— Девчонки, знаете ли… — решил Азамат, что такой ответ отвратит беду. — Романтика, старина… В то далекое время зажигали. Баловство. Не придавайте значение.

— Романтика? Баловство? — вымолвил Эбнер устало я строго. — Нет, господин Аза Таран. Дело значительно серьезнее. Кто они, комсомолки? Они призывают к борьбе, сопротивлению, бунту?

— Нет-нет!.. Что вы! Там была и моя сестра… Она не совсем здорова.

— Вот как? — Конрад не ожидал такого оборота.

— Глупая девчонка, клянусь! — Азамат стал нервно растирать правую щеку — на ней, как шрам, обозначилась красная полоса. — Послушалась подружку. Поверьте, баловство.

— Ошибаетесь! — Конрад не хотел отказываться от своей версии, но был готов пойти и на некоторые уступки. — Мы, конечно, проверим, — добавил он, перехватив молящий взгляд Татарханова. — Но вам не кажется странным, что ваша сестра замешана в таком деле? А что бы об этом сказал ваш дядя?

— Простите ее… По наивности. Та, другая, может быть, действовала с определенным умыслом… Но сестра… Нет-нет!

Тревожная тяжесть легла на душу Азамата, он плелся по улице, угрюмый, потерянный. В голове теснились самые противоречивые мысли: то приятные о назначении директором школы, то последующие расспросы о кострах на башнях, о Чабахан и ее подруге. Азамату казалось, что он погружается в яму, из которой никак ему уже не выбраться.

Виноватый, надломленный, переступил он порог дома Маргариты Филипповны. Обе женщины, Надя и завхоз, встретили его настороженно. Может, догадались, что он явился с плохими вестями?

— Считайте, что так и есть, — не поднимал он головы, не мог смотреть им в глаза. — Вызвали в комендатуру я стали навязывать… — Он замолчал, давая им понять, что о таком даже неприятно говорить. — Если я остался, если у меня так получилось, можно меня с грязью…

— Что же они хотят? — Маргарита Филипповна подошла к нему поближе, словно в темной комнате плохо видела его лицо.

— Объясни, пожалуйста, — настойчиво потребовала Надя.

— Предложили открывать школу. Меня назначают директором. Подбирай, говорят, кадры. Что делать? От них не отвертеться. Посоветуйте, как отказаться? Может, сошлюсь на слабое здоровье? По ночам от контузии такие головные боли…

— Я вот что подумала, — возразила Маргарита Филипповна. — Отказываться, пожалуй, не надо. Есть возможность продолжить обучение ребят. Воспользуемся ею. Будут они под присмотром. Глаз да глаз теперь за ними нужен, чтобы не было никакой самодеятельности. Вот ведь как можно дело-то повернуть, — усмехнулась она и странно на него посмотрела.

— И я так прикинул, а без вас все равно не хотел принимать решение. — Азамат расправил плечи: большая часть груза снята с души. Но чего же молчит Надя? Должно быть, не одобряет, что он соглашается стать директором? — Да и найдутся ли учителя?

— Лично я — ни за что на свете! — заявила Надя.

— Погоди, милая! — строго прервала ее Маргарита Филипповна, словно остерегалась, как бы не наговорила молодая экспансивная женщина чего-нибудь неуместного. — Учить ты будешь не немецких детей, а наших. Что касается меня, то школе потребуется завхоз. Вот и будем все при деле. А там видно будет.

Чабахан напряженно замерла в ожидании: она всячески пыталась подавить испуг, но ничего не могла с собой поделать и все боялась, что вот-вот расплачется. А чтобы этого не случилось, крепко держалась за подлокотники кресла, на котором сидела.

— Как тебя зовут? — Уполномоченный обращался вежливо, говорил с нею, как с ребенком.

— Чабахан.

— Хорошее имя, — улыбнулся он. — Скажи, Чабахан, от кого ты и твоя подружка получали указания?

— Никаких указаний мы не получали.

— Ты уверена? Или не хочешь выдавать товарищей?

— Мы сами решили зажечь костры. У нас, на Кавказе, такой обычай. На случай опасности — всюду зажигали костры на башнях. И мы решили известить…

— Известить? Кого?

— Как кого? Наших горцев.

— Говори, говори. О чем известить?

