Осень… Коротки дни опять, разделся мир и ложится спать.

Все бурым стало; без травинки горы стена.

И вспомнишь весну, и спросишь ты – была ль она.

Думать пробую о весне, но невозможно поверить мне,

Что птичей песней лес был полон, теперь немой,

И розами был усыпан куст, теперь нагой.

Зимний трепетный блеск на миг обжег земли безмятежный лик.

Смотрю, как гаснет отблеск смутный, вдыхаю холод,

И в сердце моем дрожит вопрос:

«А был я молод?»

Всегда быть как осень хотел бы я,

такой, как вначале бывает,

когда она крепче железа,

но, как ребенок, играет.

Хлестнет хворостинкою каждою,

в расселину каждую свистнет,

туманы за ветки зацепит,

ветер в ущелье затиснет.

На самую маковку Боубина

с громадой тумана взберется

и даже не смотрит, что вниз

он капля за каплею льется.

Детей своих, вихрей-проказников,

гулять выпускает в долину,

игрушек для них набросает –

листья, песок и мякину.

Потом позовет басом пушечным,

глаза озорные прищуря, и вдруг

ниоткуда является дева могучая – буря.

Горами проходит, долинами,

взлетает все выше и выше,

а осень учтиво ей в фартук

сучья кидает и крыши.

И снова свистит – так что дрожь берет -

и, тучам махнув свинцовым,

в лесу расщепляет деревья

клином тяжелым, громовым.

И, молнию вырвав из сердца их,

силой хвалясь непочатой, кричит:

«Срежу головы скалам

этой пилой зубчатой!»

Но осенью быть не хотел бы я,

когда уж близки морозы.

Она как дитя: небо хмурится -

и сразу из глаз ее слезы.

А солнце бредет, словно с палочкой,

глядит оно все неприветней,

встает поутру меж туманами седое,

как старец столетний.

И осень от холода сшится,

чуть ветром повеет – согнется,

в лесу зашуршит – так и кажется,

что кожа о косточки трется.

Пойдет чуть быстрей – задыхается.

Живет, еле ноги таская.

Бывает, что гневом исполнится,

но злость лишь забавна такая.

Для этого гнева бессильного

искал и нашел я сравненье:

осенняя буря – лишь отблески,

а гром – только старца хрипенье.

Чей лоб приник к оконному стеклу?

Чьи это очи белые зажглись там?

Я вижу зиму, злую госпожу,

Перстом колдующую мглистым.

Немеют ноги… Ах, уйти бы прочь,

Уйти бы в ночь по ледяной дороге,

Но за руку берет меня зима,

Безмолвно вставши на пороге.

Не тронь мою горячую ладонь!

Угадываю я ее желанье. Губительница!

Тянется обнять, Целует, пьет мое дыханье.

Освободиться! Не освобожусь.

Она из уст тепло живое тянет,

И чувствую, как замирает пульс,

А сердце падает и вянет.

Однажды, голову склонив в печали,

Читал я басню славного Крылова.

Дышало правдой каждое в ней слово,-

О васильке стихи его звучали.

Тот василек увял до половины

И, голову к стеблю склоняя низко,

Вздыхал о том, что смерть подходит близко,

И горько плакал о своей кончине.

Вот глупый василек! Хирея цветом

И голову склонив, он в то же время

Для будущей весны развеял семя,-

Иль глупый василек не знал об этом?

Ведь о своем конце лишь тот вздыхает,

Кто пустоцветом был, отцвел бесплодно.

Кто не воскреснет в памяти народной,-

Пусть тот пред смертью плачет и рыдает!

Что ж дальше? Ничего. Ах, это чтенье!

Все знают, что нельзя читать так много

И думать о прочитанном с тревогой,-

Полезны ли такие размышленья?

Угрюмо и молча, один на один,

Борюсь я с житейской волною -

Неужто ничья не желает душа

В ладью уместиться со мною?

Прости меня, боже, за этот вопрос,

Не множь ты грехов моих, боже,

Смотри: я весло над волною занес,

А брызги на слезы похожи.

На след за кормой я взглянул невзначай

И вздрогнул от страха и горя:

Над пенной волной протянулись за мной

Две белые длани из моря.

Ах, когда-то был я молод,

И леса благоухали,

Зелень поле одевала,

Небеса в лучах сияли!

Сколько песен грудь вмещала,

Сколько их вокруг звучало!

Все, что сердце ни встречало,-

Тотчас в песню превращало!

Дума песней становилась,

Песней звонкой и могучей,

Над вершинами парила,

Как орел, гонящий тучи.

Как то песни звонки были!

Но заглохнет звук их, верьте,

Пусть и сам усну в могиле, –

Но они сильнее смерти!

Все прошло – настала осень,

Лес лишился аромата,

На лугу мороза проседь,

Небо тучами объято.

Осень, осень… Все угрюмо –

Утро хмуро, ночи хладны,

Омрачен я черной думой

О могиле безотрадной.

И слабеет стих унылый,

И перо держать нет силы,

Все, о чем теперь пою я,-

Все уйдет со мной в могилу.