— Не противься, — говорила ему она. — Не стоит противиться, мой маленький брат. Не противься, заходи внутрь. Не противься, заходи. Не противься, заходи.

И он вошел в пещеру. За спиной у него, закрывая вход, отрезая его от дневного света, снова соединилась волосяная завеса.

Внутри — темно-красное свечение. И снова она, сестра Птицепес, бежит перед ним, все дальше и дальше убегает в собственные недра и глубины, на бегу вскрикивая от детского восторга.

– Бедный маленький брат, совсем расхворался, не может поймать меня, — крикнула она и скрылась за углом.

Он не мог угнаться за ней, не было сил. Он еще не пришел в себя после болезни. Взлетающий Орел остановился, задыхаясь.

И снова услышал голос Виргилия Джонса.

— Все дело в самом Гримусе, — говорил голос. — Гримус не может управлять Эффектом. Поле с каждым днем становится все сильнее. Со временем вы к нему привыкнете. Привыкнете управлять своими мыслями. Не нужно торопиться. Поспешишь — людей насмешишь. Во внутренних измерениях с вами нет никого, там вы всегда один. Там все наших рук творение, если так можно выразиться. Согласен, это может испугать: каждый человек — собственный мир в самом себе. Вообразите действие Эффекта. Люди сходят с ума. Это и приключилось в К. Они испугались встречи с собственным разумом. Со мной тоже это случилось однажды, но очень давно. Помните папу Вильяма? — то же самое. Веселого мало. Вы позволите мне поделиться с вами некоторыми теоретическими выкладками? В К. у меня есть один знакомец, вы наверняка с ними встретитесь, так вот, он называет себя философом, Игнатиус Грибб его имя. Игнатиус К. Грибб. К. — это Квазимодо. Этот И. К. Грибб ни за что не хочет признаться, откуда у него взялось такое второе имя, то ли это его собственная выдумка, шутка, то ли родители действительно удружили. «Живых людей нет», любит говаривать он. Нас он зовет Оболочками, внутри которых содержится особый эфир, агент, отвечающий за Форму. Эмоции, побудительные мотивы и тому подобное — понимаете? На некоторое время мы можем подпадать под влияние той или иной Формы, потом она отпускает нас. Да, в таком вот духе все и происходит. Этим можно объяснить нелогичность некоторых человеческих поступков. Смену настроения и прочее. При переходе из одного измерения в другое все это, естественно, теряется. После перехода без изменения остается только одно сознание. Хотя эти самые измерения и смущают мистера Грибба больше всего, очень уж ему хочется без них обойтись. Пугают они его до смерти. Посему воспитывайте свое сознание, мистер Орел, вот единственный верный выход. Выход есть. Из любого положения. Нужно только держать себя в руках.

Голос снова затих и пропал.

Взлетающий Орел сделал глубокий вдох, закрыл и открыл глаза и принялся осматриваться. Субстанция, на которой он стоял, напоминала застывшую пену или губку. Его ноги ушли в этот мягкий пружинящий матрас по щиколотки. Мягкая влажная красноватая губка.

Красноватая: значит, здесь есть свет. Если он различает цвета, значит, где-то имеется источник света, пускай он его пока не видит. Свет есть, пусть тусклый, рассеянный, но есть. Он обернулся к входу в пещеру — входа больше не было, сплошь та же красноватая, подсвеченная изнутри губка. На мгновение его сердце сжали когти клаустрофобии, но это быстро прошло. Он успокоился. Успокоился, несмотря на то, что в голове его не переставали крутиться слова из какой-то древней книги: «Иона во чреве китовом». Он двинулся вперед на разведку.

В мягкой глуби внешнего покрова цивилизации похоронен инстинкт выживания; у вечного странника Взлетающего Орла этот инстинкт располагался весьма близко к поверхности, хоть и немного ослабленный его страданиями по поводу собственного бессмертия. Однако теперь, когда он попал в мир, который не мог существовать, как утверждали его чувства, одновременно свидетельствовавшие неоспоримую материальность этого мира, инстинкт выживания в нем окреп и заявил о себе. Это свершилось исключительно физическим путем. Он пытался постигнуть то, что было одновременно и им самим и чем-то совершенно иным, поскольку во всем здесь явно ощущались враждебность и недоброжелательство по отношению к нему. То, что в данной обстановке необходимо изо всех сил бороться за собственное существование, было ясно как день. Команда выживать была отдана. Взлетающий Орел только дивился силе собственной воли. In extremis veritas.

