Его голова расплющилась словно мягкая резина после удара? Или я просто сломал шею моему брату?

Я вскрикнул от муки и досады. В то же самое время перевертыш крутанулся лицом ко мне, припал к земле, и испустил яростный рык, сотрясший воздух вокруг, сорвав капли воды, бусами покрывающих листья деревьев, на землю новым ливнем. В этом рыке слышались такая ярость смертельного оскорбления, маниакальное эго и обещание смерти, что могли бы быть описаны лишь энциклопедией страданий, идеографическим словарем и копией сериала «Анатомия страсти».

Нааглошии из моих ясных воспоминаний недавнего прошлого и тот, что стоял передо мной здесь и сейчас — оба набросились на меня, огромные и неодолимые, решив атаковать меня с обеих сторон и разорвать в клочья.

И внезапно мне стало наплевать на то, что для этого существа было нормой являться врагом большого числа кошмаров, с которыми я бы никогда не посмел обменяться ударами. Мне было наплевать, что я погибну.

Я видел неподвижное тело Кирби в своей голове. Я видел маленькую, переломанную фигуру Энди в больничной палате. Я видел раны моего брата, помнил муки, которые доставила мне эта тварь, когда я увидел ее сквозь Зрение. Этому существу здесь нет места. И если я умру, я не собираюсь уходить с бессвязной кучей ужаса. Если я умру, этого произойдет не оттого, что я был наполовину покалечен страхом и травмой от Зрения.

Если я умру, это будет кровавый и впечатляющий беспорядок.

— Получи! — закричал я нааглошии, мой страх и ярость сделали голос резким, высоким и рычащим. Я сложил правую руку, как если бы готовился бросить бейсбольный мяч, собрал волю, и наполнил ладонь алым огнем. Я выбросил левую руку, наполнив энергией браслет на ней, подготовившись к защите, и стоило мне это сделать, как я почувствовал силу земли под моими ногами, почувствовал, как она распространяется по мне, подпитывая меня поддерживающей энергией. — Получи! Получи, бесчленный урод!

Форма тела нааглошии изменилась с почти человеческой на что-то больше похожее на гориллу, с удлиненными руками и укороченными ногами. Он, рыча, рванул вперед, сокращая расстояние между нами с ужасающей скоростью, грацией и могуществом. Он также скрылся под завесой, слившись с темнотой, став невидимым для человеческого взгляда.

Но Предел Демона знал, где был Вонючка. И знал я.

Каким-то отдаленным уголком своего разума, где по-видимому находился своего рода загородный дом моего здравого смысла, мой мозг отметил с испугом, что я сам бросился бежать. Я не помню, как принимал об этом решение, но я получал удовольствие от встречи с перевертышем, выкрикивая призыв в ответ. Я бежал, охваченный яростью, которая была почти безумием, наполняя огонь в моих руках все большей и большей силой, поднимающейся выше с каждым ударом моей ноги о землю, до тех пор, пока пламя не стало столь же ярким, как ацетиленовая горелка.

Нааглошии прыгнул ко мне, сверкая горящими ужасными и видимыми из-под завесы глазами и вытянув свои когтистые лапы.

Я упал, скользнув словно игрок в бейсбол, на свое правое бедро, и выставил щит под косым углом к мчащемуся перевертышу. Существо обрушилось на щит словно груда кирпичей и подскочило в том же самом направлении, в котором прыгало. Через мгновение нааглошии оправился, я сбросил щит, прокричав:

— Энди! — и метнул миниатюрное солнце в брюхо перевертышу.

Огонь перерос во взрыв, подняв перевертыша на дюжину футов в воздух, отчего он кувыркнулся вверх хвостом — выражение, как ни странно, точно подходящее к данному моменту. В нос ударила отвратительная вонь паленых волос и жженой плоти, и нааглошии завопил в диком экстазе или агонии, падая вниз, тяжело ударился несколько раз и перекатился на ноги.

