В другой раз, когда мужчины вернулись домой, вырубив положенное им количество колючего кустарника, Клодия без всякой их просьбы заговорила самым непринужденным тоном, будто речь шла о прогулке:

— Как-то вечером пришли солдаты. Они привели с собой пленных. Поставили их на площади и всех раздели догола. А была зима. Они кирками разбили лед у фонтана. А потом велели пленникам прыгать в воду. Кто высунет голову, его тут же обратно под воду заталкивали. Потом велели им выйти из воды. А тут прибежали люди с косами… И меня увели к нашим.

Бизонтена отчасти удивляло, что Клодия ни разу не говорила о Блонделе, но, когда кто-нибудь в разговоре упоминал о лекаре и Ортанс, глаза ее загорались. Она слушала, сведя брови, словно не совсем понимая, о чем идет речь, и недовольно хмурилась, когда кто-нибудь из детишек подымал шум. А когда она засыпала, о ней рассказывала Мари. Рассказывала, как проводили они дни, когда мужчины были на лесосеке. Говорила, как ласкова она с ней, с Мари, и с Леонтиной, и в каждом слове Мари чувствовалось, что она уже любит эту искалеченную жизнью девушку настоящей материнской любовью.

Утром в понедельник мастер Жоттеран приехал раньше обычного. Мужчины трудились на ближайшем склоне. Бизонтен бегом спустился вниз, взяв лошадь под уздцы, остановил повозку у лужайки перед лесосекой. Ему хотелось поговорить с мастером об отъезде Ортанс и о том, что Клодию они оставили у себя, но, едва он успел вымолвить первые слова, его прервал смех приезжего.

— Я знаю об этом поменьше твоего, — проговорил Жоттеран, — но что они уехали, это я знаю точно. И даже добрались до границы. Знаешь ли, после всего, что ты мне об этом лекаре рассказывал, меня уже ничем не удивишь. Одно жалко, что мне не удалось его повидать. Ведь не каждый же день встречаешь такого чудодея.

Они вошли в хижину, где их встретили Мари, Клодия и Леонтина. Поздоровавшись с ними, мастер Жоттеран вытащил бумажку и протянул Бизонтену со словами:

— Еще вчера доставили, но меня дома не было. Какой-то человек принес. Жена говорит, просто бродяга, даже подозрительный с виду. Я прочел, а вот это для вас.

Мари прижала обе руки к груди и прошептала:

— Читайте… Прочтите поскорее…

Бизонтен развернул бумагу, молча проглядел ее и начал читать:

«Друзья мои, тот край, где находитесь вы, он светозарный край. В Бьере мы нашли родителей для двух брошенных ребятишек. Через день-другой мы уже будем в нашем несчастном, истерзанном Франш-Конте, где нас ждут другие гибнущие птенчики. Берегите ее, нашу Клодию. Я вас люблю всех и думаю о вас. Ваша Ортанс».

Бизонтен замолк и взглянул на Клодию, да и она не спускала с него своих черных глаз, в глазах этих, как ему почудилось, зажглось что-то, как в те минуты, когда к ней подходил Блондель. Мари улыбалась. Мастер Жоттеран тоже посмотрел на Клодию. И просто сказал:

— Ну и ну, вот оно дело какое!

— Пойду сейчас позову всех наших.

— Давай, давай, — рассмеялся Жоттеран, — я привез кое-какие новости для всех, и для тебя тоже.

По лукавому взгляду Жоттерана Бизонтен догадался, что новости он припас им хорошие, но старик наотрез отказался выкладывать их, пока не соберутся остальные. Когда все явились и уселись на скамью, он еще потянул, испытывая их терпение, и наконец обратился к Жану:

— Не любитель я говорить на сухую глотку. Жан, сынок, там у меня в повозке завалялась бутылочка вина, принеси-ка ее сюда. Да смотри не разбей. Вино хорошее.

Мальчик вприпрыжку бросился к конюшне, а Жоттеран продолжал:

— Не следует сообщать хорошие новости, раз не прополощешь хорошенько горло, но, если моя животина как на грех раскокала бутылку, я ни слова не смогу вымолвить.

