Как-то ночью Никита проснулся оттого, что его больно трясли за плечи. Он поднял голову и увидел перед собой горящие глаза Ирошникова. Никита сел на постели.
— Проснись, Никита Григорьевич, проснись, — говорил в темноте Ирошников. — Слышишь, Мурашев-то наш, я точно разузнал, верные сведения — дачу себе строит...
— Да ну! — испугался Никита, пытаясь сообразить, как это сообщение может отразиться на его судьбе.
— Верные сведения, — продолжал горячо Ирошников. — В два этажа дом заломил. И все из мусора, из мусора сделано, он с Кравчуком на пару работает.
«И про Кравчука знает», — подумал Никита холодея.
— Не верю я. Мало ли что болтают, — сказал он вслух.
— Я и сам не верил, а теперь точно узнал. Я его выведу на чистую воду, выведу. Вот только отпуск возьму, поеду туда, все досконально разведаю.
— А далеко ехать? — осторожно спросил Никита.
— В Брянской области строит. А дом на имя тещи записал. Чтобы все шито-крыто было. Неглупо, а?
— Ах, в Брянской, — сказал Никита, вытягиваясь на кровати. — А я-то думал...
— Ты что-нибудь знаешь еще? Скажи, скажи. — Ирошников скомкал одеяло. — Что ты думал, скажи?
— О даче этой, — сладко потянулся в кровати Никита. — Я еще на курсах был, ребята о ней говорили. Болтает шоферня.
— Не то, ты не то думал, признайся. Ты что-нибудь знаешь? Говори! — Ирошников схватил Никиту за плечи.
— Ничего я не думал. Не хватай.
— Неправда, я по твоим глазам вижу, неправда. У тебя глаза не лгут. У тебя честные глаза. Скажи мне, скажи. В одиночку, сам знаешь, трудно бороться. Я хотел с тобой, скажи мне...
— Не думал я ничего. Просто спать хочется.
— Эх, Никита, втянули они тебя. Втянули, да? Ведь с ними одна дорога.
— Куда это? — лениво спросил Никита.
— Вот куда, — Ирошников сложил из пальцев решетку и показал ее Никите.
— Ничего я не знаю.
Никита повернулся к стене и потянул одеяло. А Ирошников все шептал в темноте, обещал куда-то поехать, разведать и вывести всех на чистую воду.
После этого ночного разговора Никита совсем успокоился. Все свои страхи он сам и выдумал. Злые языки болтают из зависти. Василий правильно говорил. И Никита окончательно убедил себя, что грузы, которые он возил, попали в детский сад, как и было написано в путевом листе.
В очередной день зарплаты Никита получил больше пятидесяти рублей, и настроение у него стало совсем хорошее. Если так пойдет дальше, будет что купить и вернуться домой не с пустыми руками.
В комнате Никита жил один. Буровой отпраздновал свадьбу и получил с женой квартиру на Парковой улице. Василий Силаев все еще не возвращался из дальней поездки, а Ирошников где-то пропадал по-прежнему.
Иногда приходила Зоя, чтобы узнать, не приехал ли Василий. Она садилась на его кровать, вытирала пыль с его тумбочки и подолгу смотрела на свою фотографию, которую Василий повесил на стене над койкой. Никита ставил на плитку медный чайник, доставал из шкафа пакетик с конфетами, и они пили чай. Зоя рассказывала о себе, хотя и рассказывать было почти нечего. Жила в Усть-Каменогорске, работала на стройке и училась в вечерней школе. Потом окончила школу, приехала в Москву, держала экзамены в строительный институт, не выдержала и осталась у дяди, маминого брата. Поступила учетчицей в автобазу — тоже дядя устроил. В прошлом году дядя получил квартиру, а она с бабушкой осталась жить в старом домике в Марьиной роще. А перед этим еще, когда поступила в автобазу, познакомилась с Василием.
— Как познакомились мы с Васей, все перевернулось, — грустно говорила Зоя.
— Да, худо тебе, — только и отвечал Никита, вздыхая.
— Пожалуйста, не жалей меня. — Зоя гордо встряхивала головой. — А то не буду ничего рассказывать. Вот письмо сегодня от него получила.
Никита повертел в руках конверт, посмотрел на штемпель — из Брянской области...
— Что он там делает, не знаешь? — спросил Никита.
— Строит что-то для подрядчика. Не знаю точно.
