— Корона для тебя важнее, чем жизнь со мной, — обвиняюще произнес Стефан. — Ты — раба честолюбия. — Волшебное состояние, в котором он пребывал, начало угасать.

— Это несправедливо! — В глазах Мод заблестели слезы. — Как я могу быть нечестолюбивой, если с самого детства во мне воспитывалось чувство ответственности за королевскую власть? — Она помолчала, стараясь взять себя в руки. — Но честолюбие никогда мною не руководило, и я молю Господа, чтобы этого никогда не случилось.

— Таков твой ответ? — спросил Стефан, ощущая, как пропасть между ними увеличивается. — Ты отворачиваешься от счастья?

Мод заколебалась.

— Что же делать? Разве у нас есть выбор? Самая большая радость, которую я когда-либо испытала, — это когда была с тобой. Ты считаешь, что я не думала об одиноких годах, которые ждут меня впереди? О пустоте в сердце, которая никогда не заполнится? — Мод сжала руками лицо Стефана, вглядываясь в него так, будто хотела, чтобы его облик врезался ей в душу. — Я рождена не для счастья, а лишь для долга.

— Для долга, — безжизненным эхом отозвался Стефан. Ради нее он готов отказаться от всего, а она отвергает его. Открывшаяся было волшебная дверь беззвучно закрылась.

Стефан протер глаза и огляделся, словно внезапно пробудившись. Все вокруг выглядело по-прежнему, но как-то иначе. Что с ним случилось? Он слишком близко подошел к опасной… Стефан не мог дать определения этому состоянию, но ощущение уже прошло, и воспоминание о нем таяло.

— Безусловно, ты права, моя красавица, — сказал он, принужденно улыбаясь. — Это сумасшествие — даже думать о таких вещах. — Он запечатлел поцелуй у нее на лбу. — Нам лучше вернуться, пока кто-нибудь не проснулся и не заметил нас.

Лицо Мод застыло, по щекам струились слезы, но Стефан чувствовал, что не в состоянии утешить ее. Она приняла роковое решение, и теперь оба они должны подчиниться ему до конца своих дней на этой земле.

В памяти всплыли ее слова: «Став королевой, я буду рассчитывать на твою поддержку». Его пронзило резкое возмущение. Неужели Мод искренне считает, что он будет прирученным наперсником, надежным плечом, на которое можно опереться, как на Роберта Глостерского? Неужели она действительно полагает, что он удовлетворится этим? Гордость Стефана была уязвлена. Он никогда не стремился подчинить себе Мод, но и рабом женщины никогда не был.

— Я должна что-то сказать тебе, — прошептала она.

— Что?

Но она промолчала. С каким-то странным отчуждением Стефан смотрел, как по ее щекам дождевым потоком бегут слезы.

— Не плачь, дорогая кузина, — наконец произнес он, взял ее за плечи, развернул лицом к главной башне и мягко подтолкнул.

— Прощай. Знай, что мое сердце с тобой.

Мод уходила от него; плечи ее вздрагивали, голова опустилась, как у кающегося грешника. Оцепенев от ощущения огромной утраты, Стефан все стоял и стоял у соколиных клеток, пока она не исчезла в ночной тьме.

— Я не доверяю нормандским баронам, — заявил Жоффруа Анжуйский среди внезапно наступившей тишины в комнате короля. — В особенности графу Мортэйну. Если кто-либо способен на предательство, так это он.

Было это ранним вечером спустя несколько дней после церемонии присяги. Мод с недоумением уставилась на мужа. Лицо епископа Солсбери передернулось от нехорошего предчувствия при взгляде на графа Анжуйского. Брайан Фитцкаунт, казалось, погрузился в раздумья. А Роберт Глостерский схватился за рукоятку меча. Король Генрих, сидевший на резном стуле, опираясь ногами о скамейку с подушкой, сдержал руку сына.

— Стефан — наш преданный кузен и настоящий друг, — ледяным тоном произнес Роберт. — Как вы осмеливаетесь обвинять его в предательстве?

Не удостоив его вниманием, Жоффруа повернулся к королю.

— Я подозреваю, что бароны выберут Стефана из Блуа вашим наследником, сир. Я серьезно спрашиваю, признают ли они когда-либо вашу дочь королевой, а ее анжуйского супруга королем-консортом?

