6 марта 1910 Часовня на Крестовском острове В ресторане Никогда не забуду (он был или не был, Этот вечер): пожаром зари Сожжено и раздвинуто бледное небо, И на желтой заре – фонари. Я сидел у окна в переполненном зале. Где-то пели смычки о любви. Я послал тебе черную розу в бокале Золотого, как небо, аи. Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко Взор надменный и отдал поклон. Обратясь к кавалеру, намеренно резко Ты сказала: «И этот влюблен». И сейчас же в ответ что-то грянули струны, Исступленно запели смычки… Но была ты со мной всем презрением юным, Чуть заметным дрожаньем руки… Ты рванулась движеньем испуганной птицы, Ты прошла, словно сон мой легка… И вздохнули духи, задремали ресницы, Зашептались тревожно шелка. Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала И, бросая, кричала: «Лови!..» А монисто бренчало, цыганка плясала И визжала заре о любви. 19 апреля 1910
Демон («Прижмись ко мне крепче и ближе…»)[51] Прижмись ко мне крепче и ближе, Не жил я – блуждал средь чужих… О, сон мой! Я новое вижу В бреду поцелуев твоих! В томленьи твоем исступленном Тоска небывалой весны Горит мне лучом отдаленным И тянется песней зурны. На дымно-лиловые горы Принес я на луч и на звук Усталые губы и взоры И плети изломанных рук. И в горном закатном пожаре, В разливах синеющих крыл, С тобою, с мечтой о Тамаре, Я, горний, навеки без сил… И снится – в далеком ауле, У склона бессмертной горы, Тоскливо к нам в небо плеснули Ненужные складки чадры… Там стелется в пляске и плачет, Пыль вьется и стонет зурна… Пусть скачет жених – не доскачет! Чеченская пуля верна. 19 апреля 1910 «Как тяжело ходить среди людей…»[52] Как тяжело ходить среди людей И притворяться непогибшим, И об игре трагической страстей Повествовать еще не жившим. И, вглядываясь в свой ночной кошмар, Строй находить в нестройном вихре чувства, Чтобы по бледным заревам искусства Узнали жизни гибельной пожар! 10 мая 1910 Унижение В черных сучьях дерев обнаженных Желтый зимний закат за окном. (К эшафоту на казнь осужденных Поведут на закате таком.) Красный штоф полинялых диванов, Пропыленные кисти портьер… В этой комнате, в звоне стаканов, Купчик, шулер, студент, офицер… Этих голых рисунков журнала Не людская касалась рука… И рука подлеца нажимала Эту грязную кнопку звонка… Чу! По мягким коврам прозвенели Шпоры, смех, заглушенный дверьми… Разве дом этот – дом в самом деле? Разве так суждено меж людьми? Разве рад я сегодняшней встрече? Что ты ликом бела, словно плат? Что в твои обнаженные плечи Бьет огромный холодный закат? Только губы с запекшейся кровью На иконе твоей золотой (Разве это мы звали любовью?) Преломились безумной чертой… В желтом, зимнем, огромном закате Утонула (так пышно!) кровать… Еще тесно дышать от объятий, Но ты свищешь опять и опять… Он не весел – твой свист замогильный… Чу! опять – бормотание шпор… Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный, Шлейф твой с кресел ползет на ковер… Ты смела! Так еще будь бесстрашней! Я – не муж, не жених твой, не друг! Так вонзай же, мой ангел вчерашний, В сердце – острый французский каблук! 6 декабря 1911 Авиатор Летун отпущен на свободу. Качнув две лопасти свои, Как чудище морское в воду, Скользнул в воздушные струи. Его винты поют, как струны… Смотри: недрогнувший пилот К слепому солнцу над трибуной Стремит свой винтовой полет… Уж в вышине недостижимой Сияет двигателя медь… Там, еле слышный и незримый, Пропеллер продолжает петь… Потом – напрасно ищет око: На небе не найдешь следа: В бинокле, вскинутом высоко, Лишь воздух – ясный, как вода… А здесь, в колеблющемся зное, В курящейся над лугом мгле, Ангары, люди, все земное — Как бы придавлено к земле… Но снова в золотом тумане Как будто – неземной аккорд… Он близок, миг рукоплесканий И жалкий мировой рекорд! Все ниже спуск винтообразный, Все круче лопастей извив, И вдруг… нелепый, безобразный В однообразьи перерыв… И зверь с умолкшими винтами Повис пугающим углом… Ищи отцветшими глазами Опоры в воздухе… пустом! Уж поздно: на траве равнины Крыла измятая дуга… В сплетеньи проволок машины Рука – мертвее рычага… Зачем ты в небе был, отважный, В свой первый и последний раз? Чтоб львице светской и продажной Поднять к тебе фиалки глаз? Или восторг самозабвенья Губительный изведал ты, Безумно возалкал паденья И сам остановил винты? Иль отравил твой мозг несчастный Грядущих войн ужасный вид: Ночной летун, во мгле ненастной Земле несущий динамит? вернуться Стихотворение написано под впечатлением смерти художника М. А. Врубеля. вернуться Эпиграф – из стихотворения А. Фета «Когда читала ты мучительные строки…». |
