Вечер был тихий, и король Генрих решил поужинать на свежем воздухе. Слуги расстелили белоснежную скатерть на покрытой мхом земле, разложили подносы и расставили блюда с паштетом из щуки и вареными миногами, привезенными прямо из дворцовой кухни, а также деревянные тарелки с жареной крольчатиной и ломтиками копченой оленины. Солнце опустилось за пурпурные вершины холмов на западе. Потемневший лес стал сине-зеленым, в вечернем воздухе потянуло прохладой. Рычали и грызлись между собой гончие. Бутыли с вином и медом вновь и вновь ходили по кругу, и все громче раздавался смех. Любимый менестрель короля настроил лютню и запел известную в тавернах песню.

По ту сторону костра, поодаль от остальных, в тени большого дуба сидел король Генрих, укутанный в длинный черный плащ, подбитый медвежьей шкурой. Стефан заметил, каким слабым и болезненным выглядел его дядя: тонкая кожа обтягивала кости, потускневшие глаза слезились. Он не смог сдержать дрожи при мысли, что в конце жизни то же самое ожидает и его. «Я бы скорее предпочел погибнуть в сражении, — размышлял он, — чем дожить до такого состояния. Клянусь Рождеством Христовым, королю лучше умереть, чем влачить столь жалкое существование».

Боковым зрением Стефан заметил, как слуга тайком поднял с земли деревянную чашу с вареными миногами, которые подогревались у огня, быстро оглянулся и пошел вокруг костра к тому месту, где в одиночестве сидел король. Все были увлечены пением менестреля, и никто не обратил на это внимания. «Прожорливый старик», — подумал Стефан. В самом деле, ведь король знает, как миноги действуют на его желудок, и должен стыдиться своего поступка. Он встал и направился к Генриху, обойдя костер. Слуга исчез.

— А, племянник, — сказал король, когда Стефан приблизился. — Очень удачный день. Тебе известно, что я сам убил одного оленя?

Стефан видел, как король прицеливался в оленя, но знал, что в действительности зверя свалила стрела Роберта.

— Огромный подвиг, сир, — ответил он и указал на прикрытое блюдо. — Я чую, это вареные миноги?

Король заворчал:

— А если и так? Мои лекари строго запрещают их есть, но что они понимают? — Он поднял деревянную крышку, и его язык жадно высунулся между бескровными губами.

Стефан попытался мягко остановить дядю.

— Но, сир, вы заболеете, если съедите рыбу. Позвольте мне унести этот соблазн.

Он потянулся к чаше, но король остановил его руку.

— Разве я не хозяин в собственном доме?

Отсветы костра бежали по лицу Генриха, как волны, накатывавшие на темный берег. Он демонстративно погрузил пальцы в чашу и засунул кусок рыбы в рот.

— Пища богов, — сказал он, облизывая пальцы. — Эти медицинские светила говорили мне, что я должен был умереть еще пять лет назад. А я вот живу.

«Как легко было бы забрать у него рыбу», — думал, колеблясь, Стефан. В душе бушевали противоречивые чувства. Любовь и благодарность к дяде, который осыпал его почестями и богатством, боролись с обидой из-за того, что он оставил его без короны. В конце концов Стефан протянул руку, чтобы убрать блюдо.

— До сих пор я обманывал смерть, — пробормотал король, с удовольствием жуя рыбу и на удивление сильно удерживая руку племянника. — Оставь меня в покое.

Не в силах помешать ему, Стефан, завороженный ужасом, наблюдал, как король снова и снова запускал руку в деревянную чашу, пока не выскреб ее дочиста. Потом он запил последнюю миногу большой кружкой вина и вытер рот тыльной стороной руки.

— Видал? — спросил он, громко рыгнув. — Никаких дурных последствий.

Стефан вяло улыбнулся. «Теперь действительно все находится в руках Господа», — подумал он, освобождая себя от ответственности за все произошедшее. В тревожном ожидании он сидел рядом с королем, но тот был безмятежен и невозмутим. «Миноги на него все же не подействовали», — с облегчением и вместе с тем разочарованно подумал Стефан.

Спустя некоторое время король встал и начал осторожно пробираться мимо сидящих людей.

— Ты уже идешь отдыхать, отец? — спросил Роберт, подойдя к нему.

Генрих зевнул.