— Вы полностью утратили здравый смысл. — Лицо Мод вспыхнуло. — Когда-то давно люди действительно думали, что Стефан может стать наследником моего отца, но это было еще до смерти императора.

— Все, у кого есть мозги, понимают, что бароны по-прежнему хотят видеть на троне Стефана из Блуа, и он хорошо знает об этом. Для меня не будет неожиданностью услышать, что он и его сладкоголосый братец уже подготовили план и теперь лишь ждут смерти короля, чтобы осуществить его, — упорствовал Жоффруа.

У собравшихся резко перехватило дыхание, и все поспешно перекрестились.

Роберт угрожающе шагнул к Жоффруа.

— Только трус может обвинять сейчас Стефана и его брата. Ведь они именно сегодня покинули Руан и не могут защитить себя.

— Обвинять моего кузена в предательстве просто немыслимо, — заявила Мод, удивляясь тому, что взбрело Жоффруа в голову.

— Кто может при существующих обстоятельствах сказать, на что способен человек? — заметил король, пристально наблюдая за Жоффруа. — Если ему отчаянно чего-нибудь хочется…

Ошеломленный епископ Роджер кашлянул и заерзал на скамейке.

— Но Стефан и Анри — ваши любимые племянники, сир, — запротестовал он. — Они обязаны вам всем. Вы для них как отец родной, и они прекрасно знают это. Правильно Мод говорит: такое немыслимо.

Король нахмурился.

— Нет ничего немыслимого, когда дело касается власти. — Он повернулся к епископу Солсбери. — Ну, Роджер, твоя рука на пульсе королевства. Что ты скажешь по поводу обвинений графа? Хотят ли бароны моего племянника до сих пор? Я знаю, что раньше дело обстояло именно так, ну, а сейчас?

— Если это когда-то и было, сир, то теперь все давно позади, — ответил епископ, взглянув на Жоффруа. — С тех пор, когда делались такие предположения, прошло много лет. Безусловно, бароны останутся верны вашему желанию. Разве они не поклялись священной клятвой?

Все заговорили одновременно. Мод понимала, что нападки на Стефана — вовсе не результат наблюдений Жоффруа, а просто необоснованные обвинения; она могла поклясться в этом. Подозревает ли он его в действительности? Нет, это невозможно. Но за фурором, который произвел сейчас ее муж, скрывались его истинные намерения, хотя трудно представить себе, какие именно.

— Жоффруа, — спокойно начала она. — Стефан и бароны, так же как и епископ Винчестерский и другие прелаты, трижды поклялись признать меня будущей королевой. Только что они присягнули на верность и нашему сыну. Мы все слышали, что ты подозреваешь их, но где факты, подтверждающие это?

Король одобрительно улыбнулся.

— Хорошо сказано, дочь. Мы ждем доказательств, зять.

Жоффруа вспыхнул и упрямо выдвинул вперед челюсть — жест, который Мод слишком хорошо знала.

— У меня не было времени собирать какие-либо факты. Я не видел баронов всех вместе с того времени, как женился на вашей дочери. — Он оглядел лица окружающих. — Тогда они были не в восторге от нашего брака, насколько вы помните, и я сейчас обнаружил, что спустя годы ничего не изменилось. Если бы я не увидел их враждебность собственными глазами, то не поверил бы этому.

Роберт с сомнением взглянул на него.

— Вы думаете, что ваше впечатление — достаточный повод для обвинений? Я не утверждаю, что бароны любят вас, но их неприязнь вовсе не означает, что они способны обесчестить себя, нарушив клятву, данную ими королю и моей сестре.

Жоффруа поджал губы. Раздраженно повернувшись спиной ко всем, он приблизился к королю Генриху.

— Мое мнение, сир, таково: судьба престолонаследия далеко не обеспечена. Поэтому я не могу считать, что ваш договор со мной будет соблюден. Следовательно… — Жоффруа остановился и глубоко вдохнул. — Следовательно, я вынужден настаивать, чтобы вы предоставили мне права согласно брачному договору.

«Вот мы и подошли к сути дела», — подумала Мод. В ней закипала ярость из-за высокомерных манер мужа, его абсурдных обвинений и того, что он не посоветовался с ней, прежде чем так рискованно выставить напоказ свой алчный нрав.