— Пионерский лагерь? — насмешливо спросил Никита.
— Знаешь, так не спрашивай.
— Ничего я не знаю, — испугался Никита. — Не хочешь, так не рассказывай. Я нелюбопытный.
Никита привязался к Зое, жалел ее, хотел помочь — и не знал как.
В последний день февраля приехал Василий. Большой медный чайник стоял на столе. Никита и Зоя пили чай.
Василий не вошел, а вбежал в комнату с чемоданом в руках.
— Ага, попались! — закричал он с порога. Зоя засмеялась и бросилась ему на шею. Василий чмокнул ее в щеку и поставил чемодан.
— Берегись, Никита, я тебя с твоим самосвалом на дуэль вызову. Самосвал на самосвал — кого наповал.
— Валяй, валяй, — говорил Никита, радуясь приезду Василия. — Мой посильнее, я тебя живо в овраг спихну.
— Ух, замерз. Налейте чаю. Сейчас что-нибудь покрепче внедрим.
— Опять! — с упреком спросила Зоя, опуская руку Василия, которую до этого держала в своей руке.
— Это ты опять, — усмехнулся Василий. — И я опять. Все начинает вращаться с исходной точки. Подарочек тебе привез — экономия! — И видя, что Зоя не проявляет радости, строго прибавил: — Но-но, надо — значит, привез.
Василий был чем-то озабочен. Он хвастливо рассказывал о поездке — накрутили двести процентов, привезли от подрядчиков благодарность с семью печатями, две бочки экономии, но беспокойное выражение не покидало его лица. Он то косился на дверь, то бестолково кричал и суетился, разбирая вещи в чемодане. Никита хотел было рассказать свои новости, но Василий лишь отмахнулся: «Подумаешь, Буровой. Мы с Зойкой тоже скоро поженимся. Вот только подготовочку сделаем. Правда, Зоя?» Сообщению о суде над Ирошниковым он не удивился и заявил: «Они, тихони, все такие». Однако через некоторое время заинтересовался, стал расспрашивать. Умолчав о ночном разговоре, Никита рассказал, что Ирошников пропадает по вечерам, ведет себя непонятно.
— Шпионит, — не задумываясь, определил Василий, и Никита удивился его проницательности.
— В общем, успехи на всех фронтах, — скривил губы Василий. — Неплохо устроились.
— Не стыдно тебе, Вася? — Зоя передернула плечами.
— Какие успехи? — удивился Никита.
— Так вы ничего не знаете? — Василий покосился на них и потряс кулаком в воздухе. — Премия!
Никита недоверчиво посмотрел на Василия, но тот убежденно продолжал:
— Сходи в контору. Приказ на стенке вывешен для гласности. Нам, кстати, поговорить надо без твоего присутствия.
Никита поспешил в контору. На стене, напротив кабинета Мурашева, висел напечатанный на машинке приказ по автобазе. Отмечая добросовестную работу и за экономию дизель-топлива выдать денежную премию в размере 30 рублей водителям МАЗов. Затем шли фамилии и против цифры «семь» стояло — Кольцову Никите Григорьевичу.
Он два раза перечитал приказ и медленно пошел обратно. Не замечая ничего, он пересек шумный двор автобазы, вышел на улицу, повернул в переулок.
Никита напряженно думал, но мысли все время путались, и он никак не мог добраться до главного. Это ошибка, твердил он, и ему хотелось повернуть назад, чтобы еще раз перечесть приказ и убедиться в ошибке, но он упрямо шагал вперед, потому что знал: ошибки не было. Но, кроме того, он точно знал, что не было у него и экономии топлива. Если бы в приказе была лишь добросовестная работа, это да, это было, тут все правильно. Но там упоминалась также и экономия, а ее-то и не было. Тут и находилась ошибка. Наверное, накладные перепутали. А может, он сам напутал? Нет, он каждый килограмм топлива высчитывал, потому что приходилось блуждать по московским улицам и трудно было уложиться в норму. Но он все-таки уложился. А тут экономия. Откуда? Ведь дальних рейсов он не делал.
И вдруг Никиту осенила простая мысль. Вот откуда пошла экономия! Ведь в путевке, подписанной тогда Кравчуком, стояло три рейса, а он сделал только два. Эти-то сто двадцать километров в оба конца, которые он не ездил, и дали пятьдесят килограммов экономии. Вот как все просто.