— Да. Прогулка пошла мне на пользу. Сегодня я буду хорошо спать. — Внезапная судорога искривила его лицо.

По спине Стефана пробежал холод.

— Что с вами, сир?

— Я… это… — Рот короля широко раскрылся, как у пойманной рыбы, но он не мог вымолвить ни слова. Глаза его закатились под лоб, на губах запузырилась белая пена, и он упал навзничь, схватившись за раздутый живот.

На лице Генриха уже появилась маска смерти, и Стефан удивился тому, как холодно и сдержанно он воспринимает это. Он посмотрел на деревянную чашу, лежавшую возле тела. Заметил ли ее Роберт?

— Королю плохо! — закричал Роберт, наклоняясь над распростертым телом отца. — Нужно немедленно отнести его в хижину!

Все кинулись к королю. Роберт махнул рукой Вильгельму Уоррену, графу Суррэя:

— Немедленно скачи в Руан и привези с собой лекарей! Быстрее!

Стефан поднялся и незаметно отшвырнул ногой пустую чашу в заросли леса, сам не зная, зачем он это сделал, ведь, в сущности, его не в чем было обвинить.

Брайан и близнецы подняли короля и отнесли в охотничью хижину. Роберт и Стефан пошли за ними. Остальные остались ожидать снаружи.

— Боже мой, — произнес Роберт, глядя на отца. — Я ничего не понимаю. Только что он прекрасно себя чувствовал, и вдруг свалился. Стефан, ты не видел, что случилось?

— Я могу сказать лишь то же, что и ты.

У короля началась непроизвольная рвота. Он задыхался, и все, перепуганные, столпились вокруг него.

Руан находился в шести лигах от лесов Лион-ла-Форэ, и лишь на рассвете граф Суррэя наконец возвратился с лекарями. Они исследовали содержимое желудка короля, затем ощупали его раздутый живот. Король стонал и с трудом выдавил из себя лишь несколько слов.

— Мод… — прохрипел он, приподнимая голову… — Стефан… — Глаза его закрылись, и голова откинулась назад.

— Никакой тайны нет, милорды. Король снова ел вареных миног, — сказал один из лекарей, строго глядя на Роберта. — Ему была запрещена эта рыба. Боюсь, теперь мы мало чем сможем помочь.

— Как он ухитрился раздобыть миног? — спросил Роберт, оглядывая пораженных людей. — У кого хватило жестокости дать ему рыбу? — Он медленно обвел всех взглядом, но каждый из пятерых присутствующих с жаром отрицал свою причастность к этому.

Стефан затаил дыхание, ожидая услышать обличающий голос и увидеть направленный в его сторону палец. Но никто не обратил на него внимания. Лекари поставили королю пиявки, затем влили ему в горло какие-то снадобья, но все было бесполезно. Иногда Генрих пытался что-то говорить, но из его горла вырывались лишь клокочущие звуки.

К середине дня один из лекарей обратился к Роберту:

— Боюсь, что конец близок, милорд: сердцебиение очень слабое. Я едва его слышу. Пошлите за архиепископом Руанским. Король может скончаться ночью. Его уже ничто не спасет. Ему нужно исповедаться в грехах, насколько это будет возможно, и получить последнее причастие.

— Я сам поеду за архиепископом, — быстро предложил Стефан и, не дожидаясь ответа, бросился бегом из хижины к привязанным лошадям. На самом деле он больше не мог выносить вида искаженного лица короля, его раздутого живота и ощущать приближение смерти, уже заполняющее собой хижину.

Приехав в Руан, он нашел архиепископа в кафедральном соборе, где тот готовился к повечерию. Быстро собрав все, что требовалось для совершения последнего обряда, архиепископ в сопровождении нескольких церковников поспешно отправился к охотничьей хижине.

— Я обо всем сообщу во дворце, — сказал ему Стефан, — а потом тоже приеду в хижину.

Когда он вошел в герцогский дворец, то первый, кто ему встретился, был королевский сенешаль, Хью Биго, идущий к повечерию.

— Король находится при смерти из-за того, что объелся миногами, — произнес Стефан. — Архиепископ только что уехал, чтобы совершить последний обряд. Молю Бога, чтобы он не опоздал.

Хью, невысокий мужчина с покатыми плечами и узким, как у ласки, лицом, перекрестился.