Когда все стихло, лекарь, с трудом овладев собой, продолжал:

— А раз так, то помогите, мне. Для того чтобы я мог вновь отправиться в путь на спасение детей, пусть те из вас, кто в силах, позаботятся об этих вот. Отдайте им всю свою любовь, всю любовь, что живет в ваших душах. — Подняв младенца повыше, он сказал: — Этот — самый крупный из всех. Кто среди вас захочет отдать ему…

Блонделю не дали договорить: мастер Жоттеран с силой рассек толпу. За собой он тянул свою супругу, которая судорожно цеплялась за полы его полушубка, он крикнул:

— Я! Я! Я потерял двух своих малюток. Хочу взять этого. И на кусок хлеба ему с избытком хватит.

Общее оцепенение, крики, возгласы. Даже смех, но явно заглушаемый рыданиями. И как только мастеру Жоттерану вручили ребенка и он прижал его к груди, прикрыв шубой, как только вместе со своей супругой нырнул под арку, спасаясь от назойливости тех, кто хотел поближе разглядеть приемыша, разом прозвучало с десяток, если не больше, голосов:

— Я!

— Я!

— Нет я! Я первый сказал!

Тут, должно быть, то, что зрело в душе Мари с минуты их появления на рынке, вдруг сразу взорвалось само собой. Бросив руку Бизонтена, она рванулась к тележке, где покоился весь этот выводок, пожалуй, ее собственный выводок. В первое мгновение Бизонтен опешил, но, быстро сообразив, что происходит с Мари, схватил ее за плечи, приподнял и внес под арку.

— Нет, — крикнула она, — пусти меня! Они их растопчут! Маленькие задохнутся. Это мои дети…

— Ну, теперь можешь идти, — сказал Бизонтен, поставив ее на землю и придерживая за плечо. — Иди, сама увидишь. Вот увидишь.

Голос его дрогнул. Он чуть ли не силой повлек Мари за собой. Через несколько шагов они нагнали чету Жоттеранов, убегавших с рынка изо всех своих старческих сил.

— Да не бегите вы так, — окликнул их Бизонтен, — с вами же ничего худого не случится.

Старики остановились, тяжело дыша, но улыбаясь.

— Что правда, то правда, — сказал мастер Жоттеран, — мы совсем, видать, спятили.

— Вот уж, должно быть, лет тридцать я так не бегала, — подхватила его жена.

— А это значит, что вы уже успели помолодеть, — громко расхохотался Бизонтен.

Но старик, глядя на младенца, твердил:

— Совсем спятили! Совсем спятили!

— Да нет, — заметил Бизонтен, — вовсе вы не сумасшедшие, вы счастливые. По-настоящему сумасшедшая — это Мари.

И, повернувшись к ней, сказал:

— Тебе всех детей подавай. Хотел бы я знать, как там Леонтина в такой толкучке?

Мари побледнела как полотно, но Бизонтен, прижав ее к себе, проговорил:

— Нет, дорогая, не бойся, прежде чем заняться тобой, я передал Леонтину Пьеру. Но теперь ты сама видишь, какая ты! Разве я не прав, говоря, что ты у нас малость того!

Когда они добрались до Рыночной площади, волнение достигло полного накала. За Блонделем пришли четверо вооруженных стражников под началом сержанта. Толпа наседала на них, вопила, что это позор, пусть немедленно освободят лекаря. В мгновение ока Бизонтен оценил создавшееся положение и сказал Мари:

— Беги скорее к Жоттерану. Скажешь ему, что Блонделя забрали. А сам он пускай тут же отправится к их старейшине.

— А как же ты? — испугалась Мари и вцепилась ему в руку. — А как же дети?

— Их приведет домой Пьер. А со мной ничего худого не случится. Беги быстрее.

Он с минуту смотрел ей вслед, потом, усердно работая коленями и локтями, бросился в самую гущу толпы. Все сильнее бурлила толпа между прилавками. Торговцы, согнувшись чуть ли не вдвое, с трудом удерживали деревянные лавки, чтобы их не опрокинули. Несколько корзин с фруктами уже перевернули вверх дном, румяные яблоки раскатились по земле и хрустели под ногами.

— Все пропало! — вопила какая-то здоровенная бабища.

— Люди совсем с ума посходили.

— Пускай посходили, да зато детей спасают.

— А кто за мои яблоки мне заплатит?

— И я не продал, но плевать мне на это. Раз в жизни такое зрелище увидишь, это дороже всего.

