Случай не заставил себя ждать: сэр Уилоби сам дал повод к такому разговору. Каждое утро после завтрака мисс Дейл имела обыкновение наведываться к отцу. На этот раз сэр Уилоби и мисс Мидлтон вызвались проводить ее до пруда. Все трое шли и восхищались березами, осинами, тополями и буками, только что нарядившимися в весеннюю зелень. Любимым деревом мисс Дейл была осина, мисс Мидлтон предпочитала бук, а сэр Уилоби — березу; каждый произнес похвальное слово своему любимцу, причем красноречивее всех оказалась мисс Дейл. Победа ее была столь очевидна, что сэр Уилоби, после того как они с ней расстались, процитировав одно из ее выражений, сказал:
— Я не сомневаюсь, что если бы завтра весь парк был сметен ураганом, Летиция Дейл могла бы его восстановить целиком, а уж осины свои на северном берегу пруда она рассадила бы по местам, не забыв ни единого деревца, и даже если бы ей пришлось уехать и поселиться где-нибудь вдали от Паттерн-холла, я уверен, что она унесла бы в памяти точнейший план моего парка.
— Но зачем ей селиться вдали от него? — спросила Клара, и сердце ее сильно застучало.
— Вот и я твержу ей: зачем? — сказал сэр Уилоби. — Вы совершенно правы, ей незачем отсюда уезжать. Настоящая жизнь, — я имею в виду жизнь в деревне, где надеюсь проводить большую часть времени, ибо в городе не жизнь, а сплошное коловращение, — итак, настоящая жизнь, по моему мнению, заключается в том, чтобы иметь под боком близких нам по духу друзей; а надобно сказать, что всякий раз, как я начинаю немного скучать в родных палестинах, мне довольно самой короткой беседы с мисс Дейл, чтобы вновь ощутить всю их прелесть. Один такой разговор стоит двух месяцев, проведенных на континенте. Это неисчерпаемый источник воодушевления. Как хорошо иметь возле себя человека с развитым вкусом, с которым можно говорить обо всем на свете! Повторяю — живя бок о бок с таким другом, как Летиция Дейл, можно прекрасно обойтись без столицы. Покойная матушка ценила ее чрезвычайно высоко.
— Но ведь ей незачем уезжать отсюда, Уилоби.
— Разумеется, незачем. Как же я рад, любовь моя, что она пришлась вам по душе! Здоровье ее отца весьма зыбко. А вековать одной в коттедже — для этого она еще слишком молода.
— А что ваш проект?
— Старина Вернон немыслимый чудак.
— Он отказался?
— Я даже не заикнулся ему об этом! Представляю себе, как бы он меня отбрил, если бы я отважился затеять с ним этот разговор!
— Вы, верно, не отдаете себе в этом отчета, но в вашем присутствии ему трудно привлечь ее внимание.
— Бедняга никак не овладеет искусством поддерживать разговор с дамами.
— Вам не кажется, что всякий джентльмен стушевался бы на его месте, почувствовав, что его затмевает чужой блеск?
— Душа моя, да он просто понятия не имеет, как следует говорить с дамами.
— И я его за это очень уважаю.
— Как вы сказали — блеск? Я знаю только один источник света, который озаряет мой путь!
Поклон и легкое пожатие руки, сопровождавшие эти слова, не позволяли сомневаться, о каком источнике света шла речь.
— Мало того что он не владеет языком, на котором говорят с дамами, — а, на мой взгляд, всякий образованный мужчина обязан им владеть, — продолжал сэр Уилоби, — он совершенно не умеет использовать свои преимущества. Вот уже четыре дня, как он живет под одной кровлей с мисс Дейл, а отношения между ними не продвинулись ни на шаг. Хотите знать — отчего? Извольте, я скажу вам: недостаток темперамента. Старина Вернон, разумеется, весьма ученый малый, но при всем том он… рыба. Положим, у него свои причины бояться брака, но все равно он рыба.
— Следовательно, вы примирились с тем, что он вас покидает?
— Ложная тревога! Старина Вернон не способен на столь решительный шаг.
— Но если мистер Оксфорд… Уитфорд… Ах, ваши лебеди плывут сюда! Смотрите, какой у них негодующий вид! Как они красивы! Я хотела сказать — быть может, мужчина, когда он видит, что женщина явно отдает предпочтение другому, чувствует себя обескураженным?
