Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Это называется методический день.

— Да? И с чем его едят, этот методический день?

— В методический день мы, учителя, должны повышать свой методический уровень, — нудным голосом начала Юлька, — работать со специализированными газетами и журналами, штудировать новые пособия и учебники по предмету и так далее.

— Откуда у меня ощущение, что ты о чём-то умалчиваешь?

— А ты порасспроси поподробней свою шпионку, — не замедлила с ответом Юлька, — уж она-то пед закончила, всё знает.

— В таком случае, подожди немного, солнышко, я ей перезвоню, — обрадовался Олег.

— Эй-эй-эй! — испугалась Юлька. — Мне спать пора, а разговор и так затягивается. Говори прямо, что именно хочешь узнать.

— В какое время завтра ты свободна?

— С утра я хочу погулять по книжным магазинам, к обеду домой, а вечером у меня кружок.

— У Влада?

— У Влада.

— Кафе-мороженое у «Детского мира» знаешь? Наверняка. В одиннадцать я буду там.

— Ладно.

— Тогда спокойной ночи, солнышко.

— Подожди, Олег!

— Слушаю.

— Понимаешь, мне нужно решить один вопрос. Причём и да, и нет почти равнозначны. Если нет — останется неизвестность. Если да — возможно, что-то узнаю, но только возможно. Косноязычно, наверное, объясняю… В общем, я думаю сыграть. Реши за меня: да? Или нет?

— Да, незамедлительно ответил Олег.

— Спасибо.

— Спокойной ночи!

Возвращение в комнату после ответа Олега внесло некоторые изменения в подготовке ко сну: зайчишка под громкий вздох Юльки отправился в кресло, а последние три листа вырваны из альбома и разложены на письменном столе. Забравшись под одеяло, Юлька повозилась, выбирая позу поудобнее, и прошептала: «Господи, благослови, чтобы всё прошло хорошо…»

Сначала сон не приходил, и Юлька встревожилась, почуяв на ступнях ног вкрадчивую и неприятную щекотку первых признаков бессонницы. Пришлось срочно вспоминать рецепты от неё и выбирать самый приемлемый, когда и спать хочется, и делать для этого уже ничего не хочется — вставая. Самым лучшим оказался совет Влада: «Обнимите себя за плечи — они обычно холодные — и закройте веки. Но — смотрите, смотрите на картинку перед глазами. Поймайте движение или предмет, пусть даже намёк на предмет и старайтесь не выпускать его из виду». И Юлька сосредоточилась на внутреннем взгляде и… плавно въехала, вплыла в темноту…

— … Дура!

Под ладонями лицо — мокрое, скользкое, холодное. Какая-то странная поза — коленки перед глазами, спина во что-то неудобно вжимается. Сверху — на голове и свешиваясь на колени — мягкое, сухое, непонятное. Но не страшное. Страшное осталось там, за криком, ставшем захлопнутой дверью. Сердце грохотало пожарным набатом — будто запоздалое эхо. Тело сотрясала такая дрожь, что девушка не могла остановиться и взять себя в руки. И больше всего поражало, что такое на самом деле может быть: всего лишь какая-то дрожь — и нельзя успокоить тело, совладать с ним. Рассудок уже забыл причину испуга, а тело продолжало помнить.

Оказалось, что сидит в кресле, а игрушку накинула сверху, чтобы заяц обнял её всеми четырьмя лапами — и защитил?.. И не может Юлька не только сердце и тело унять, но никак не справится и со ртом, судорожно распяленным в плаче.

Онемевшие от напряженного сидения в кресле ноги Юлька опустила на пол медленно. Стянула с себя игрушку, отложила в соседнее кресло.

Обыденный свет торшера устоялся в комнате. Всё как обычно. Наверное, только свет насыщеннее жёлтым цветом, а тени гуще и черней. Но ведь со сна да поздней ночью всегда так. Кстати, который час?.. Девушка встала на ноги. Ощущение из непонятных: будто стоишь на матерчатой зыби с плохими пружинами, которые то и дело едут то в одну, то в другую сторону.

Три. И десять минут. Четвёртый час.

Девушка оставила будильник под кроватью и неуверенно зашагала к письменному столу. Села, сложив на коленях руки, в которых недавняя крупная дрожь всё ещё отдавалась подрагиванием…

Перед сном она вырвала из альбома три листа. На столе лежало четыре. Чтобы получить четвёртый, она разодрала пополам крепкую альбомную обложку и рисовала на чистой стороне.