И БЫЛА ВОЛЯ. Он осознал свою силу, погял смысл того, о чем говорил ему Виргилий Джонс. Только так он мог пройти весь путь и добиться своего, конечно, если решимость его крепка.

Взлетающий Орел решил испытать свою силу. После первой же попытки из основания Места выросла Роза. (Думать об окружающем как о внутренностях родной сестры он не мог, в особенности после того как сама она исчезла где-то в глуби коридоров плоти.) Созданная им роза погибла почти мгновенно. Он вновь напряг разум, и на месте умершего цветка появился новый. На этот раз роза осталась жить.

Он взглянул на пол, и тот сделался твердым. Пол покрыл ручной выделки шелковый ковер с вышитым знаком Глаза в центре. Используя Глаз, он сделал окна. Те зажглись среди красноватого сияния, материализовались и оформились.

Теперь он находился в очень уютной и элегантной комнате, пусть стены ее и продолжали источать живой красный свет. Он мог гордиться собой.

За окнами начали проступать очертания горы Каф. Через несколько мгновений он уже различал поляну и лес вокруг и даже один раз заметил Виргилия Джонса, на мгновение остановившегося напротив одного из окон и приблизившего к нему свое мясистое лицо. В стене появилась дверь с ручкой из слоновой кости; оставалось только открыть эту дверь и выйти наружу. Управлять Измерениями очень просто, если понимаешь, чего хочешь добиться, гордо сказал он себе. Ему даже показалось, что Виргилий Джонс смотрит на него с уважением.

Горф был весьма раздосадован. При помощи техники паразитирования, посредством которой происходило общение у горфов, он связал себя с я Взлетающего Орла и уже готовился к приятно длительному процессу Перетасовки Эндимионов, к удовольствию, стоящему в системе ценностей горфов на втором месте после Священной Игры. Однако оказалось, что и сам Взлетающий Орел обладает отличной врожденной способностью к управлению эндимионами. Делать нечего — горф решил вмешаться. В конце концов, Окончательное Упорядочение острова могло и подождать… не успел Взлетающий Орел дотянуться до дверной ручки, как комната вокруг медленно растворилась в небытии. Он был потрясен, от уверенности не осталось и следа. Вокруг заклубилась тьма. На несколько мгновений он ослеп, и окружавшая его вселенная завертелась в тошнотворном танце. Вращение неудержимо ускорялось. Наконец в голове у него резко прояснилась, и он увидел рядом с собой двух сидящих на корточках абиссинцев.

Танец может выполнять множество различных функций. Танцем можно разбить лед настороженности и разогнать тучи неблагосклонности природы. Танец может быть выражением страсти или ненависти. Звездочки кружатся в танце в глазах юных дев, и смерть исполняет свой танец в кругу своих безрадостных спутников. А сегодня посреди лесной поляны, весь в пятнах зеленого света, скользящих по его наготе, мрачный низкорослый толстяк по имени Виргилий Джонс кружился в танце во имя жизни своего нового друга.

— Друг, — повторял он про себя миллион раз, шептал это слово на ухо бесчувственному Взлетающему Орлу, пытаясь придать тому сил.

— Ты соломинка, Взлетающий Орел, — говорил он, — а я утопающий.

Последний шанс, как и первый, дается лишь раз. В том, что это его последний шанс, Виргилий Джонс нисколько не сомневался. Последний шанс попытаться сделать хоть что-то, помочь, искупить вину и бесполезность, печать которых лежит на нем, тленом осыпаясь на его внутренности; шанс спасти, а не позорно бежать.

Человек, долго проживший в относительном комфорте среди чрезвычайной бедности, в конце концов привыкает не обращать внимания на трясину безнадежности. Таков механизм выживания. По той же самой причине прошлое было изгнано из памяти Виргилия Джонса. Спустившись некогда с горы, он приказал себе забыть об ужасах, заставивших его бежать. Конечно, воспоминания об этих ужасах по-прежнему были с ним, просто он отказывался их замечать.