— Враг отчаянно пытается захватить Сталинград, — продолжал Верховный с присущей ему неторопливостью, — но встретил невиданную стойкость воинов, защитников города. Нам известно, что немецкое командование приняло решение перебросить на Волгу часть соединений с Кавказа и тем самым усилить сталинградскую группировку. Замысел противника Верховным Главнокомандованием разгадан. — В кабинете было тихо. Сталин сделал шаг-другой я после недолгого обдумывания добавил: — Перед войсками Северной группы, — он повернул голову к генералу Масленникову, — стоит ответственная задача. Активными действиями сковать все силы первой немецкой танковой армии и не дать немецко-фашистскому командованию осуществить широкие переброски войск из группы армий «А» под Сталинград.
Иван Владимирович не раз задумывался над тем, что два крупных сражения, Сталинградское и Кавказское, тесно взаимосвязаны, несмотря на то что разделяло их немалое расстояние. И дело тут не только в том, что оба сражения ведутся одновременно. У них едина судьба — герои-сталинградцы оттягивали на себя силы гитлеровцев, предназначенные для завоевания Кавказа, но и неудачи на Тереке и Туапсе принуждали немцев поворачивать дивизии, шедшие на штурм волжской твердыни, в предгорья Кавказа.
Думая обо всем этом, Тюленев задерживал свое внимание на странных словах доклада, который Верховный сделал 6 ноября на торжественном заседании, посвященном 25-й годовщине Октября. Неужто Сталин и теперь считает, что продвижение немцев в сторону нефтяных районов СССР является не главной, а вспомогательной целью? Как же так? Разве ему не известны истинные намерения гитлеровцев?
«В чем же в таком случае состояла главная цель немецкого наступления? — развивал свою мысль Сталин. — Она состояла в том, чтобы обойти Москву с востока, отрезать ее от волжского и уральского тыла и потом ударить на Москву. Продвижение немцев на юг, в сторону нефтяных районов, имело своей вспомогательной целью не только и не столько занятие нефтяных районов, сколько отвлечение наших главных резервов на юг и ослабление Московского фронта, чтобы тем легче добиться успеха при ударе на Москву. Этим, собственно, и объясняется, что главная группировка немецких войск находится теперь не на юге, а в районе Орла и Сталинграда».
— Учтите, — подчеркнул Сталин и строго посмотрел на генералов, как бы давая понять, что речь идет о весьма важном нюансе, которому в этом ответственном деле он придает особое значение, — нам не выгодно выталкивать противника с Северного Кавказа, а выгоднее задержать его там, с тем чтобы ударом Черноморской группы осуществить его окружение и уничтожение.
Тюленев понимал: слишком велико значение такого крупного окружения. Дело в том, что в полосе Закавказское го фронта действовало около девяти процентов всех пехотных и более шестнадцати процентов всех танковых соединений врага. Разумеется, разгром северокавказской группировки противника явился бы сильнейшим ударом по военной машине фашистов.
— Мы понимаем, — заговорил Сталин оживленнее, — что центр тяжести операции перемещается в район Черноморской группы. Поэтому необходимо перебросить третий стрелковый корпус из Северной группы в Черноморскую.
Ставка утвердила план действий Северной группы войск на конец ноября и декабрь 1942 года, который предусматривал нанесение сокрушительного удара по двум группировкам противника, расположенным на противоположных флангах 1-й танковой армии немцев.
Но одно дело разработать план операции, а другое — его осуществить. На деле не все происходит так, как задумано: действия 9-й армии развивались вяло, кое-где ей смогли противопоставить свою оборонительную мощь немецкие дивизии; запаздывал левый фланг, не вполне умело взаимодействовала пехота, танки, авиация.
Поступило в штаб Закавказского фронта донесение от генерала Тимофеева:
«Наступила долгожданная минута. Мы начали наступление».
Разгорелись бои за населенные пункты, расположенные на западе Северной Осетии. Противник встретил части Северной группы войск мощным массированным огнем из всех видов оружия, но остановить наступление не мог.
