Жоффруа неопределенно пожал плечами.

— Даже одна мятежная крепость — это слишком много! Не думай, Роберт, что я неблагодарен. Твоя помощь неоценима.

— Тогда, парень, во имя Бога, докажи свою благодарность! Мне нужно от тебя нечто большее, чем слова! — закричал Роберт. — Ты знаешь, как отчаянно нуждаемся мы в Англии в оружии и людях! Мод попала в западню в Оксфорде, она окружена солдатами Стефана. Брайан шлет срочные послания и сообщает, что его сил недостаточно, чтобы прорвать осаду! И так продолжается два месяца! Два месяца! Для тебя это ничего не значит?

Вне себя от расстройства, Роберт почувствовал, как жар бросился в лицо, вены на висках вздулись от бессильного гнева. Если этот самодовольный хлыщ будет продолжать уклоняться от ответа… Роберт выдернул из ножен меч и с силой воткнул его в землю, давая выход негодованию. Усеянная изумрудами рукоятка задрожала, как тетива.

— Конечно, это для меня что-то значит, — возразил Жоффруа. Его глаза сузились. — За кого ты меня принимаешь?

Воздержавшись от ответа, Роберт вытащил из земли меч, вложил его обратно в ножны и, повернувшись спиной к Жоффруа, на некоторое расстояние отошел от него, чтобы успокоиться.

С тех самых пор, как прошлым ноябрем его обменяли на Стефана, Роберт чувствовал себя беспомощным, и это удручало его. Он ощущал себя так, будто окружен каким-то тайным сговором. Прежде всего, почти пять месяцев у него ушло на то, чтобы сплотить свои рассеявшиеся силы, обеспечить безопасность Мод в Оксфорде и для ее защиты выставить у замков линию гарнизонов через всю западную часть страны. И все же он неохотно покидал сестру, уверенный, что только он может уберечь ее от всех напастей.

Прошлым июнем здоровье Стефана, частенько прихварывающего с тех пор, как его освободили, внезапно ухудшилось. Когда обменяли Роберта и Стефана, военные действия между ними прекратились, будто обе стороны нуждались в передышке, чтобы зализать раны и восстановить силы. Казалось маловероятным, чтобы гражданская война во время болезни Стефана возобновилась. Поэтому, по настоянию Мод, Роберт в июле отплыл в Нормандию, уверенный, что вернется вместе с Жоффруа и подкреплением прежде, чем король выздоровеет.

Но недели превращались в месяцы, а Жоффруа Анжуйский придумывал одну отговорку за другой, чтобы не ехать в Англию.

Поздним августом здоровье и силы Стефана достаточно восстановились, и он почти сразу же атаковал замки, укрепленные Робертом. К октябрю все оборонительные сооружения были разрушены или сожжены. Успешно изолировав Мод, Стефан сам приступил к осаде Оксфорда. До сих пор замок держался стойко, но как долго это будет продолжаться? У Роберта кровь стыла в жилах, когда он думал о возможности страшных последствий.

Его мысли были прерваны предостерегающим возгласом и внезапным криком. Инстинктивно потянувшись к мечу, Роберт увидел, что Жоффруа сделал то же самое, но тут же успокоился.

— Это всего лишь Генрих, — сказал он, поправив меч в ножнах. Роберт проследил за его взглядом — на дальнем конце арены вокруг столба с мишенью для удара копьем столпились рыцари, молодые оруженосцы и пажи. — Он упал с лошади, ударив копьем по мишени. Третий раз подряд.

Старший сын графа Жоффруа, Генрих Анжуйский, поднялся с земли, и офицер опять подсадил его на лошадь для следующей попытки. Мальчик, сейчас уже девятилетний, унаследовал твердый характер своих нормандских предков. Держа копье в грязном кулаке, Генрих неистовым галопом подскакал к мишени и изо всех сил ударил по ней копьем, но не сумел достаточно быстро отскочить. Мешок с песком, который он держал в другой руке, перевернулся, ударил его со всего размаху, и Генрих снова кувырком полетел с лошади.

Вместо того чтобы подняться, он лежал навзничь, пронзительно вопя от ярости, и молотил кулаками по земле. Два его младших брата, Жоффруа и Вильгельм, наблюдали за ним с благоговейным страхом, офицер — с безропотностью.

— Боюсь, что у Генриха нормандский темперамент, — сказал Жоффруа, явно смущенный таким неприличным проявлением характера сына. — Он не может с достоинством принимать поражение, ему необходимо дать выход своим чувствам. Приношу извинения за его дурные манеры.

