Ночами немцы выставляли на вокзале и на станции усиленные караулы, по улицам прохаживались, стуча коваными сапогами, патрули.

Но однажды среди немцев и украинских националистов поднялась небывалая суета. Было ясно: ожидается наступление на город. И действительно, на рассвете началась стрельба, раздались крики «Ура!», и в город ворвались казаки Дроздовского полка, подошедшего с румынского фронта.

Казаки заняли Ростов, но ненадолго. Свежие отряды немцев выбили их из города. И только на второй день, когда полк дроздовцев подошёл к Ростову, а со стороны Новочеркасска подступили заплавские казаки генерала Полякова, Ростов полностью очистили от пришельцев.

Дон волновался, не утихал. Бои вспыхивали то в одном месте, то в другом.

В Мечетинскую вошла Добровольческая армия генерала Деникина. Здесь армию постигло большое горе: умер прославленный командир полка генерал Марков. Здесь, в станице Мечетинской его и похоронили.

Двигаясь на Ростов, Деникин внимательно следил за разворачивающимися событиями. По пути добровольцев встречали приветливо: давали приют, снабжали фуражом и довольствием, меняли лошадей.

Из Ростова Деникин получил важное и приятное известие: Дроздовский полк овладел городом. Далее сообщалось, что генерал Дроздовский ждёт генерала Деникина и его армию, чтобы влиться в её состав.

Было ещё одно не менее приятное сообщение: из сальских степей в сторону Ростова и Новочеркасска двинулся партизанский отряд Попова.

Начались массовые выступления казаков на Донце, в Хопёрском округе и ряде других станиц и хуторов. Это было следствием грабительской политики появлявшихся здесь новых продотрядов.

В станицу Константиновскую приехал хорунжий Алексей Любимов. Он рассказал Краснову о всех новостях, но, к удивлению Любимова, генерал встретил его сообщения равнодушно. Когда же хорунжий упомянул о восстаниях в станицах и хуторах и что такое восстание готовят казаки в самой Константиновской, Краснов стукнул кулаком по столу и резко сказал:

   — Я с этой сволочью, которая меня в Пулкове предала, от суда солдатского не защитила, за Советами дотянулась, дела иметь не желаю.

После чего генерал запёрся и никого не принимал, даже посланца генерала Попова, командированного с Зимовников.

Ночь. Краснову не спалось. Звёзды высокие, крупные виднелись в окне. Бледным полукружьем светила луна. Генерал лежал с открытыми глазами, слушал, как малым дитём плачет сыч. Хотелось достать наган, выпустить из барабана всю обойму в проклятую птицу.

   — Петя, — вдруг заговорила жена, — давай уедем с этого проклятого Дона. Страшно мне здесь.

Краснов промолчал.

Лидия Фёдоровна снова заговорила:

   — Уедем в Аджарию, в Батум, к брату твоему. Может, там покой обретём.

   —  Вся жизнь перевернулась, Лида. Всю Россию переломало. Видно, век для неё такой настал. Вся надежда на Германию, на родину твою. Я ведь, Лидочка, Бога молю: «Не введи нас во искушение...» Германия Россию одолела, Беларусь под себя подгребла, Прибалтику, Украину вотчиной своей сделала. А всё почему? Дисциплиной и порядком берёт. По мне, если придётся Россию покинуть, то не в Аджарию, а в Германию. На твою родину, Лидочка. Может, из Германии восстановление России придёт.

   — А помнишь, Петенька, как славно жизнь наша начиналась? Служба твоя, ордена, чины...

   — Не об этом надо вспоминать сегодня, то всё в прошлом. О другом думаю: почему народ наш русский так легко обманулся, идеями бредовыми заразился? Будто дитю малому погремушку дали, он и рад. Мужику землю пообещали, он винтовку за плечо и домой, в деревню; рабочему сказали: гони заводчика и инженера в шею, в твоих руках завод. Он и давай командовать, проволоку руками гнуть. Бабу-кухарку за стол усадили, она и решила, что государством может управлять... А снять бы штаны, юбки задрать да всыпать им от всех щедрот, вогнать ума через задние ворота... Да поздно уже, государство развалилось, развалилась армия... Вся держава с недоуздков сорвалась...

