– Чепуха. Эффектная лажа, – горячо сказал он. – Вы или не разобрались, Бор Борыч, или нарочно смущаете людей. Ведь импульсная же синхронизация с громадной скважностью! На каждую секунду свечения годы паузы. Иначе и нельзя, это нужно для нормального спектра. То есть в конечном итоге каждое солнце светит на Асканию-Нову и будет светить на Материк ровно столько, сколько его видят: световой день. От шести до восемнадцати часов. А все миллиарды лет его жизни останутся в паузах. То есть вероятность совсем не та. Пусть в тех паузах вспыхивает хоть новая, хоть сверхновая – успеет за физические годы в ней высветиться и погаснуть… Понимаете, – он авторитетно поднажал своим баском, – сколько бы ни было МВ-солнц: сотни в час, тысячи в сутки, миллионы за месяцы, – суммарная вероятность того, что какое-то из них вспыхнет сверхновой над полигоном, точно так, как если бы его освещало в это время наше, по простонародному выражению Борис Борисыча, красно Солнышко.

– Да ведь мы ни разу пока такого не наблюдали, – поддержал Панкратов. – Статистика в сто тысяч солнц против вас работает, Борис Борисыч. Это же очень редкое явление – сверхновые.

– Вероятность мала, согласен, но не равна нулю, – не отступал Мендельзон. – Знаете поговорку: сапер ошибается только раз. Одна-единственная вспышка сверхновой достаточна, чтобы других нам здесь не понадобилось… и не только нам, не только здесь: всем живущим окрест. – Он пыхнул сигарой, повторил весомо: – Со звездами не шутят.

Все вопросительно смотрели на Любарского.

– Причин для паники особых не вижу, – сказал астрофизик. – Это действительно крайне редкое явление. Настоящая сверхновая вспыхнула в нашей Галактике почти тысячу лет назад. Следующие две, в шестнадцатом веке, были уже не «сверх», многие их относят к просто новым…

– Если Солнце станет новой, то подогреет Землю не до миллиона градусов, а всего до ста тысяч, – сказал Бор Борыч. – Вам от этого легче? Так и солнца над полигоном.

Это верно, – согласился Варфоломей Дормидонтович; повернулся к Бурову. – В самом деле, Виктор Федорович, надо какой-то контроль с возможным отключением. Перестраховаться. Чтоб на душе спокойней было.

– Сделаем, – нехотя согласился тот.

– В фантоме сейчас часты новые и сверхновые, – подал голос Климов, – Каждую ночь можно видеть. А то и не одну. А в нормальной Туманности Андромеды их за год засекали не более двадцати – двадцати пяти… Это из-за дрейфа, движущаяся галактика колеблет пространство. И время тоже.

Тему не поддержали; большинство собравшихся (дело было в трензале на сто четырнадцатом уровне) к фантому М31 и ажиотажу около его дрейфа относились сдержанно.

– Это тебя тревожит, об этом скулишь? – вопросил Любарский свою душу, по-научному – интуицию. – Нет, там вроде все чисто. С тех пор число МВ-солнц перевалило за три сотни тысяч – и ничего. Во всяком случае, – подумал он, – солнцепровод работает теперь на проверку этого; больше пока не для чего. Нарабатывает статистику. Так что же?..»

Между тем пришло время наблюдать: М31 была почти в зените. Он смотрел в окуляр. Соответственно переменились и мысли.

«…То, что изображение фантома все ярче и растет в разме-

рах, означает, что галактика М31 не только перемещается по маршруту Андромеда – Цефей – Дракон… но и приближается. (Это было ясно с самого начала, интуитивно ясно: к нам, к Шару. Раз светит сюда.)

Как она все-таки движется? Ну, если по представлению, что Вселенная живое тело, то и мудрить не надо – просто нормально; с нормальными для такого масштаба скоростями (против них скорость света, скорость распространения малых возмущений – ничтожна) и ускорениями перемещаются части всетела. Как мы движемся. Как у меня, например, палец. Небольшие ведь это, кстати, части всетела – галактики. Геннадий Борисович вон и вовсе аттестует их как поры в нем.