— Как о чем? — не поддавалась Чабахан. — О том, что к нам в город пришли оккупанты.

…Через несколько минут перед Конрадом сидела другая горянка — Заира Аргуданова. И тоже тревожно смотрела на светловолосого уполномоченного, удивленная, настороженная, пожалуй, больше оттого, что он излишне с нею любезен, и все расспрашивает о постороннем — о соседях, знакомых, о школьных учителях. И только потом о том, что его интересовало больше всего.

— Так вот, красивая смуглянка, — мягко, даже игриво произнес Конрад, — нам известно, кого и зачем вы извещали. Мы вас отпустим, только вам нужно назвать тех, от кого получили такое задание.

— Никаких заданий мы не получали. Мы сами…

— У вас такой обычай, да? Вы хотели известить? Да? О чем?

— О том, что к нам в город…

— Хватит! Иди подумай! — оборвал Эбнер допрос.

В подвале было сыро, холод пронизывал до костей, бил в нос неприятный затхлый запах. Сквозь маленькое окошко, находящееся под самым потолком, просачивался слабый лучик света.

Девчата сидели в углу, на утоптанном соломенном настиле, прижавшись друг к другу — так было теплее.

— Кто-то нас, наверно, видел, — заключила Заира, голос у нее изменился, может быть, оттого, что осел, охрип. — Ты, случайно, ни с кем не делилась? — Она покосилась и подружку, невольно от нее отстраняясь.

— Ну что я — дура?! — обиделась Чабахан.

— Вроде бы никто нас не видел. Как же пронюхали фрицы? — Заира опять пристроилась к боку подружки. — Так все здорово получилось… И — на тебе!

— Неужели… — подумала Чабахан вслух, во тут же сама себя пристыдила: — Взбрело же такое в голову!

— Ты о чем?

— Болтаю, словам своим отчет не даю.

— Сама влипла и тебя потянула. Не сердишься? С твоим-то здоровьем. Сейчас твоя мать места не находит, — вздохнула-Заира.

— Не говори глупостей. Как будто у твоей матери каменное сердце.

Они еще теснее прижались друг к другу.

— Как там наши? — промолвила Заира прочувствованно. — Удалось им остановить колонну?

— Горы на нашей стороне, — заметила Чабахан.

— Приходила к нам мама Махара, — задвигалась непоседливая Заира. — Я обрадовалась, как будто сваты пришли. И испугалась. Жду на кухне — что же будет? Слышу — говорит моя мать: «Без людей и кружки воды не надо». Потом ответила мама Махара: «Сосед встречает соседа раньше солнца». Ну, думаю, сейчас они припомнят все кавказские поговорки. Помирились, и всем стало легко. Мама моя долго не могла уснуть. Все удивлялась: как могла ссора случиться? Столько лет таили обиду.

— Кто с местью дружит, тем быть с бедою, говорил Коста Хетагуров, — напомнила Чабахан. — А еще говорят: лучше хороший сосед, чем плохой родич. — И ей захотелось поделиться с подругой. — Свалился нам на голову странствующий дядька. Глаза бы мои его не видели! Как земля таких держит? Мама гонит его. А он не уходит. Такой наглый, ни стыда, ни совести. Боюсь я, понимаешь? И так на нас всегда косо смотрели…

— Пусть только посмеет…

— Как бы он Азамата не обманул. Затянет в какую-нибудь историю, и тогда…

— Что он, маленький!

— Не знаю. Сердце так иной раз щемит…

— Ты знаешь, в школе Азамат бывал очень строгим. Голову я боялась повернуть на уроке.

— И я всегда относилась к нему как-то особенно… И уважала, и любила, и побаивалась. Старший. А может быть, потому, что он никогда не был со мною ласковым?

— Странно. И мой брат старше меня, но чтобы к брату…

— У вас совсем другое. Вы как друзья. А у нас… Не могу понять его порой…

Много лет назад, в незапамятные времена, мирные горы были однажды потрясены небывалым грохотом — извергался разбушевавшийся Эльбрус, из чрева гиганта вылетали раскаленные камни, выползала клокочущая огненная лава. Застывшие с той поры вершины, покрывшиеся кое-где белым ледовым панцирем, встревожились нынче снова. Здесь начался жаркий бой. Застонало оглушенное стрельбой и взрывами ущелье.