Генерал замолчал. Лидия Фёдоровна согласно кивнула.

   — Хорошо, Петя, повременим маленько, да может, и подадимся в края моих предков.

Краснов долго молчал. Наконец сказал:

   — Я вот тут всех генералов из донских казаков перебрал, и получается, что почти никто в войсковые атаманы не годится... Так что Лида, об отъезде, может, говорить ещё рано...

Под гром литавр, под звуки музыки мимо дома купца Парамонова, где прежде находился штаб генерала Корнилова, проходила строем вернувшаяся Добровольческая армия.

Под радостные возгласы толпы, стоявшей на обочине, забрасываемые цветами чеканили шаг прославленные корниловцы, марковцы, нежинцы, дроздовцы, цокая копытами по ростовской мостовой, прошла на рысях конница Эрдели, протарахтели упряжки батарей.

С тачанки приветствовал полки Антон Иванович Деникин, усталый, чуть обрюзгший. Редкие слезинки выдавали его волнение. Поблизости стояли генералы Кутепов, Дроздовский и другие командиры. Чуть поодаль, не стыдясь слёз, плакал тучный и болезненный генерал Алексеев. Он, создатель этой армии, знал в лицо и пофамильно каждого офицера и юнкера.

Но вот прошла Добровольческая армия, на стыке Ростова и Нахичевани построилась в каре. Священники отслужили благодарственный молебен, генерал Деникин произнёс речь, поблагодарив всех за совершённые подвиги, сказал, что Россия ничего не забудет. После чего все были отпущены в увольнение, а Деникин пригласил ближайших сподвижников к себе на обед.

Генерал Поляков от своего имени и от имени начальника штаба полковника Денисова дал телефонограмму генералу Деникину. В ней выражалась просьба не направлять части Добровольческой армии в казачью столицу Новочеркасск. Поддержание порядка в ней возлагалось на самих казаков.

Прочитал Деникин телефонограмму, хмыкнул:

   — Поляков забыл опыт Каледина: когда казаки не справлялись, они обращались к генералу Алексееву. Ну да бог с ними...

Провожая гостей, Деникин попросил Алексеева задержаться.

   — Михаил Васильевич, мы хоть и привели добровольцев в Ростов и слова им красивые говорили, но хочу сказать то, что вы и сами без меня знаете. Армия наша сейчас без денег. Нам надо добиться от ростовских банкиров финансирования. Получить хотя бы кредит. Армия без средств на одном энтузиазме долго не продержится.

   — Вы правы, Антон Иванович. Этим вопросом я займусь немедленно. Буду просить наших банкиров, обращусь к английским и французским.

Алексеев рассмеялся:

   — А помните, Антон Иванович, когда мы двигались на Кубань, в моём тарантасе лежал чемодан и в нём вся наша армейская казна в шесть миллионов рублей?

   — Тогда, любезный Михаил Васильевич, меня везли в последней повозке в конце обоза с тяжелейшим приступом.

   — Да и я себя не лучше чувствовал. Проклятая уремия одолевала...

   — Попрощались у входной двери. Адъютант Деникина помог Алексееву надеть шинель.

   — Спокойной ночи, Михаил Васильевич. Дай нам Бог удачи в задуманном.

В Пулково Краснов обещал казакам, что возвратит их домой. И своё слово сдержал. Он осаждал начальников станций, давил своим авторитетом на военных комендантов, уговаривал членов правительства, пока не добился составов. В первом эшелоне отправились донцы, во втором — уссурийцы.

Оказавшись в станице Константиновской, Краснов жил здесь под фамилией жены — Гринейзен. Однако казаки знали, кто скрывается под этим именем. Как Краснов ни хотел, но скрыться ему не удалось.