А вот капуста пошла слабовато. Забелеют ли тут по осени важные толстопузые кочаны?

— Ба! — вскрикнул вдруг сторож. — Что за чудеса в решете! Вроде как вилок в июле вызрел! Ну ребята, ну мичуринцы, ну юные натуралисты! Даром что сиротинушки...

Несвоевременный кочан был странной продолговатой формы и напоминал скорей кабачок.

Но главное-то диво дивное заключалось в том, что он... кричал! Не кошачьи вопли спугнули Никитин покой и не поросячий визг. Невиданный овощ-гибрид осмелился нарушить утреннюю тишину.

Никита Степанович склонился над находкой.

— Вот ведь сволочи! Фарисеи! — ругнулся он. — В самую слякоть положили, нет бы хоть на крыльцо, под навес!

От звука его сердитого хриплого голоса овощ вдруг перестал визжать и мирно проворковал:

— Агу!

— Ага! — отозвался добрый старик и, бережно подняв находку, прижал ее к груди, прикрыв ветровкой. — Сейчас согреешься, родимый, потерпи. Крошечка ты моя инкубаторская!

Вдалеке, за крайними домами поселка, вновь прошумела электричка. На этот раз — на Москву. Наверное, она увозила тех — или ту, — кто доставил в Озерки эту «посылку»...

Кочан оказался вовсе не кочаном, а завернутым в белые пеленки младенцем всего нескольких дней от роду. Как выяснилось чуть позже — мальчиком.

Счастье, что Никита Степанович вовремя стал обходить участок с дозором, ведь ребенка не снабдили даже одеяльцем. Чуть запоздала бы помощь' — малыш неминуемо простыл бы под ливнем, на мокрой холодной грядке.

Никакой сопроводительной записки приложено не было. Пеленки же оказались застиранными, явно казенными, но какому заведению они принадлежали — так и осталось невыясненным, штампы роддома или больницы были аккуратно срезаны с уголков...

... — Какой маленький! Какой розовый!

— А почему он весь в морщинках, как старичок?

— Сам ты старичок, дубина! Не видел, что ли, какие новорожденные бывают?

— Сам дубина! Откуда их видеть-то?

— А мне мамка трех младших сестричек родила, и все вначале были такие же сморщенные, как этот, в складочку. Потом четвертую стала рожать, а сама померла.

— Ой, девчонки, смотрите, он макушкой дышит!

— Это как головастик жабрами, да?

То был исторический день — в Озерковском детском доме появился подкидыш!

Его сразу же полюбили все до одного. Ребята жалели малыша, у которого нет никого на свете, совсем забыв о том, что их самих, постигла такая же участь.

Директор тут же послал Никиту в Москву за детским питанием: грудному ребенку еще нельзя было давать обычное молоко.

— Только вы... это... без меня тут не вздумайте самовольничать! — пригрозил сторож, собираясь в дорогу. — Человеку имя нужно хорошее, не какое-нибудь. Я его нашел, мне и решать — пусть Алексей будет! Божий Человек!

— Алексей так Алексей, — улыбнулся директор. — Алеша — хорошее имя, ласковое.

Никита Степанович снова заволновался:

— А вы его не сбагрите куда-нибудь без меня? У нас-то в Озерках маленьких нет, одни школьники.

Тут и ребята испуганно подхватили:

— Нельзя его никому отдавать!

— Наш!

— Мы будем знаете как о нем заботиться? Лучше всяких взрослых!

Директор кивнул:

— Я того же мнения. От этого человечка уже один раз избавились — хватит с него. Все равно, когда вырастет, из Дома малютки к нам попадет, так пусть уж сразу тут и подрастает. Справимся?

— Справимся! — хором ответили и воспитанники, и воспитатели, и нянечки, и, что самое важное, врач.

— Вот и замечательно. Ну а формальности, я уверен, нам удастся утрясти.

Так появился в Озерках новый член коллектива, Алексей Алексеевич. Отчество ему дали, для простоты, такое же, как имя. А фамилию придумали иную.

— Чей ребенок? Никитин! Никита ведь его подобрал.

Так и вписали в свидетельство о рождении при регистрации: Никитин Алексей Алексеевич.

Так же, по прошествии шестнадцати лет, стало значиться и в его паспорте.

