— Ты что-то задумал, брат?
— Что мне замышлять, Улеб?! Я шел и иду прямой дорогой, воевал не ради корысти, ради Руси. Сюда пришел, ибо знал: будет мир в Болгарии — не сунутся ромеи и к нам. Трудно мне было воевать с двумя врагами — против Иоанна и кесаря Бориса.
— Но ведь и Иоанн, и Борис знают, что брани больше не будет, уложен мир.
— Не верю я в это, — сердито заметил Святослав. — Сейчас приходится заключить мир, но что случится весной — не знаю.
— Святослав! — вырвалось у Улеба. — Доколе будет литься кровь, доколе в чужих землях терять своих людей будем?
— Князь Улеб, — сурово ответил Святослав, — лучше бороться с ромеями здесь, чем под стенами Киева. И не только я так делаю. Не зла хотели Руси князья Олег и сын его Игорь, когда ходили к Царьграду, стояли под его стенами и укладывали мир. Я делал так, как отцы мои, показал силу
Руси и уложил с греками мир. Русь сохранит этот мир. Двинемся сейчас на равнину, к Дунаю, зимой подойдет подмога от уличей и тиверцев, хочу договориться и с печенегами.
— Значит, к весне опять война?
— Войны я не начну, — твердо сказал Святослав, — но должен быть готовым, коли затеет ее Иоанн. А дабы он не захватил Болгарию и не обрушился страшной грозой на нас, я оставлю воев в Преславе и во всех городах.
— Воля твоя, брат, — согласился Улеб. — Велишь — останусь в Преславе…
— Зачем тебе оставаться в Преславе, брат? — сказал Святослав. — Здесь будет неспокойно, надлежит глядеть и за горами, и за кесарем Борисом.
— Неужто ты думаешь, брат Святослав, что я не сумею углядеть и за горами, и за кесарем Борисом?
— Того не думаю, но у меня найдется немало воевод, коим надлежит глядеть за горами и за кесарем. Мы же, князья, должны быть там, где и наши вой, — над Дунаем…
— Воля твоя, брат, — согласился Улеб. В его больших темных глазах, смотревших в окно на далекие, окутанные тучами горы, была тоска.
Там же, в Адрианополе, князь Святослав встретился с василиком Калокиром. Но не князь искал встречи с василиком -все время, когда вой шли по долине, Калокир ехал следом за ними. Когда василики Иоанна прибыли в Адрианополь, Калокир прятался от них. Но едва только был уложен мир, он вышел из тайника и явился к Святославу.
— Челом тебе, князь, — начал, низко кланяясь, василик.
— Будь здрав, — ответил князь. — Но почему ты здесь? Я думал, что ты давно там, где тебе и надлежит быть…
— А где же мне надлежит быть?
— Как где? В Константинополе…
— Нет, князь! — промолвил Калокир. — Возвращаться в Константинополь мне поздно. Василиков, не выполнивших того, что им поручали, императоры высылают на далекие острова и ослепляют… либо топят в море…
— Почему, Калокир? Ведь ты, сдается, сделал все, что нужно было императорам. Они пожелали, чтобы я стал на Дунае, -я стал там, хотели, чтобы я вторгся в Болгарию и покорил болгар, — я сделал и это…
— Но, князь, случилось и то, чего не хотели императоры: ты боролся не с болгарами, а с кесарями и, покорив кесарей, пошел с болгарами на императора…
— Верно, Калокир, я пошел на императора, потому что он уже стоял в Болгарии.
— Это так, — безнадежно промолвил Калокир. — Из Киева и даже с Дуная я мог еще возвратиться в Константинополь как василик. Но из Преславы уже поздно, князь…
— Ты можешь вернуться в Херсонес, к своему отцу — проте-вону.
— А разве Херсонес не империя?! — с отчаянием крикнул Калокир.
Князь Святослав окинул взглядом костлявого, высокого Калокира и почувствовал к нему отвращение. Сейчас, впервые за все время их знакомства, князь поверил ему так, как верят убийце, сознавшемуся в своем злодеянии, как верят вору, который открылся в краже.
Ибо с кем сравнить предателя, который покинул в великой беде свой народ, пошел на хлеба к врагу своего народа, потом изменил и тем, кто давал ему этот хлеб, и переметнулся к врагу врагов, помышляя о том, когда и как обмануть и его?! Калокир на сей раз говорил правду: ему не было места в Константинополе, император Иоанн разыщет его и в Херсонесе. Поздно возвращаться и в Армению, к родным когда-то людям! Такова судьба предателя.