— У этого лекаря глаза совсем безумные.

— Небось папист какой-нибудь?

— Вот и нет. Уж поверь мне — он святой.

За исключением небольшой кучки торговцев, больше всего на свете дороживших своей выручкой, остальные, казалось, были полностью на стороне Блонделя. Люди негодовали — как это посмели забрать в тюрьму такого человека, требовали, чтобы сюда немедленно явились члены магистрата. С трудом расталкивая людей, Бизонтен добрался до того угла площади, где стражники схватили Блонделя. Он был пленником стражников, но и их в свою очередь взяла в плен толпа, все сильнее и сильнее нажимали на них, все чаще и чаще раздавались угрозы. Наконец по толпе прошло легкое движение, точно ручеек пробил себе извилистый путь в этом озере ярости. Все головы повернулись в сторону Ратуши, и снова раздались крики:

— Смотрите, смотрите — члены магистрата.

— И сам старейшина тоже.

— С ними плотник мастер Жоттеран разговаривает.

Людской гомон поутих. Подтягиваясь на руках, цепляясь за плечи соседей, Бизонтен наконец-то разглядел черные одеяния членов магистрата и алую шляпу мастера Жоттерана. Воспользовавшись этой короткой минутой относительного затишья, Блондель вскарабкался на ближайший подоконник и, держась рукой за прутья решетки, снова заговорил:

— Друзья мои, выслушайте меня! Выслушайте то, что я хочу вам сказать!

— Тсс, — разнеслось по всей площади, толпу снова покорила колдовская сила этого голоса и этого взгляда. Воцарилось молчание.

— Раз вы желаете мне помочь, я хочу задать вам лишь один вопрос, и ответьте мне на него только да или нет… Хотите ли вы, чтобы ваш город стал первым приютом для исстрадавшихся детей?

От единодушного «да» задребезжали стекла домов на всей площади, и крик этот вознесся в безоблачное небо. Блондель подождал, когда утихнет эхо, и спросил:

— Согласны ли вы на то, чтобы я ходатайствовал об этом перед членами вашего магистрата?

Снова тот же крик одобрения. По лицу Блонделя прошли судороги. Вскинутая вверх рука задрожала, потом дрожь охватила все его тело.

— Тогда дайте мне пройти, — крикнул он, но голос его прервали рыдания. — Благодарю вас, друзья мои! Вы воистину великий народ!

Пальцы руки, державшиеся за решетку, разжались, и он бессильно соскользнул вниз, однако стражники вовремя успели его подхватить. Теперь уже стражники не волочили его, как волочат в тюрьму бродягу, а торжественно проносили через всю площадь, и это человеческое море покорно расступалось перед ними. Люди хлопали в ладоши, что-то радостно выкрикивали. Если в первые минуты они с угрозой наступали на стражников, то теперь сами готовы были бережно поддерживать их, как бережно поддерживали те Блонделя.

Бизонтен старался было пробиться поближе, но толпа тесно сомкнулась вслед за стражниками. Он пытался отбиваться, кричал:

— Да дайте же мне наконец пройти! Я должен за ним следовать. Должен с ним поговорить…

Но люди даже не слушали его криков, так что Бизонтен в душе рассмеялся над собой. Самое-то смешное было, что вся эта толпа тоже хотела следовать за лекарем из Франш-Конте, тоже хотела с ним поговорить, хотя бы коснуться его. Вот и пришлось Бизонтену медленно продвигаться вперед, и, уже не надеясь преуспеть силой, он старался найти хоть малейшую лазейку в этой человеческой толще. До Ратуши пришлось плестись чуть ли не полчаса. А там стражники не пустили Бизонтена, преградив дальнейший путь. Пришлось ждать, сопротивляясь людскому приливу и отливу, грозившим затянуть его в самую середину толпы. Пришлось ждать, пока Блондель и советники не появились в конце широкого коридора. Едва завидев Бизонтена, мастер Жоттеран шагнул вперед и приказал стражникам пропустить его. Снова началась толкотня, раздались крики, однако Бизонтену вскоре удалось выбраться из толпы, и он с облегчением вздохнул. Мастер Жоттеран шепнул ему на ходу:

— Наша взяла.

Казалось, старик вот-вот задохнется от волнения. Бизонтен чуточку смутился, очутившись среди советников в черном одеянии, но Блондель шагнул к нему с сияющим лицом, с влажными от радостных слез глазами.