Сэр Уилоби так и замер от внезапно осенившей его догадки. Хоть слово «ревность» и не было произнесено, он понял, к чему клонила Клара. Внутренне улыбаясь, он сказал — и тон его не оставлял места для сомнений:
— Быть может, некоторые юные девы тоже чувствуют себя «обескураженными», а? Немножко? Я, кажется, чересчур далеко зашел? Но ведь это же такая давняя дружба! Это как старая перчатка: раз — и натянулась на руку! Там, где существует естественная гармония, нет места разладу. И малейшее препятствие на пути этой дружбы тотчас внесло бы разлад. Милая моя! Какое вы еще дитя!
В своей иносказательной речи, построенной с похвальной туманностью, за которую Клара в душе была ему благодарна, он коснулся той самой темы, на которую ей хотелось завести разговор, и — как ей того хотелось — не называя вещей своими именами.
— Нет, нет, уверяю вас, другие — может быть, но я — никогда! — воскликнула она к вящему восторгу своего собеседника. — Право, Уилоби, здесь совсем не то, — уверяла она. — Я в жизни не испытывала ничего похожего на чувство, которое вы имеете в виду. Я ни на минуту не могу себе представить, будто имею какие-либо права на другого человека, я не допускаю, чтобы люди считали себя связанными словом, если между ними нет полного — полнейшего — во всем согласия. Поэтому чувство, на которое вы намекаете, для меня немыслимо — непостижимо, как вы однажды выразились, говоря о поведении Окс… Уитфорда.
Сэр Уилоби не пропустил эту оговорку мимо ушей.
Исполненный горделивого восторга, он громко расхохотался. «Окс-Уитфорд» — да ведь это же точный портрет старины Вернона в гостиной! Он и в самом деле «окс» — сущий бык![5]
Очевидно, Клара, как это сплошь и рядом случается с неопытными девицами по отношению к друзьям своего суженого, несколько переоценивала достоинства Вернона, растрачивая впустую то, что принадлежало по праву одному ему, Уилоби, или, выражаясь высоким стилем, преклоняя колена перед идолами, расставленными на пути к храму, к тому самому храму, в который ей следовало нести свой религиозный пыл нерастраченным. Ну, да это пройдет, тут единственный лекарь — смех.
Что касается другого — ее ревности, он и слышать о ней больше не желал. Клара задета, в девушке уязвлена женщина, и прекрасно. Слабые попытки Клары продолжать разговор на эту тему разбились об уклончивые ответы Уилоби. Клара была готова откусить себе язык за свою вторичную оговорку при произнесении имени Уитфорда; именно оттого, что она была в душе невинна, она не понимала, как могло случиться, что она так глупо споткнулась на его имени.
— Вы оба знаете ботанические наименования этих полевых цветов, — сказала она.
— Кто — оба? — спросил он.
— Вы и мисс Дейл.
Сэр Уилоби пожал плечами. Это становилось забавным.
— Я знаю только одну женщину на свете, которая достойна украсить мое ландо, — только Клару, только мою Клару!
— Какое ландо? Где?
— В Лондоне, моя дорогая, в Лондоне, где мы будем проводить по два месяца в году. Там я разъезжаю в ландо и смею вас уверить, мой экипаж произведет настоящий фурор. У старины де Крея глаза на лоб полезут, когда он его увидит.
Клара вздохнула. Никакими силами не удавалось ей хотя бы намеком навести разговор на нужную тему.
И вдруг она поняла, что чуть не упустила такую возможность; слегка зарумянившись, оттого что ей приходится наконец произнести это неприятное слово, она спросила:
— Вы имеете в виду зависть, Уилоби? Вы хотите сказать, что лондонцы будут вам завидовать? И полковник де Крей? Как это странно! Зависть и ревность — вот чувства, которых мне никогда не понять.
Сэр Уилоби развел руками: «Ну, конечно», всей своей мимикой давая понять, что это ее заявление он не ставит ни во что.
— Нет, Уилоби, не смейтесь, мне они в самом деле недоступны.
— Разумеется.
Вот он и попался в ее ловушку! И притом ему все еще продолжало казаться, что это он исследует анатомию женской души.