Ставка указывала командующему Северной группой войск:
«Противник уже перебросил из района ваших войск часть своих сил на север… Преднамеренный отход противника на северном берегу Терека нельзя считать случайностью. Создалась, таким образом, благоприятная обстановка для наступления всех ваших войск. Ваша задача состоит в том, чтобы не упустить момента и действовать посмелее».
Два дня лил дождь, резко похолодало. Шумели разлившиеся горные речки. После ночного бдения в штабе фронта командующий вышел во двор. Уже рассветало. За ночь выпал снег, кругом побелело. Наступила еще одна зима.
Вспомнилась жена. Провожая его на Южный фронт, она спросила:
— Ваня, как ты думаешь, сколько будет продолжаться война?
— Не меньше трех лет, — сразу же ответил он.
«Не менее четырех», — сказал бы он сегодня.
Вместе с генералом Тимофеевым Иван Владимирович выехал на вездеходе, чтобы осмотреть местность, уточнить расположение частей перед предстоящими боями.
— Трудно будет продвигаться, — сказал Тюленев, когда вездеход стал взбираться на скользкий подъем.
— Нам трудно, — ответил Василий Сергеевич. — А уж гитлеровцам вовсе туго будет…
Глава седьмая
Елизавета Христофоровна с трудом узнавала улицы родного города. Владикавказ превратился во фронтовую цитадель, неподалеку от родительского дома, на углу Тифлисской и Республиканской, был сооружен железобетонный дзот. Улицы ощетинились противотанковыми ежами, ожидался прорыв немецких танков и сюда, в пределы города. Жестокая авиационная бомбардировка превратила некоторые дома в груды развалин. Троюродная сестра Лизы погибла вместе с мужем и двумя детьми — бомба попала в их небольшой дом. Была семья — и нет ее.
Последние дни Елизавета Христофоровна не высыпалась, работы бывало через верх, а тут ужасная смерть близких людей — все это окончательно расстроило ее, лишило сна. Она все чаще и чаще задавала себе один и тот же вопрос: когда же наступит конец людским мучениям?
Еще не посветлело окончательно, над землей стлался туман, как будто тротуары ночью горели, подожженные авиабомбами, а теперь, на рассвете, курились седым дымом, словно тлеющие головешки в догорающем костре.
На передовую отправлялись бойцы: и новые призывники, совсем молоденькие парни, и уже понюхавшие порох солдаты после лечения в госпиталях, и воины, прибывшие оборонять город с других боевых участков. Елизавета Христофоровна вглядывалась в лица парней с нескрываемой печалью и, хотя знала, что Виктор далеко от этих мест, невольно отыскивала среди бойцов своего сына.
Уходят и уходят из родительских домов парни, кому-то посчастливится вернуться обратно, а многие лягут в землю. Бедные матери, которые не дождутся своих сыновей, своих кровинушек; несчастные юноши, чья жизнь оборвется, так и не начавшись, не раскрывшись во всю силу, как бутоны, которым не суждено стать цветками.
Соколова ждала, когда пройдут бойцы, она будто добровольно возложила на себя важные полномочия — за всех матерей проводить солдат на решительную схватку с ненавистным врагом. В невеселые думы вклинился неожиданно разговор с ее матерью, который состоялся в канун решающей битвы за Владикавказ. Старуха мать непрочным от неуверенности голосом спросила тревожно:
— Как думаешь, дочка, этот проклятый аламан, немец окаянный, пройдет к нам сюда?
— Нет, мама. Уж сюда-то ему не дадут пройти. Владикавказ — ворота… И в Грузию, и в Закавказье вообще.
— Так-то оно так, — колебалась старуха, не сразу принимая на веру убежденно произнесенные слова дочери. — Больно близко, говорят, подошли аламаны…
— А ты никого не слушай! — решительно заявила Лиза; вышло излишне сердито, будто гневалась на свою мать. — Мало ли кто что болтает. Нагоняют на других страх.
