— Клара согласилась его выслушать, — сообщила она сэру Уилоби, который тотчас подскочил к ней. — Она говорит, что душевно расположена к нему, уважает его, считает искренним своим другом, умным человеком, настоящим ученым и превосходным альпинистом. Она верит, что вами движут самые лучшие побуждения. Это мне ей внушить удалось. Боюсь, однако, что я мало продвинула интересы мистера Уитфорда.

— Все же она согласилась его выслушать, — сказал Уилоби, ухватившись за это сообщение, которое должно было нанести смертельный удар его другу Горацию.

— У нее не было другого выхода. Вы так повернули дело, что она проявила бы себя совершенной дикаркой, если бы отказалась.

— Итак, вы не верите в благоприятный исход?

— Не верю.

— Она согласна его выслушать — и то хорошо.

— Боюсь, что вам этим придется удовольствоваться.

— Посмотрим.

— «Ради общего спокойствия, — сказала она, — я согласна сделать все, что в моих силах». Быть может, у джентльмена с хорошо подвешенным языком и был бы шанс на успех. Она полна готовности пойти вам навстречу.

— Бедняга Вернон совсем не умеет говорить с женщинами! По милости прекрасного пола, сударыня, мы вынуждены быть либо пауками, либо мухами, и тот из нас, кто не способен соткать свою собственную паутину, старается хотя бы не угодить в чужую. К тому же Кларе известна его предыстория, и это вряд ли послужит ему на пользу. В каком была она состоянии, когда вы их оставили вдвоем?

— Не в блестящем — как слегка запылившийся фарфор. У нее даже появилась какая-то угловатость, как у деревенской девушки, у которой еще сохранились мальчишеские замашки, — от благовоспитанной девицы не осталось и следа! Я не подозревала в ней такой застенчивости. Вы не должны забывать, сэр Уилоби, что она послушна вашей воле и сделала все, чтобы ее исполнить. Право, на мой взгляд, она в некоторой мере загладила свой проступок. Если она виновата, то раскаивается, и вы не должны слишком уж стоять на своем.

— Я намерен настаивать, — сказал он.

— О, да вы не только филантроп, но и деспот!

— Неужто?

Против такой репутации он не возражал.

По газону брел доктор Мидлтон, и Уилоби поспешил к нему навстречу, чтобы сбить его со следа. Когда миссис Маунтстюарт прошествовала в гостиную, Уилоби покинул достопочтенного доктора и принялся прогуливаться вокруг беседки, где, по его расчетам, эта парочка простофиль должна была уже отлепетать свое. А вдруг им удалось прийти к согласию? Что ж, он и это в силах вынести. С трудом, но вынесет.

Уилоби обошел кустарник и обнаружил, что увитые виноградом шпалеры украшают пустую беседку! Бедняги, видно, очень скоро убедились в своей неспособности разыгрывать голубков. В надежде настигнуть Клару, пока та еще не остыла от досады, которую в ней должно было вызвать нелепое объяснение, он, не теряя времени, направился в гостиную. Сейчас он ее уведет подальше от людей и со всей страстью и настойчивостью, на какую только способен, предложит ей единственную альтернативу. Зачем он раньше не дал воли красноречию влюбленного, вместо того чтобы бесплодно метаться между соображениями стратегии и гордостью? Увидев себя в воображении свободным от гнета уязвленного самолюбия, он почувствовал, что способен подняться на героические вершины страсти. А нынешнее состояние благодарной умиленности, в каком пребывала Клара, позволяло ему надеяться растопить ее сердце до конца. С этой-то надеждой, уверенный в том, что сейчас ее встретит, Уилоби и шагнул из сада в гостиную.

