С холодной учтивостью Арнольфо попрощался с сером Камбио. Потом, взяв правую руку Лючии, нежно сжал ее, тихо сказав:
— Прощай, маленькая Лючия, придется подождать лучших времен!
Взволнованная девушка, не обращая внимания на сердитые взгляды отца, обняла любимого и шепнула ему на ухо:
— Я буду тебе верна!
Арнольфо не мог сразу отправиться домой, сперва должно было улечься внутреннее возбуждение и успокоиться душа, взбудораженная целым потоком неожиданных ощущений, выбивших его из привычной колеи. Поэтому он, не обращая ни на кого внимания, медленно и задумчиво принялся бродить по улицам, залитым лучами негреющего декабрьского солнца.
Неужели прекрасные часы, проведенные в доме мессера Камбио, безвозвратно прошли и больше не повторятся? Политическая ненависть, подобно страшному яду, уже погубила так много великолепных бутонов дружбы и любви! Неужели она разрушит и нежные узы, соединяющие мягкую, мечтательную душу Лючии с душой Арнольфо?! Но стоит ли задумываться о том, что до поры скрыто завесой будущего? Как великолепное обещание, как весть из уст ангела, прозвучали для влюбленного юноши слова его возлюбленной:
— Я буду тебе верна!
Арнольфо заметил, что мужчины и женщины устремлялись в широкие церковные двери. Он очутился возле великолепного собора Санта Кроче и только сейчас вспомнил, что на пороге сочельник. В этот ранний час отдельные богомольцы уже разыскивали божьи храмы, чтобы перед лицом Вечности, перед Святым Крестом излить все заботы и огорчения и обрести новую надежду, новое утешение.
В этот момент тишину улицы нарушил отчаянный крик, потрясающий до глубины души.
Что произошло? Люди, вопреки обыкновению, не устремились с любопытством к тому месту, откуда доносился шум, а постарались поскорее исчезнуть. Откуда им было знать, а вдруг чернь, еще недавно совершавшая поджоги и грабежи, вновь принялась за свое кровавое ремесло!
Арнольфо, опасливо озираясь по сторонам, бросился вперед. Если человек нуждается в помощи, он ее окажет, насколько это будет в его силах. Поскольку улица тут же почти обезлюдела, Арнольфо вскоре удалось установить причину крика.
Он увидел двух сцепившихся друг с другом добропорядочных граждан, катавшихся по земле. Первый, в полном расцвете сил, пытался заколоть какого-то седовласого старика, но что-то помешало ему нанести меткий удар, и жертва, воспользовавшись допущенным промахом, успела выхватить собственный кинжал, пытаясь по мере сил защитить себя. Именно он, этот старик, и взывал о помощи.
— Что тебе здесь надо? Убирайся прочь, иначе я и тебя заколю, как свинью!
Арнольфо тут же вспомнил этот грубый голос. Он был безоружным, однако заметил, как у на глазах слабеющего старика кинжал выпал из рук. Он быстро поднял оружие, прежде чем молодой успел этому помешать.
— Это ты, Арнольфо! — простонал старик. — Помоги мне… против этого убийцы!
— Святые угодники, да это же вы, мессер Никколо!
— Убирайся прочь, негодяй! — взревел нападавший.
Арнольфо с силой схватил озверевшего убийцу за запястье и вывернул назад, так что тот от боли выронил оружие, которое со звоном упало на землю.
— Придется его припрятать! — сказал Арнольфо, поднимая кинжал.
С ужасом он восстанавливал картину произошедшего. Никколо Черки, один из предводителей белых, честный, добропорядочный владелец мельницы и торговец маслом, неожиданно подвергся нападению, грозившему ему смертью. И со стороны кого?.. Сына своей умершей сестры, первой жены жестокого Корсо Донати! Арнольфо сразу вспомнился день, когда этот молодой негодяй покушался на жизнь благородного Гвидо Кавальканти. В тот раз стрела убийцы прошла мимо, на этот раз смерть, похоже, нашла свою добычу, потому что бескровное лицо старика оставляло мало надежды на его спасение. Арнольфо разорвал у него на груди кафтан и обследовал глубокую рану, после чего подозвал людей, которые осторожно, сгорая от любопытства, все же решились приблизиться, поняв, что опасность уже миновала.