— Князь Святослав! — умоляюще промолвил Калокир. — Не гони хоть ты меня, ведь я тебе не изменял, оставался твоим другом.
Другом?! Если бы Калокир знал, как оскорбило князя Святослава сказанное им слово. О, князь любил и уважал друзей так же, как ненавидел врагов, но разве может быть ему другом предатель?
— Не обижайся на меня, — словно угадывая его мысли, сказал Калокир, — я тебе еще очень пригожусь. Ты станешь на Дунае, потом поедешь на Русь, а в будущем придется тебе еще много беседовать с императорами. Если я не пригожусь тебе как друг, то буду свидетелем во вражде с ними.
Князь Святослав задумался. Он знает цену василику! Калокир уже не скрывается от него, да и что может, казалось бы, скрывать разоблаченный предатель? Он говорит правду, прогнать предателя легко, а может, лучше оставить его на страх другим?
— Добро! — усмехнувшись, промолвил князь. — Не скрываю: после всего, что случилось, василик императора не может быть другом русского князя. Но сын протевона может, как и прочие, идти вместе с воями.
В тот же день, к вечеру, Калокир смиренно вошел в шатер князя Улеба — помолиться Христу.
В Преславе князя Святослава встретил кесарь Борис. Видно было, что он вместе со своими болярами ждал киевского князя: Борис встретил Святослава далеко от города, на первом перевале.
В Золотой палате болгарских каганов, куда собрались все боляре, именитые боилы и кметы, кесарь Борис сказал:
— Я, по милости твоей, кесарь, от боляр, боилов и всех, иже суть под моей рукой, челом тебе бью, великий князь Святослав, и благодарю за то, что заступился с воями своими за обиженных болгар, а сам заключил с императорами почетный мир…
— Не для себя заключил я мир, — ответил Святослав, — но и ради Болгарии, хочу, чтобы была любовь меж нами, дондеже светит солнце. А будет существовать любовь — не страшны нам никакие императоры.
— Неужели император ромеев посмеет нарушить с тобой мир? — искренне удивился кесарь Борис.
— Если бы я стоял под стенами Константинополя, император Иоанн не нарушил бы мира, — ответил Святослав. — Я сделал, что мог, мы условились с императором, что он покинет Болгарию и уйдет в Константинополь, я оставляю Планину и отойду к Дунаю…
— Трудные времена наступают для Болгарии, — испуганно произнес кесарь Борис. — На западе у нас неспокойно, придется вести борьбу с комитопулами Шишманами, здесь — великая разруха, ты станешь далеко, на Дунае, а потом уйдешь на Русь.
— Так, — сказал князь Святослав, — вой мои рвутся на Русь, там хотят быть, я тоже хочу в Киев-град. Но боюсь за Болгарию, за ее людей и потому стану на Дунае. К тому же близка и осень, кесарь, поздно уже плыть по морю. А чтобы было спокойно на Планине и в горах, безопасно в Преславе, оставлю свой полк и воеводу…
— Воля твоя, — тихо промолвил кесарь Борис. — Знаю, как тяжко тебе, и не хотел бы тебя утруждать, княже. Коли так болеешь за нас, оставь полк в ПресЛаве. Но кто будет тут твоим воеводой?
— Воеводой останется Свенельд, первый мой муж.
— О, про воеводу Свенельда мы слыхали! — сказал кесарь Борис. ~ За такого воеводу спасибо тебе, княже…
После беседы кесарь Борис дал в честь князя обед. Ожил дворец болгарских каганов, засверкал огнями. Князь Святослав сидел рядом с кесарем и* его женой — василиссой, дальше, за богато накрытыми столами, — боляре, боилы, кметы. Они ели, пили и оживленно беседовали между собой.
А за завесами, как это делалось в Константинополе, стоял хор преславского собора, боляре заводили:
Многая лета великому князю Руси… И хор пел:
Многая лета… Многая лета… Многая лета… Боилы кричали:
Многая лета кесарю Борису… И снова:
Многая лета… Многая лета… Многая лета!
Так, в песнопениях и славословиях, и опять в песнопениях, прошла добрая половина ночи…
Князь Святослав возвращался из Преславы в свой стан, расположенный в гор’ах, поздно. Ночь была темная, кони шли сторожко, руки воев лежали на крыжах мечей.
