко ответил Давид. — Стефан из Блуа не имеет прав на трон, и он хорошо это знает. Я дорого ценю свою совесть.

— Не торопитесь, Лестер, — сказал Стефан, когда Робин схватился за рукоятку меча. — Нет причины говорить о заложниках или о чем-то подобном. Давайте придем к соглашению, родственник. Я понимаю ваше нежелание нарушать клятву и не собираюсь принуждать вас к этому. Чего вы хотите от меня, чтобы между нами сохранялся мир?

Робин возмущенно ахнул и перебил его:

— Я решительно протестую! Заложников надо взять. Нельзя позволить королю Давиду думать, что Англия прощает его действия.

Но Стефан проигнорировал предупреждения Робина, и Давид Шотландский неохотно согласился сохранять мир в обмен на определенные права в графстве Нортумбрия. Вдобавок Стефан пообещал отдать королю большую часть Кумберленда и Уэстморлэнда. Он не мог объяснить даже самому себе, почему благорасположение короля Шотландии так важно для него.

Когда он вернулся в Лондон, Анри уже ждал его в Вестминстере. Заметив недовольство брата, Стефан понял, что новости из Дурхэма обогнали его. Неужели у Анри шпионы везде, даже при дворе своего брата?

— Как ты мог так поступить? — все еще не веря слухам, спросил епископ, следуя за Стефаном в комнату Матильды. — Как ты мог выказать себя таким слабым королем?

— Слабым? Слабым? — повторил, защищаясь, Стефан. — Прекращение войны с Шотландией — по-твоему, слабость или благоразумие? Зачем проливать лишнюю кровь?