— Позовите врача и помогите мне, вместо того чтобы таращиться с разинутыми ртами!
Подошло и несколько мужчин; они подхватили бранящегося Симоне Донати, который в пылу борьбы тоже получил ранение, оттащили его на несколько шагов и поспешили на помощь к Арнольфо, который пытался с помощью неизвестно откуда взявшейся повязки кое-как перевязать рану, полученную стариком.
— Отнесите Симоне в дом его отца! — приказал Арнольфо. — Там его быстрее поставят на ноги, чем здесь.
Несколько человек поспешно подняли тяжелого Симоне, чтобы доставить домой. Это был удобный повод оказать услугу могущественному Корсо Донати — на всякий случай.
Арнольфо проявлял заботу об убийце, испытывая чувство внутреннего протеста, однако он подумал, что нет необходимости без нужды раздражать черных, которые опять оказались у власти.
— Вас тоже отнести в свой дом? — спросил он сера Никколо.
— Нет, — с трудом ответил тот, — оставьте здесь… слишком поздно… Я хочу только сказать тебе…
— Пожалуйста, отойдите немного назад! То, что собирается поведать мне мессер Никколо, возможно, не для посторонних ушей.
Энергичный голос Арнольфо возымел действие. Хотя некоторые попробовали возмутиться, ссылаясь на то, что улицы — для всех, они все же удалились, к тому же несколько разумных мужчин подтвердили, что подобное — в порядке вещей.
— Я торопился на свою мельницу, когда он напал на меня, мой дорогой племянник! Они намерены уничтожить всех ведущих белых, сегодня вечером убедиться в этом придется Данте Алигьери… а ты… предупреди его…
Последний вздох положил конец земной жизни Никколо Черки.
Потрясенный, Арнольфо стоял над трупом.
Теперь мир во Флоренции снова был нарушен!
Арнольфо наконец окончательно взял себя в руки. Ему нельзя было терять времени.
«Предоставь мертвым погребать своих мертвецов», — было сказано в Евангелии.
— Идите сюда, люди, с ним все кончено. Давайте помолимся за упокой его души!
Мужчины стащили с голов шляпы и молитвенно сложили руки.
— А теперь отнесем его домой — к безутешной вдове и бедным сиротам!
Спустились сумерки. Серо-голубые тучи затянули зимнее небо. Вороны с карканьем носились над домами.
Донна Джемма зябко куталась в широкий плащ. В лавке она купила новую жертвенную свечу, которую поставила перед раскрашенной глиняной фигуркой Иоанна Крестителя, которая была установлена в нише в стене дома Данте и мрачно взирала на улицу.
— Карр, карр! — прокаркала черная птица, озираясь по сторонам с мрачного кипариса, на котором сидела.
Бедная женщина вышла на улицу с трутом и огнивом в руках, чтобы зажечь жертвенную свечу, после чего вернулась в дом.
Отчего у нее сегодня так тяжело и смутно на душе? Хоть бы Данте скорее возвращался!
В дверь постучали. Донна Джемма испуганно вздрогнула.
Это оказалась соседка, болтливая, завистливая донна Матильда. Только ее еще не хватало.
— Добрый вечер! Я всего на минутку. Как у вас дела, донна Джемма?
— Спасибо, прекрасно!
— А у вашего мужа?
Джемма с трудом преодолела охватившее ее возмущение:
— Спасибо, у него тоже все в порядке!
У соседки сделалось такое лицо, будто она ненароком глотнула уксуса.
— Странно, что ваш муж еще не арестован!
— А почему, собственно, его должны арестовать? — спросила донна Джемма, сверкая глазами.
Донна Матильда уперла руки в бока.
— И вы еще спрашиваете почему? Другие, которые уже сидят в подвале, совершили меньшее преступление, нежели ваш муж, всегда выступавший против святого отца!
— С чего это вы взяли? Мой муж никогда не выступал против Папы. Он заботился исключительно о том, чтобы Флоренция сохранила свою исконную свободу!
— Ха-ха! И за это он потеряет собственную свободу, и пусть будет доволен, что не поплатится головой!
— Ну, хватит! Убирайтесь отсюда!
Раскрасневшись от негодования, донна Джемма указала соседке на дверь.
