Он обвел взглядом присутствующих. Казалось, он колеблется, прежде чем продолжать свою речь, и к сердцу Бизонтена на мгновение подступил страх. Старик, очевидно, догадался, что затянувшееся молчание испугало его слушателей, и поэтому поторопился договорить:

— Единственное неприятное то, что вашей семье, милейший Бизонтен, придется на время расстаться.

И он пояснил, что ему удалось найти работу в богадельне для цирюльника и Ортанс. Об их жилье он сам позаботится. Разумеется, Бенуат будет при них. А что касается всех прочих, то он может предложить им поработать в лесу, неподалеку от Собра, там есть одна расселина. От Моржа всего в четырех лье, на склоне стоит бывшая хижина угольщиков, вот там-то они и смогут поселиться.

Мысль о разлуке омрачила радость первых минут, и старик добавил:

— Вы же сами знаете, что в Морже для всех вас жилья не нашлось бы. Да и без работы там жить не положено. А пока в стволах сок еще не начал бродить, сами понимаете, что лес…

Он засмеялся. Бизонтен поспешил прийти ему на помощь и поблагодарил за хлопоты; мастер уверял, что рубку леса нельзя откладывать до осени, а тогда он подыщет работу не только Бизонтену, но и всем остальным.

— Мне и самому частенько приходится обращаться к кузнецам, — сказал он. — Да и возчик при таких перевозках на пристани не может без дела остаться.

Радостно погрузили весь скарб в повозки, и отъезд состоялся под сияющим полуденным солнцем. Озеро, скрытое прибрежными холмами, время от времени все же взблескивало, и всякий раз все ярче и ярче казался исходивший от него свет, и само оно как будто все приближалось. Маленький Жан потребовал, чтоб его посадили в повозку к Бизонтену, который ехал вслед за мастером Жоттераном. Всю дорогу Бизонтен рассказывал мальчику об озере, о стройках, о лесах, и ребенок жадно слушал его рассказы. Впервые они провели столько времени вдвоем, с глазу на глаз, и подмастерье почуял, что между ним и этим мальчуганом возникает некая душевная близость. Вроде бы начинала крепнуть в них обоих какая-то новая связь, подобная прочной основе ткани, и он был счастлив, что переплетается она со всем, что он так любит, как вот это озеро, лесосеку, плотничьи работы.

Когда их повозки остановились у городских ворот, мальчуган спрыгнул на землю и бросился к матери.

— Мам, мам, у озера тоже есть имя, как у цеховых, прозывается оно Принц Голубое Око, и Бизонтен обещал дать мне нож, чтобы я мог хворост в лесу вязать.

В глазах Мари вспыхнул огонек радости, но он тут же угас, когда к их повозкам подобралось с десяток нищих в жалких лохмотьях, с грязными, покрытыми коростой лицами. Кое-кто уже успел вцепиться в оглобли, выпрашивая милостыню, но начальник стражи крикнул приезжим:

— Да стеганите вы их покрепче, не то сейчас пришлю своих людей!

Со стен укрепления в толпу полетели камни, и нищеброды разбежались, чертыхаясь и осыпая стражей проклятиями. Два слепца потрясали длинными палками, которыми при ходьбе ощупывали дорогу.

— Боже ты мой! — вздохнула Мари. — Оказывается, есть люди еще обездоленней нас.

— Это же у них, у нищих, такое ремесло, — пояснил Бизонтен. — Единственно от чего они бегут как от огня, это от работы.

Мари попыталась было утихомирить вопящего во все горло младенца, которого держала на руках молодая женщина, но мастер Жоттеран успокоил ее:

— И у него тоже свое ремесло, и он тоже настоящий нищий. Мать его щиплет, а он вопит. Бросит щипать, он и замолчит.

Сгоравшие от любопытства Жан и Леонтина решили было подойти поближе к толпе нищих, но мать успела схватить их за руки, прижала к себе, и Бизонтену послышалось, будто она шепнула:

— На все пойду, все сделаю, мой Жоаннес, клянусь тебе, никогда не будут твои дети просить милостыню.

Когда их пропустили в городские ворота, начальник стражи крикнул Бизонтену:

— Видишь, плотник, я тебе говорил, все образуется.

— Спасибо вам, — ответил Бизонтен, — при первом же удобном случае спрыснем это дело.