Тут Бизонтен с Пьером одним махом перемахнули через скамью и подошли к двери. Как только на пороге появился Жан, они разом подставили обе свои шапки под драгоценную бутылку на тот случай, если она, не дай бог, грохнется об пол. И проделали они эту операцию с такими выразительными жестами, что все покатились со смеху и долго не могли остановиться. Когда вино разлили по чаркам, Жоттеран встал, поднял свою чарку и начал:

— Друзья мои, пью за ваш переезд в наш славный град Морж. Пью за стройки, на которых будет трудиться Бизонтен Доблестный. Пью за вашу будущую работу, ибо всем вам найдется работа, и работа хорошая.

Они медленно смаковали вино, и Бизонтен сказал:

— Если работа окажется такая же хорошая, как это винцо, мы того гляди каждый вечер будем под хмельком.

Старик объяснил, что он берет подряд на три большие стройки и самую лучшую поручит Бизонтену.

— А ежели ты захочешь взять к себе Пьера, то он будет твоим подручным, хотя ему и как возчику дело тоже найдется. И поскольку каждой артели нужен вот такой молодец, думаю, и Жан сложа руки не будет сидеть. А что касается кузнеца, то нет у меня кузнечной работы для него. Но так как некому у меня заниматься лошадьми…

Старик кузнец поднялся с лавки, подошел к Жоттерану и, протянув ему свою тяжелую лапищу, всю в глубоких рубцах и шрамах, проговорил:

— Мастер Жоттеран, эта рука к вашим услугам и готова на все, чего бы вы от меня ни потребовали. У меня сердце разрывалось от тоски, когда я покидал свой край. Я решил, что придется мне вымаливать, как нищему, кусок хлеба, и подумывал, не покончить ли с жизнью.

Его слова заглушил общий ропот присутствующих, но старик прервал их движением руки.

— Спасибо вашему великодушному сердцу, я ведь теперь могу смело считать, что никому в тягость не буду. Не знаю, хватит ли мне времени и сил отблагодарить вас.

Мастер Жоттеран взял в свои руки руку, протянутую кузнецом, пожал ее, поднялся со скамьи и дружески хлопнул его по плечу.

Наступило молчание, и, когда кузнец снова подошел к очагу и уселся на свое обычное место, Бизонтен сам расчувствовался чуть ли не до слез, заметив, как две маленькие, позолоченные пламенем очага слезинки сползли по щекам и затерялись в седой щетине дядюшки Роша.

Он озирался по сторонам, но между ним и тем, что стояло сейчас перед его глазами, уже мелькали хитросплетения балок, стропил, бревен всех сортов дерева. Очевидно, мастер Жоттеран догадался о том, что происходило с его дружком, и, улыбаясь, спросил:

— Ну что, разбойник, ты хоть по крайней мере рад снова очутиться на стройке? Ведь язык у тебя всегда был хорошо подвешен, так что же ты, когда тебе сулят работу, молчишь, или сперло в зобу дыханье?

Все рассмеялись, один только Бизонтен был серьезен.

— Мастер Жоттеран, — проговорил он, — я совсем как наш дядюшка Роша. Мы ведь люди ремесла. И жили мы всегда нашим трудом, все отдавали ему, а он давал нам взамен жизнь. Ради него только мы рождены на свет.

Он бросил взгляд на кузнеца, а тот, одобряя его слова, кивал головой и улыбался. После краткого молчания Бизонтен веско добавил:

— То, что я сейчас скажу, возможно, имеет значение лишь для меня одного, но все-таки я скажу… Сердце мое терзает мысль о тех бедах, что раздирают наше Франш-Конте. Дня не проходит, чтобы я не вспоминал о нашем крае и о том, какое счастье было бы вновь оказаться там. И однако бывают, видите ли, такие минуты, когда я спрашиваю самого себя: уж не подлинная ли моя отчизна это мое ремесло?

Еще два дня пришлось им провести в лощине Дюфур. Надо было свезти вниз бревна, напилить дров и навести порядок на лесосеке, чтобы оставить ее в чистоте, как новенькую золотую монетку. Все время пути от них не отставал мелкий, нешумный дождик. Холодный и неотступный, он падал с небес на леса, пошедшие ржавчиной, и на первую зелень нежных почек, еще не окончательно раскрывшихся. Почерневшие от влаги стволы сосен блестели как лакированные среди голых ветвей лиственных деревьев. К стуку дождевых капель по парусине присоединялся визг колес по размытой дороге.