— Сейчас ты поймешь меня, княже, — все так же сурово продолжал Калокир. — Мой отец был простым армянским монахом, но когда империя поработила Армению, он, боясь, что его убьют, бежал в Константинополь. В то время многие бежали из Армении, полагая, что лучше как-нибудь перебиваться в богатом Константинополе, чем умирать дома… Отец был весьма умным человеком. Его допустили ко двору, слух о нем дошел до императоров Романа и Константина; его послали ва-силиком сначала к печенегам, потом к уграм, а когда после смерти кесаря Симеона Византия задумала заключить мир с Болгарией, то отца отправили василиком к кесарю Петру. Передав дары, отец уговорил Петра приехать в Константинополь, заключить мир и взять в жены дочь императора…

— Значит, твой отец был другом болгар и помог заключить мир между императорами и кесарем?

— Ты меня понял, княже. Мой отец был другом болгар. Однако на смену Роману и Константину пришел Никифор Фока, который ненавидит болгар и всех, кто способствовал заключению мира. Он решил жестоко покарать и отца. Император искал только подходящего повода, отца ждал монастырь, а может быть, даже и галеры. Но он, как я уже сказал, был человеком предусмотрительным и вовремя бежал через земли тиверцев и уличей в Херсонес.

Этот длинный рассказ, видимо, утомил василика Калоки-ра, и он умолк, глядя в небо над Киевом, которое стало темно-вишневым, тревожным, и на быстро синеющий плес.

— Там, в Херсонесе и во всех Климатах, — снова заговорил он, — есть множество людей, ненавидящих империю, о чем, княже, тебе ведомо. Туда гонят из Константинополя всех, кем недовольны императоры, туда же бегут и те, кто недоволен императорами. И хотя Климаты — фема империи и там сидит их стратиг, в Херсонесе свой конвент, во главе которого стоит протевон. Мой отец был избран протевоном, а сейчас, когда императору Никифору понадобилось послать к тебе василика, он остановился на мне, его сыне…

— Но ведь император знает то, о чем ты мне рассказал? -спросил князь Святослав. — И кто твой отец, и кто ты сам… Как же он послал тебя ко мне?

Василик Калокир довольно потер руки, а может, ему просто стало холодно, потому что с Днепра задул ветер.

— Император Никифор, — сказал он, — прекрасно знает, кто мой отец и кто я, но ему известно и то, что если мы беремся за дело, то доводим его до конца. К тому же император немало сделал для меня, почтив высоким званием патрикия, — откровенно признался Калокир. — Мне, княже, это весьма нужно. В Константинополе у меня много друзей и сторонников, и если Никифору не отрубят голову в Сирии, он не замедлит потерять ее в Большом дворце, а тогда…

Калокир на мгновение оборвал поток слов и хищными глазами оглядел Днепр и небо.

— …тогда, — зашептал он, — для империи настанут новые времена. Зачем ей ссориться с Болгарией и Русью, зачем протягивать руки к далекой Армении, зачем ей Климаты да и сам Херсонес?

— Ты добрый и щедрый человек, — сказал Святослав. — Похвально и то, что ты, как сын протевона, понимаешь, что Климаты не римская, а русская земля. Говоря по правде, я тоже думаю, что император Никифор впал в ошибку, затевая войну с болгарами. Негоже князьям Руси идти супротив болгар, не станем мы помогать ему.

— Нет, княже Святослав, — воскликнул вдруг Калокир, — я не сказал, что тебе не следует идти против болгар…

— Погоди, Калокир, — перебил его князь. — Значит, по-твоему, нам идти на болгар?

— Идти, идти, князь!

— Как же мне идти против Болгарии? За что? Для чего? -уже раздраженно спросил князь Святослав.

— Для того, чтобы Византия вместе с Болгарией не напали на Русь.

— Болгария не подымется на Русь, — уверенно сказал Святослав.

Потемнело лицо патрикия Калокира, угрожающе мрачно прозвучали его слова:

— Болгария не пойдет, но кесарь Петр с императором Ни-кифором поведут свои рати на Русь. Слушай, княже, император Никифор выгнал послов Болгарии, но всегда может помириться с кесарем Петром. Если бы Никифор послал эти пятнадцать кентинариев не тебе, а Петру, тот, не колеблясь, принял бы их: ему терять нечего — он уже все потерял. И тогда Никифор и Петр выйдут на Дунай. В Русском море уже полно греческих кораблей, немало легионов стоят в Климатах, в Саркеле, плывут вверх по Танаису, император собирает хозар, шлет василиков в улусы к печенегам. Видишь теперь, княже, как окружают Русь, тянутся к ней, как вокруг уже пахнет кровью?! Если ты пойдешь на болгар, то разрушишь их дьявольские козни, а если перейдешь Дунай и разобьешь Петра, то остановишься только у стен Царьграда.

С запада наплыла темная туча, ветер усилился, у самых ног Святослава и василика закипели, ударили в берег волны.

— Понимаю тебя, — пересиливая шум ветра и волн, громко произнес князь Святослав, — теперь мне ясны замыслы императора ромеев.

— Золото императора лежит на хеландиях, — так же громко крикнул василик, — бери его, князь, иди на Петра! Я сказал тебе правду, — иди и побеждай. А мне ты поможешь, когда я буду в Константинополе.

И это говорил уже не тот василик Калокир, который только недавно кланялся князю Святославу, его боярам и всем людям Руси в Золотой палате, — хищный, ненасытный сын про-тевона, рассказав об опасных замыслах императора ромеев, жаждал золота и славы.

— Я выслушал тебя, — поняв всю суть Калокира, ответил князь. — Но сейчас не могу дать тебе ответа. Не мне одному решать, пусть решает вся Русь. Уже поздно. Надвигается буря. Сядем в лодию. Придет час — я скажу тебе свое слово.

Борясь с сильным холодным ветром, они быстро направились к лодии, навстречу надвигающейся с востока ночи.