В качестве даты появления на свет выбрали тот день, когда сторож нашел его в огороде. Ведь это действительно было для Алеши пусть вторым, но тем не менее самым настоящим рождением.

Не внесенным в документы остался лишь один пункт — место рождения. Не писать же «под капустой»! Однако и эти сведения не были утеряны, они сохранились в устной форме, в виде местной легенды.

Ввиду бурных событий, разыгравшихся в то утро в Озерках, сторож возвратил батюшке Олегу толстый фолиант большого формата, изъяв из него доморощенную закладку, недокуренную беломорину, которую тут же и использовал по прямому назначению.

Житие Божьего Человека Алексия так и осталось недочитанным.

Может, это и к лучшему: неизвестно, понравилась бы история этого святого Никите Степановичу или разочаровала бы его. Во всяком случае, своему ненаглядному найденышу он вряд ли пожелал бы подобной судьбы.

Сам же Алеша Никитин, когда пошел в школу и освоил грамоту, с интересом прочел врученные ему тем же сельским священником «Четьи-Минеи» и возмутился до самых глубин своей детской ранимой души:

— Какой же Алексий праведник! Какой же он святой! Ведь как над своими родными издевался! Они такие добрые, а из-за него стали такими несчастными...

Батюшка вступил с мальчишкой в длительный богословский спор и, надо признаться, проиграл в нем. Свидетелей, правда, этой дискуссии не нашлось.

А все-таки... все-таки Алеша иногда чувствовал, что та житийная история иногда каким-то мистическим образом накладывает отпечаток на его собственную жизнь. Косвенно, не впрямую, но ее влияние время от времени ощущается...

Посмотрим же, какой текст разбирали отец Олег и малолетний воспитанник Озерковского детского дома, уединившись в приделе маленькой сельской церквушки.

...Евфимиан с Аглаидою, радуясь дарованному им свыше чаду, все родительские заботы приложили к тому, чтобы дать сыну возможно лучшее воспитание и образование.

Алеша Никитин пытался представить себе, какие предметы изучались детьми в пятом веке нашей эры, — и не мог. Да и священник был в этом не слишком сведущ.

Когда тот, древний Алексий стал совершеннолетним, отец с матерью нашли ему невесту, «отроковицу из роду царска».

У Алеши Никитина не было отца и матери, а потому невест ему никто не подыскивал, самому же явно было рановато об этом думать.

Однако же слова «из роду царска» занимали его воображение: царевна или принцесса, значит. Он, тайно от всех, уже тогда решил, что однажды отыщет себе именно такую.

Возможно, это сыграло свою роль в том, что, подрастая и взрослея, он мало внимания уделял девчонкам из его близкого окружения.

Того Алексия обручили и обвенчали, но...

На этом месте книги Алеша всегда спотыкался, кипя от негодования и не внемля доводам отца Олега...

...Как только окончилось брачное пиршество, молодой супруг в ту же ночь тайно оставил дом свой, сел на корабль...

...Корабль — это всегда казалось Алеше романтичным и завлекательным, но все остальное! Бедная молодая жена, которая наутро обнаружит себя брошенной!

Несчастные родители! Так долго вымаливали у Господа рождения ребеночка, а он оказался таким неблагодарным! Будь у Алеши семья, он бы никогда, никогда...

Единственное, чем мог на это ответить батюшка, так это погладить мальчика по остриженной ежиком голове, успокаивая:

— Ну будет тебе, отрок, будет... Не надо так расстраиваться. Умерь пыл страстей своих!

Итак, Алексий сел на корабль и уплыл в Лаодикию, а оттуда в Едессу Месопотамскую.

...Где это? Похоже на нашу Одессу, в которой мальчишке так мечталось побывать. Там море, там моряки, там медузы и дельфины, там чудесно...

А вот глупого римлянина Алексия море ничуть не интересовало. Помолившись усердно Нерукотворному образу Господа Нашего Иисуса Христа, — батюшка отметил этот факт как несомненную заслугу героя повествования, — сей выходец из богатой семьи раздал все, что имел при себе, бедным. Сам же «облекся в рубище нищеты» и отправился к храму Пречистой Богородицы, где стал на паперти просить милостыню.