Опять чудовища. Кошмары из кошмарных снов. Жуткие и яркие от сочетания контрастных цветов. И карандашами она поработала здорово: на месте некоторых, особенно усиленных линий рисунок блестел, словно Юлька пользовалась не карандашами, а жирными мелками. Отчётливо было видно, что рисунки сделаны наспех — нет, даже стремительно. Но бумага не помята, не разорвана.

Юлька оглянулась на зайчишку, но не успела полностью отвести взгляд от чудищ, как что-то вновь её зацепило, точно боковым зрением она рассмотрела то, чего раньше не замечала. Вполне возможно. Теперь ей все эти кошмарики казались очень знакомыми. Неужели боковым зрением она уловила часть сна? Навряд ли. Тогда бы рисунки вызвали у неё (она была уверена в этом) ту же реакцию, остатки которой она обнаружила у себя, едва пробудившись.

Или более уместно слово «очнувшись»? Тогда и боковым зрением не уловилось, а «приблазнилось».

Привычная игра со словами настолько успокоила, что Юлька оживилась. Начали возвращаться обычные ощущения, и тут Юлька поняла, что замёрзла. Не то чтобы продрогла, а просто кожа стала зябко холодной. Немудрено. Сидит же она без движения, в одной короткой маечке и трусах. Она представила себе чашку — кофе? Чая? — достаточно горячей воды и заторопилась: натянула штаны (первая и последняя попытка сшить что-нибудь по «Бурде») и домашний джемпер, а к ним — со вздохом удовольствия — тёплые носки с горячей батареи.

Всё, готова. Теперь крадучись, чтобы не дай Бог хоть одна доска скрипнула, на кухню. Юлька с детства привыкла, что мама очень чутко спит, а проснувшись, снова заснуть не может. Так что теперь, изучив все коварные доски пола, Юлька умудрилась почти пролетать их. И если и раздавался шорох, то оттого лишь, что в ином месте доски прогибались. В первые годы после переезда в новую квартиру, по настоянию мамы, папа много раз перестилал полы и добился, что скрип почти пропал. Но «почти» осталось… Ладно, ничего. Юлька благополучно миновала коридорчик между кухней и комнатой.

— Ух ты…

В освещённой комнате не всегда увидишь, что творится за окном. Но отсюда, из тёмной кухни, окно показало сразу: в квадрате уютного дворика бушевала настоящая снежная метель. Ничего себе — конец октября… Долетавшие в спешке до карниза, большие мохнатые снежинки уже торжественно опадали на пушистый сугроб, скрывший нижние поперечины оконной рамы… Околдованная бесконечным хаотичным движением, девушка не сразу стряхнула наваждение.

Термометр за окном застыл на нуле, и Юлька с неожиданной грустью подумала, что к обеду белое великолепие, скорее всего, растает. И занялась приготовлением чая. Чашка под девизом «на всякий случай» всегда стояла в её комнате, поэтому от Юльки требовалось только вскипятить воду в кофейничке. Греть кипячёную не хотелось, ждать тоже не любила. Но как-то сразу утешилась, что наблюдение из окна за метелью позволит безболезненно переждать время кипячения.

А во дворе было на что посмотреть. Прихотливые изыски врывавшихся сюда вихрей (дом стоял буквой «г») в тихом углу рассыпались на веера, растворяясь в снежной глади. Вторая половина дома и дом напротив спали полностью — ни огонька в окнах. Только сильная лампа фонаря дёргалась от беснующегося ветра, добавляя к снежному хаосу в воздухе безумство резких света и теней.

От неожиданности Юлька стиснула руки на груди. Среди вихрей, чуть подальше от дороги перед домом, стоял мусорный ящик, еле угадываемый под занёсшим его снегом. Откуда-то извне, словно из метельных круговоротов, соткалась чёрная фигура и помчалась-полетела к ящику. Секундой позже следом за ней метнулись ещё две — в развевающихся тёмных одеждах. Все три фигуры облепили ящик, задвигались вокруг него сонными муравьями — ветер рвал в стороны чёрные лохмотья на них. И вдруг отлепились и так же, втроём, будто уловив несущее движение ветра — с ним и в нём — полетели к арке между домами… Чёрные лохматые птицы в серо-белой ночи…

16
{"b":"245454","o":1}