И он показал на кабачок, носивший название «Три экю», чья жестяная вывеска, изображавшая кувшинчик, скрипела под порывами ветра.

Улица Пюблик, куда они выехали, была сплошь загромождена повозками. Перед лавчонками, где весело пылали в очагах дрова, стояли у столов для разделки туш торговцы. Жан с восхищением смотрел на эту новую для него картину.

— Это и называется город, — пояснил ему Бизонтен. — Тут для тебя столько любопытного, только вот слишком много шума, да и пованивает чуточку. Тебе бы тут быстро надоело. Куда лучше в лесу жить.

С темноватой этой улицы повозки выехали на пристань, и тут их затопило светом озера, за дальний край которого уже садилось закатное солнце. Барки с высоко поднятыми мачтами, с надутыми ветром парусами шли к берегу, всюду сновали повозки всех видов и размеров, животные и люди вносили в общий гул свою яркую и шумную ноту, все это сразу вбирало вас в свой круговорот, а перед глазами вставала необычная картина — на переднем плане бескрайние воды и громады гор, уже осыпанные золотом и пеплом. Как счастлив был Бизонтен вновь влиться в эту жизнь, и особенно счастлив был он, увидев восторженную мордашку Жана.

Долго еще катили они вдоль озера, потом мастер Жоттеран остановил лошадь и спрыгнул на землю. Указав на большое каменное строение с четырьмя квадратными окнами, где на стеклах плясали, подобно языкам пламени, отблески закатных лучей, он просто сказал:

— Вот ваше теперешнее жилье.

На пристань выходили окна двух просторных комнат, в каждой из которых было по камину. Из первой комнаты взлетала вверх каменная лестница с коваными железными перилами, увидев которые Гийом Роша даже присвистнул от восторга. Наверху две другие комнаты, с более низким потолком, выходили на площадку, откуда на чердак вела уже деревянная лестница. Третья комнатка, совсем маленькая, глядела окошком на узенький внутренний дворик. Кроме этой комнатушки, весь дом смотрел на озеро, и свет от него проникал даже в самые дальние уголки.

— Вы от меня этот дом скрывали, — обратился Бизонтен к мастеру Жоттерану, которого, казалось, забавляли удивление и растерянность Мари, ее брата и ребятишек, явно написанные на их лицах.

— А как же! — улыбнулся в ответ старик. — Ждал, пока ты представишь мне все свое семейство.

— Вы, вы, видать, вечно будете меня этим дразнить!

Жоттеран оставил приезжих устраиваться. Прощаясь с ними, он сказал:

— Завтра чуть свет на работу.

Бизонтен долго глядел ему вслед, как он катит по набережной в своей крытой тележке. На воды уже начала медленно спускаться ночная мгла. Ветер к ночи совсем стих, и последние отсветы заката, казалось, вспарывали поверхность озера, как бы желая измерить его глубину. Горы на противоположном берегу отсвечивали темно-лиловым; где-то там, как раз напротив, горел огонь. Жизнь на пристани замерла, но на одной из барок еще бодрствовали два фонаря. Они мерно раскачивались, разбивая в воде свое же собственное отражение. А лежавшее прямо перед домом озеро не собиралось по своему обыкновению до времени отходить ко сну и билось с размаху о скалы и песок, колотило их словно вальком, и тяжелые удары, звеня, повисали в тишине.

Когда Бизонтен вошел в дом, огонь уже разожгли, и все три женщины ушли на второй этаж устраиваться, наверху слышны были их шаги. Пьер и дядюшка Роша вернулись из конюшни. Кузнец присел перед очагом рядом с цирюльником, а тот даже не пошелохнулся, лицо его, казалось, вырезано резцом из темного дерева.

— Нынче вечером, — начал Роша, — мы будем спать в настоящем доме!

Бизонтен приблизился к нему, замялся на миг, боясь обидеть старика, но все-таки решился:

— Вы здесь и останетесь. Я объясню мастеру Жоттерану, что лесная жизнь вам не по годам.

Старик резко обернулся. Широкое лицо с отвислыми щеками сразу приняло жесткое выражение. Натруженные глаза его, вечно красные после долгих лет, проведенных у кузнечного горна, выражали сейчас чуть ли не гнев.