Фелисии нужно было выиграть время. Ей не хотелось принимать гостей, но она уступила бы Яну, если б он стал настаивать. Просто она надеялась, что он передумает. Прежнего круга уже не существовало. Появились бы осложнения с детьми, новыми женами и новыми мужьями. Война дала толчок многим разводам. Но ведь существовали еще и прежние жены и прежние мужья. Фелисия стала перебирать их в уме и пришла к неутешительному выводу. Если не считать одного человека, который как был, так и остался холостяком, и Эрлинга, больше не женившегося после развода с Эллен, ну и тех, кто уже умер, все остальные отказались от своих прежних жен и мужей (один даже застрелил свою жену и теперь сидел в тюрьме). Прежде всего Фелисия решила, что приглашать мужей и жен следует не с их теперешними половинами, а с прежними. Это могло бы получиться даже забавно. Она вздохнула с облегчением. Ян обожжется о свое решение и откажется от него.
Она сидела и изучала длинный список. Вот он, тот единственный холостяк, Эйстейн Мюре. Почему бы не пригласить и холостяка? Между прочим, почему Эйстейн Мюре так и не женился? Красивый, видный мужчина, одаренный во всех отношениях, не бедный, имеет хорошую службу. Девушки, наверное, и теперь еще заглядываются на него.
Список женщин интересовал Фелисию меньше. Правда, у Биргит Оррестад была дочь, хотя Биргит и не была замужем. Во всяком случае, год назад, когда Фелисия обедала с ней в Осло, еще не была. Можно пригласить Биргит и Эйстейна. И может быть, дочь Биргит, она уже взрослая.
Фелисия снова задумалась. Биргит была еще красивая. Даже очень красивая. Тогда, в Стокгольме, дочь была похожа на нее. Ее зовут Адда.
Фелисия думала об Эрлинге. Она всегда старалась предусмотреть все заранее. Увидеть Эйстейна ей будет приятно. Биргит можно бы и не приглашать. Однако их кандидатуры не вызывали у нее сомнений. Пусть составят пару. Но если Биргит приедет с дочерью, у Эрлинга будет на кого посматривать.
Я предложу Яну пригласить всех без жен и мужей, решила она. Напомню ему, как у этих людей сложилась жизнь, и он поймет меня. Мы избавим себя от многих трудностей и недоразумений. А дети, которые будут здесь бегать…
Она припомнила, что в одном случае дети при разводе остались с отцом. Он снова женился, но развелся и со второй женой, а может, она была по счету уже третья или четвертая. Как бы там ни было, после этого развода дети остались с ней, она отказалась их отдавать, а по закону она имела на них столько же прав, сколько отец. Вот кого следовало бы пригласить, но эта женщина не имела к ним никакого отношения — Фелисия даже не была с ней знакома. Все так перепуталось и переплелось, а виноватой перед ними окажусь я, сердито думала она. Безмозглые идиоты! Но некоторые из них (которые считают, что им есть за что винить меня) приедут и будут намекать, как, мол, повезло людям, у которых есть деньги, — могут делать все, что хотят. Они не осмелятся и не захотят признать, что я не выбросила на устройство своей жизни столько денег, сколько выбрасывают они. Ведь тогда им пришлось бы взглянуть правде в глаза. Придумать себе новые оправдания. Хорошо тем, у кого есть деньги, говорят они со слезами в голосе, запутавшись в долгах, которых можно было бы избежать. Хорошо тем, у кого есть деньги! Но если у них самих нет денег, у них могло бы не быть и долгов, достаточно было удержаться от бесконечных браков и разводов и не взваливать себе на плечи все новых и новых иждивенцев. Они брали кредиты в банке, чтобы откупиться от старой жены и купить себе новую, вовлекали своих детей в поток обмана и лжи. Что они имеют в виду, говоря, будто я могу делать все, что хочу, потому что у меня есть деньги? Ведь они знают: я никогда не тратила свои деньги на то, на что они тратили свои огромные банковские кредиты. Напротив, я жила очень скромно, считала каждое эре, тогда как они сорили деньгами почище крупных акционеров Банка Моргана. Можно было подумать, что у них под кроватью стоит печатный станок. У этих людей нет предрассудков, они готовы согласиться получать пособие, лишь бы ублажить свою тайную ущербность. Им, как и многим другим, хочется и иметь побольше, и чтобы на их проделки смотрели сквозь пальцы, а тем временем разражается буря, которой легко было бы избежать.