Но, едва переступив порог, он понял, что попал в западню: здесь, с разверстой пастью, его ожидал столь ненавистный ему свет. Говорят, что в критическую минуту человек больше всего бывает самим собой. Это речение вполне приложимо к сэру Уилоби: когда ему угрожала опасность, он становился трижды самим собою, в самом себе черпая вдохновение. Леди Буш, леди Калмер, миссис Маунтстюарт и мистер Дейл, несмотря на всю их несхожесть, составляли одно гигантское око, в котором Уилоби читал, как в книге. И в этом страшном оке коллективного Полифема^{73} он прочитал, что его проклятая тайна всем известна. Итак, судьба против него. Да, он был в самой пасти света, в самых его зубах! На этот раз он даже поверил, что Летиция его выдала. Раскланиваясь с леди Буш и леди Калмер, галантно пожимая им кончики пальцев, отвечая на их лукавые ужимки и взгляды и направляясь к креслу, в котором сидел мистер Дейл, он уже перебирал в голове защитные меры, к которым следовало прибегнуть. Он не хотел оставаться наедине с отцом Летиции и прикидывал, каким образом обратить его присутствие себе на пользу.

— Счастлив вас видеть, мистер Дейл! Не вставайте, прошу вас. — И сэр Уилоби твердой рукой вновь усадил мистера Дейла в кресло. — Кого мы должны благодарить — природу, взявшую наконец свое, или медикаменты, взявшие верх над природой? Одно, впрочем, не исключает другого. Надеюсь, вы привезли нам назад свою дочь?

— Нет, сэр Уилоби, я не привез ее с собою. Я с ней не виделся с тех пор, как она сегодня утром вернулась домой из Паттерн-холла.

— Вот как? Летиция нездорова?

— Не знаю. Она уединилась.

— Заперлась на ключ, — пояснила леди Буш.

Уилоби одарил ее улыбкой, говорящей, что они двое понимают друг друга.

Таким образом, он заручился союзником против остального общества, зато сам как бы предался на милость этой несносной женщины.

Доктор Мидлтон подошел к мистеру Дейлу извиниться, что так и не представил ему свою дочь; он нигде не мог ее разыскать — ни в саду, ни в доме.

— В лице мистера Дейла, — сказал он, обращаясь к Уилоби, — мы имеем, как я и предвидел, верного союзника.

— Если бы я мог отнять у вас две минуты, сэр Уилоби… — сказал мистер Дейл.

— Вы слишком редко дарите нас своими посещениями, чтобы я мог позволить вам считать минуты, — ответил Уилоби. — Раз уж мы заполучили мистера Дейла, мы не отпустим его так скоро, не правда ли, доктор Мидлтон?

— Во всяком случае, потребуем выкупа, — сказал достопочтенный доктор.

Мистер Дейл покачал головой.

— Боюсь, сэр Уилоби, что у меня ненадолго хватит сил.

— Но вы у себя дома, мистер Дейл.

— Это верно, что я недалеко от дома, но человеку больному, чувствующему, что силы его на исходе, даже такое небольшое расстояние кажется чрезмерным.

— Отныне, мистер Дейл, вы должны смотреть на Паттерн-холл, как на собственный дом, — повторил Уилоби во всеуслышание.

— Как? Без всяких условий? — игриво возразил Мидлтон.

Уилоби посмотрел на него с учтивой холодностью и затем перевел глаза на леди Буш. Она незаметно кивнула ему, подняв брови. Уилоби, повторив ее мимику, кивнул ей в ответ.

В переводе их немой разговор означал следующее:

— До чего же мне надоел этот достопочтенный доктор!

— Я вижу. Скажите, то, что я услышала, — правда?

— Если не считать отдельных неточностей в деталях.

Уилоби почувствовал на запястьях железное прикосновение наручников. Впрочем, они не слишком сковывали его движения.

Но как ни лестны были все эти многозначительные взгляды и кивки, леди Буш не могла ими удовольствоваться. Она боялась, что все еще отстает от миссис Маунтстюарт. Дама она была предприимчивая, все, что касалось сэра Уилоби, ее волновало, да и атмосфера мистификации, которой она так долго дышала, приводила ее в исступление. К тому же пора было завершать визит.

Не отличаясь особенной сдержанностью от природы, избалованная своим общественным положением и подстрекаемая знаками доверия, которыми сэр Уилоби ее дарил, она перешла в наступление.

— Шепните лишь словечко вашему старому другу, — взмолилась она. — Кого же считать отцом счастливой избранницы? А то я не знаю, как с ними держаться.

От вульгарности и дерзости этой дамы у сэра Уилоби захватило дух, но ему некогда было останавливаться на своих ощущениях.

Наручники давали о себе знать.

— К завтрашнему дню дом мой опустеет.