Если углубиться в физику, то действительно похоже на наши манипуляции в Шаре системой ГиМ. Мы там приближались, убирая пространство; и время тоже. Или на манипуляции Ловушками. Но… но! – в таком случае там, около М31, должно быть достаточно неоднородного пространства. Просто залежи его, изобилие!.. А если примерить принцип Пеца, что НПВ общо и нормально, то оно должно быть просто присуще телу галактики. Ух черт!..»

В этой догадке было вдохновение. Любарский почувствовал прилив энергии. Он будто стоял на горе над морем: понимал, что проник далеко, только не знал еще – насколько.

…Космичны были чувства,

космичной становилась психика.

В окуляр между тем он увидел новую быстро, на глазах накаляющуюся точку в съеживающемся накрененном вихре М31. В нем – или около?.. Да, скорее, около, по направлению движения фантома. И он как раз вытягивается этим краем туда, к бело-голубому проколу в пространстве – будто иголочкой. Вблизи окраины вихря, что впереди по движению…

Он справился по звездной карте. Да, в этом месте находился недавно открытый мощный рентген-источник VX-345/90. Со сложными спектрами. Еще не определились, как его толковать: то ли это рентген-звезда, то ли рентген-галактика.

…И дальше можно было не смотреть – ни в телескоп, ни на карту.

Варфоломей Дормидонтович откинулся в кресле, прикрыл рукой воспаленные глаза, расслабился. Не нужно было никуда смотреть – только разумом и душой воспринимать новую картину мира. С благоговейным трепетом.

Да, он был прав. И те, что считали рентген-источник VX-345/90 галактикой, тоже. Только не «рентген», а обыкновенной… даже более обычной, чем другие, ибо в области более общего, по Пецу, пространства. С К100.

Только… как мелка эта куценькая правота земных исследователей против написанной звездами, галактиками и прочим, от чего идет когда свет, когда Х-лучи или радиоволны, в космосе вселенской истины!

…вспомнилась реплика Валерьяна Вениаминовича в том их разговоре после конференции – за чайком за пять минут до открытия МВ; в ответ на его какое-то суждение: «Истинная картина мира какой была, такой и останется. Наши представления приближаются к ней…»

«Наши представления, мои представления… представления мошки. Как же они изменились с тех пор! Ничего от прежних почти не осталось.

Сначала – шашлык по-карски, турбуленция по-любарски; о различимом мире как пенном бурлении времени (тогда еще этой хохмы с шашлыком не было, но дело не в том.)

Шашлык по-карски, время по-любарски – после приказа номер двенадцать.

Сегодня днем обновили после моего доклада: шашлык по-карски, пространство по-любарски… (Кстати, что за шашлык такой? Я подобного вроде никогда и не ел. Из какого-то романа Булгакова, что ли? Или Ильфа и Петрова… ах, да не в том дело! Прибаутка для маскировки нашей мелкости.) И еще про отбивные по-любарски добавили, паршивцы.

А теперь, не угодно ли: не шашлык и не отбивные, даже не время – Вселенная по-любарски. Состоящая в основном – в основном! – из областей НПВ с уменьшенными квантами… впрочем, наверное, и с увеличенными в той же мере! – и насыщенная, набитая мирами – галактиками, звездами, планетами – в тысячи раз более плотно против наших, моих недавних, минуту назад рухнувших представлений. Они рухнули, а истинная картина какой была, такой и осталась, Вэ Вэ прав. Ей хоть бы хны».

Он вышел из павильона в ночь, смотрел, сунув зябнущие руки в карманы, на небо. Россыпи звезд по краям его обрывали ломаные линии гор.

…Мир сей не пустота, нет. Он не только в тысячи, а может, и в сотни тысяч раз плотнее нашего вещественного, не только более его населен и полон жизнью, но и непредставимо разнообразен.

«А ведь и в МВ так. Там куда больше всего, чем мы различали в узенькую спектральную щелочку.