Дня за три или четыре до приезда Эйстейна Мюре и Биргит Оррестад с дочерью Ян с Фелисией надумали, что на обед у них будут голуби. И вот теперь мужчины поднимались по почти непроходимому склону. Ян шел первый, Эрлинг — последний. Дождь кончился, но все уже успели промокнуть. Через полчаса Ян собрал вокруг себя всех охотников и показал каждому его место. Чуть ниже на склоне в еловом лесу была поляна неправильной формы — метров сто в длину и пятьдесят в ширину. Еще не совсем рассвело, и Ян велел своим людям укрыться в редких кустах, окружавших поляну. В дальнем конце поляны была гороховая кормушка Яна, и сам он хотел спрятаться в лесу поблизости от нее. Он наказал всем не открывать огонь, пока он не сделает первый выстрел. Стрелять в землю было запрещено.
Тур Андерссен и Эрлинг, как самые старшие, расположились за ближними кустами. Более молодые распределились по периметру поляны. Они никак не могли серьезно отнестись к этой охоте. Не стреляйте, даже если увидите лисицу! — таково было последнее напутствие Яна.
Эрлинг лег, опираясь на локти, и почувствовал, как его одежда впитывает в себя влагу. Погода была тихая. Ночные заморозки и ветер еще не тронули листья на осинах и березах, попадавшихся среди темных елей. Вдали каркнула сонная ворона, Эрлинг осторожно закурил сигарету. От остальных семерых охотников не было слышно ни звука, он даже усомнился, лежат ли они на своих местах. Чувство полного одиночества в притихшем осеннем лесу навеяло на него странную дремоту, из которой его минут через двадцать вырвало хлопанье голубиных крыльев. Первый голубь опустился посреди поляны и чутко огляделся по сторонам. Раза два он чуть не взлетел опять — он уже опустил хвост, готовый взмахнуть крыльями, — но потом успокоился и медленно заковылял к разбухшему от дождя вялому гороху. Сердце у Эрлинга забилось быстрее, он знал, что и у других тоже, кроме разве что Тура Андерссена, но скоро это должно было пройти. На поляну опустился еще один голубь. И повторил маневр первого. Потом прилетел третий. Через несколько минут на поляну опустилось еще несколько голубей. Вскоре Эрлинг потерял им счет, ему казалось, что их не меньше тридцати. Один неожиданно взлетел. За ним взлетели и остальные. Напряжение сделалось невыносимым, наконец Ян выстрелил. Почти одновременно с ним выстрелили и остальные охотники, на выстрелы откликнулось эхо, оно прокатилось по склонам и затихло вдали, подобно раскатам летнего грома. Эрлинг успел сделать четыре выстрела и видел, что четвертый раз не промахнулся. Они не знали, кто из них подстрелил тех голубей, которых они собрали, но каждый, конечно, был уверен, что главная заслуга принадлежит именно ему. Тур Андерссен молчал. Двух голубей наверняка убил Ян двумя первыми выстрелами. Всего они убили пятнадцать голубей. Молодые первый раз принимали участие в такой охоте, и им было интересно, кто вспугнул голубя, взлетевшего первым. Но Ян знал повадки своих голубей. Всегда найдется дурачок, который взлетит, повинуясь неизвестному капризу, объяснил он, но, как ни досадно, до вечера они сюда больше уже не вернутся. Он предложил охотникам попытать счастья в другом месте, однако не исключено, что их выстрелы вспугнули голубей и там.
В лесу охотники уселись на мокрый еловый ствол, и Ян налил коньяк в маленькую стопку. Они беседовали о лесе, об охоте, а стопка переходила из рук в руки, туда и обратно вдоль ствола. Эрлинг, как обычно, чувствовал себя лишним, чужим в такой компании. У Яна и молодых было много общего. Таких отношений между хозяином и работниками Эрлинг никогда не видел. Тут не было ни снисходительности, ни заискивания, их объединяло общее дело. Он даже устыдился, что сначала ему было неприятно пить с ними из одной стопки.
— Хватит пьянствовать, — сказал Ян. — А то руки будут дрожать. — Он протянул фляжку Эрлингу: — А хранителем нашей капусты будешь ты!