Но Роберта сейчас мало интересовал племянник.

— Ты не поедешь в Англию, не так ли, Жоффруа? — сказал он с неожиданной проницательностью. — Ты ведь никогда не собирался туда ехать.

Алебастровое лицо Жоффруа слегка порозовело.

— Как ты можешь так думать? Ты же видишь, какая у меня здесь ответственность. Разве я могу их покинуть? — Он смахнул несколько воображаемых пылинок с безупречно чистой туники. — Я завоевал Нормандию для Мод, не забывай этого. И не могу находиться одновременно везде, ведь так? — Он фыркнул. — Жаль, что какой-нибудь верный слуга не приправил пищу Стефана ядом, когда у вас была такая возможность.

Роберт взглянул на него с таким отвращением, что Жоффруа соизволил опустить глаза — как раз в тот момент, когда офицер поднес Генриха к отцу, перебросив его через плечо, как визжащего поросенка.

— Я ничего не могу с ним поделать, милорд, — сказал он. — Молодой хозяин, похоже, не может освоить удар по мишени и отказывается упражняться.

Роберт снял племянника со спины офицера.

— Парень его освоит, если за обучение возьмусь я, держу пари. — Он улыбнулся, заглянув в задиристое веснушчатое лицо, измазанное слезами. — Но я не учу вопящих, как ты, младенцев.

Рев прекратился; Генрих замер.

— Ты можешь научить меня, дядя? — спросил он, задыхаясь.

— Да, могу. — Роберт глядел в серые, как море перед штормом, глаза племянника, так похожие на глаза Мод, что дрожь пробежала у него по спине. Как поднялся бы дух сестры, если бы она смогла увидеть своего старшего сына. Как это помогло бы всему их делу! У него возникла идея. Он поставил мальчика на ноги, взъерошил его жесткие рыжеватые волосы и повернулся к Жоффруа.

— Раз ты не едешь сам, пошли со мной мальчика, в знак своей верности. Обещаю следить за ним и охранять — он будет в целости и сохранности. Когда Генрих вернется в Нормандию, он будет лучшим воином во всем христианском мире.

Жоффруа нахмурился.

— Все это хорошо, Роберт, но в Англии сейчас опаснее, чем когда-либо. Представь, вдруг Оксфорд сдастся? Что тогда будет? И чему ты собираешься обучать мальчика?

— Папа, пожалуйста, я хочу поехать! Я хочу увидеть маму! — Генрих стал нетерпеливо дергать отца за тунику.

— Генрих будет обучен грамоте и рыцарскому поведению, как и приличествует его положению. Клянусь жизнью, что буду охранять мальчика так же, как собственных сыновей.

— Как Филиппа? — сказал Жоффруа с нехорошей улыбкой.

Жестокое напоминание о его младшем сыне Филиппе, прошлой весной перешедшем на сторону Стефана, наполнило Роберта такой убийственной яростью, что он едва удержался, чтобы не свернуть Жоффруа его изящную шею. Он с трудом выносил мысль о потере сына, но еще меньше мог слышать, как об этом говорят с такой бесцеремонностью.

— Я не должен был так говорить. Прости меня, — поспешно произнес Жоффруа, взглянув на лицо Роберта. — Но послать с тобой Генриха — большой риск. Он — мой наследник.

— В Англии низки нравы, — ответил Роберт, взяв себя в руки. — Генрих может стать символом новой надежды, светлого будущего, и обратит сердца к нашему делу. Лишь одно его присутствие поможет нам победить Стефана в Оксфорде.

Генрих бросился на землю, из его горла вырвалось рычание:

— Я поеду! Я поеду!!! — Лицо мальчика стало багровокрасным, а затем пурпурным.

— Довольно истерик! Господи, пошли мне терпение! — с раздражением вздохнул Жоффруа. — Хорошо, забирай его. В конце концов, у меня хоть появится покой. Мои младшие мальчики никогда не причиняют мне ни малейшего беспокойства.

Вопли Генриха прекратились, как по волшебству, лицо приобрело нормальный цвет. Он вскочил и начал бешено скакать кругами.

— Ну-ну, — Жоффруа наблюдал за ним в явном недоумении. — Или дождь или солнце, или пир или голод. Для него нет середины. Господь мне свидетель, я не знаю, что с ним делать. — Он строго взглянул на Генриха. — Не причиняй беспокойств дяде Роберту. Англия сейчас — опасное место. Ты должен очень постараться прилично себя вести и хорошо учиться. Будь достойным своего знаменитого наследия.