Он рванул ко мне, его тело изменяло форму под завесой, становясь чем-то еще, возможно чем-то более кошачьим. Для меня это не имело значения. Я обратился к ветру, дождю, и грохочущему вокруг нас грому и собрал свет в моей сложенной руке. Затем, вместо того, чтобы ждать, пока заряд накопится, я повернул левую руку и привел в действие энергию каждого кольца, освобождая их смертоносную силу в единственный залп.

Нааглошии взвыл что-то на неизвестном мне языке, и сила копьем скользнула под его завесу, оставляя концентрированные распространяющиеся цветные кольца в том месте, куда она ударила. Секундой спустя я поднял сложенную руку и прокричал:

— Томас! Fulminas!

Прогрохотало так, что несколько каменей отвалилось от башни на вершину холма, и в глаза ударила до боли бело-голубая вспышка света. Колючая сеть света упала на нааглошии, чья защита еще не восстановилась от смещающегося заряда силовых колец. Смертельно изысканный узор света ударил прямо в центр его груди, остановив заряд на своем пути. Мелкие удары, разошедшиеся от центра сети словно ветви дерева, с треском ударили в землю, оставляя за собой ярко-красные борозды размером с череп в граните и кремне.

Опустошение ударило в меня подобно молоту, и в глазах поплыли звездочки. Я никогда прежде не бросался подобными по силе ударами, и даже с поддержкой Предела Демона, расход энергии был буквально поражающим. Я знал, что если бы ударил слишком сильно, я свалился без сил, но перевертыш все еще стоял.

Он споткнулся, завеса поколебалась на секунду, и его глаза расширились от удивления. Я видел, как промелькнуло в голове нааглошии: как в конце концов я ударил его так точно, в то время как он знал, что завеса делает его идеально невидимым?

На одно крохотную долю секунды, я увидел в его глазах страх, и триумфальная ярость взревела в моем истощенном теле.

Перевертыш оправился, снова изменившись. С, казалось бы, обычным усилием он наклонился и оторвал часть уступа скалы размером с бордюрный камень. Он бросил его в меня, и триста или четыреста фунтов понеслись ко мне, словно мяч высшей лиги.

Я бросился в сторону, замедленный опустошением, но достаточно быстро, чтобы убраться с его пути, и собрал мою волю. На этот раз серебристо-белые полосы огня души заплясали и засверкали вокруг моей правой руки. Я упал на землю, слишком устав, чтобы подняться, и заскрежетал зубами в решимости, пока заряжал для удара, так или иначе, в последний раз.

Дыхания на крик у меня не хватило, но я мог рычать.

— А это, — сплюнул я, — за Кирби, сукин ты сын, — я освободил свою волю и закричал: — Laqueus!

Путы чистой, сверкающей и блестящей энергии с огнем души, вылетели к перевертышу. Он попытался отклониться от них, но было ясно, что он не ожидал от меня турбозаряженного заклинания. Защита нааглошии едва замедлила его, и путы трижды обвились вокруг его горла и сильно затянулись.

Заряд перевертыша споткнулся, и он пошатнулся, его завеса постепенно расползалась. Он начал исступленно менять форму, стараясь ослабить сверхъестественную удавку — и упал. В глазах у меня плыло и темнело, но я поддерживал свою волю на нем, затягивая петлю все сильнее и сильнее.

Он брыкался и бурно отбивался — а затем сменил тактику. Он отчаянно припал к земле, растопырив лапы, и провел ими круг, вырезая борозду на камне. Он коснулся круга своей волей, и я почувствовал, как поднялась эта простая магическая конструкция и отрезала удушающее заклятие от источника ее энергии: меня. Серебряные путы померкли и исчезли.

Я лежал на земле, едва способный поднять свою голову. Я взглянул на хижину, безопасность, которую она предоставляла — была всего в сорока футах от меня. Все равно что в сорока милях.

Нааглошии скользнул лапами вдоль меха вокруг его горла и издал удовлетворенный рык. Затем его взгляд переместился на меня. Рот расплылся в плотоядной ухмылке. Он вышел из круга и начал приближаться.

Кровавый и впечатляющий беспорядок близился.

Нааглошии подошел ко мне и остановился, улыбаясь, в то время как его нечеловеческие черты изменялись и деформировались с чего-то животного на что-то почти человеческое. Так было проще говорить.