Разумеется, ученая братия, физики, астрофизики, не подали вида, что им подарена мощная «кормушечная» идея. Наука питает фантастику, а не наоборот. Тут же как раз вышло наоборот. Тем не менее отсюда пошло суеверие, что нейтроны могут собраться в плотное тело, даже в звезду с небывалыми свойствами. И со второй половины шестидесятых такие звезды стали обнаруживать в небе… ну, если точнее, истолковывать в таком духе непонятные наблюдения; особенно для этого подошли рентген-источники.

Между тем сие как было фантастикой, так и осталось; факт скопления нейтронов в тело – то есть в количествах огромных, еще больших, нежели атомов и молекул в любом предмете, – экспериментально не подтвержден. Физики знают совершенно противоположное: ядра атомов с большим количеством нейтронов, где-то за сотню-полторы, неустойчивы и распадаются. Или делятся. Какие уж из них звезды! Так что эту фантастику перенесли в честную науку астрофизику от беспомощности.

И еще, само собой, от неприятия нового взгляда на квант h как на событие – а особенно на то, что величины его во Вселенной могут быть самые разные.

…Вот три общих особенности наблюдаемых рентген-источников. Ну, первая ясна из названия: вместо обычного света – Х-лучи; их частоты в тысячи и десятки тысяч раз выше, чем у видимых лучей. Вторая: когда пересчитывают уловленную приборами плотность излучения – с учетом вероятной дистанции до рентген-звезды, – сплошь и рядом выходит светимость в тысячи и десятки тысяч раз больше, чем у обычных звезд – у Солнца, например. Третья: у переменных рентген-источников периоды пульсаций составляют от сотых долей секунды до полутора часов. Если сопоставить с обычными переменными звездами, периоды изменения яркости которых имеют величины от часов до лет, выйдет опять, что у рентген-пульсаров периоды в тысячи и десятки тысяч раз короче.

Занятное единообразие, не правда ли? Нам, внедрявшимся в Меняющуюся Вселенную, где излучение всех светил, начиная даже от туманностей, смещено в К раз именно в рентген и ультрафиолет, не нужно далее много толковать. Но примерим это к обычной Большой Вселенной: возьмем переменную оптическую звезду – или несколько разных – и поместим в область пространства с К от тысячи до десятков тысяч. (Кстати, у нас это самые рабочие пространства в Ловушках Михаила Аркадьевича.) И как мы воспримем приходящие от них лучи в обычном пространстве?

Первое: вместо светового излучения – рентген. В МВ мы это наблюдаем всегда.

Второе: поскольку фотон имеет энергию Е = hv, а частота возросла в тысячи и десятки тысяч раз, то во столько же возрастает энергетическая светимость.

Третье: периоды пульсаций переменной звезды уменьшатся соответственно: если были часы, станут доли секунды; у каких были месяцы – минуты.

И никаких нейтронных звезд под соусом гравитационных коллапсов не надо.

…А теперь я снова возвращу вас к тезису В. В. Пеца об НПВ как общем случае мира. Да, наблюденных рентген-источников не так и много: тысячи, от силы десятки тысяч. Что они против мириад обычных звезд и обычных галактик, детищ однородного мира! То есть привычная картина мира вроде не слишком искажается даже новым толкованием их. Но вспомним, что открыты-то первые рентген-источники только после запуска астрофизических спутников и наблюдаются, как правило, ими же… и за немногие десятилетия их уже насчитали десятки тысяч. Звезды же мы видим глазами и многие века. Если б и эти видели глазами, а не со спутников, то счет бы шел тоже на миллионы и миллиарды.

…Существенная деталь: рентгеновские источники обнаруживают не рентген-телескопами, таких нет, а ячеистыми датчиками. С довольно невысоким разрешением. Определить, одна там звезда или несколько, если излучение одного направления, лучи идут из компактной области, эти датчики не в состоянии. Между тем прибавьте, что сложные картины спектров рентген-источников проще всего истолковать тем, что в этой глобуле не одна звезда, а много. Множество – и каждая вносит свой вклад.

И мы неизбежно придем к тому, что неоднородного пространства-времени во Вселенной в смысле физическом – то есть реально! – гораздо больше, чем однородного. Соответственно, больше и того, что находится в областях НПВ: звезд и галактик, чем видимого нами в оптическом диапазоне. Так сказать, глазками.

Потому что при скромных внешних размерах эти области огромны физически. Может, не такие, как наш Шар, но в них могут вместиться не только звезды, но и шаровые скопления, и галактики.

Само собой, что между обычным (для нас) пространством и областями вселенского К-пространства также есть переходной слой, барьер, неоднородное пространство-время. Как и в Шаре. В нем тоже поле – и он управляем полем. Деформируем. Вместе с К-глобулами внутри и тем, что в них есть.

Этим, в частности, можно объяснить особенности движения М31…

Реплики при обсуждении:

– Наш Любарский второй человек в науке после Джордано Бруно. Того спалили за идею множественности миров – а у этого она уже в квадрате: множество миров во множестве пространств.

– В квадрате спалить невозможно.

– Время по-любарски, турбуленция по-любарски… теперь уже и пространства по-любарски. Что дальше?

– Отбивные по-любарски.

Им было все нипочем.

Сердитый ответ Любарского:

– О подробностях казни Джордано не осведомлен – в квадрате там его жгли или в первой степени. Но вот ваше отношение напоминает мне поведение той старушки, сторонницы и поклонницы Яна Гуса, которая принесла вязанку хороших дров из своих запасов в его костер. Для такого человека, мол, не жалко.

На эту реплику реплик не последовало.

Их тоже можно было понять. Защитная реакция на новое и необычное – легкое отношение к нему. «Ну и что?» Ведь со всех же сторон: и МВ, и дрейф М31, и Ловушки, и проект Материка, и Пояс астероидов… А они в конечном счете просто люди. Ну, знают и умеют больше. Ну и что? Всему должен быть предел, и новому, необычному тоже.

Примечание автора. В первом разделе этой главы дано строгое обоснование наличия неоднородного пространства-времени во Вселенной; областей с уменьшенным (а равно и увеличенным) квантом действия h и, соответственно, с иными свойствами. Советую читателям это запомнить, в скором времени это подтвердится.

Авторство на открытие, скорее всего, присвоят рекламно-шустрые янки или западноевропейцы, включая Израиль. СНД – странам неодураков – такие открытия, конечно, не по рангу.

Cтранно небо с неподвижными звездами,

Странно солнце – все то же каждый день.

Время Любарского – живое и сознательное, вне сна – теперь распределялось в равных примерно долях между четырьмя местами: кабинетом директора, «пецарием-любарием» на сто двадцать втором уровне, К-полигоном в зоне и Овечьим ущельем. Последнее, впрочем, отнимало больше всего: час лету туда, столько же обратно, пребывание – и все в нулевом t; но только здесь можно было наблюдать за М31. Поэтому прилетал сюда обычно Варфоломей Дормидонтович к ночи и, разумеется, не для того чтобы спать.

…Он не был особенно в претензии на прохладную реакцию ниивцев на его доклад. С давних пор у него была привычка: объяснять другим, чтобы понять самому; на манер того школьного учителя. И это его сообщение, в сущности, пока оставалось гипотезой. По-настоящему понять-убедиться можно было единственным способом – прямым наблюдением.

…«Шашлык по-карски, пространство по-любарски». Берите шире, ребята: мир по-любарски. Мир, который совсем не такой, в нем наш, различимый, – лишь рябь и пена на поверхности океанских волн бытия. (Ну, если честно, то это мир Пеца, а он только присоединившийся, примкнувший. Но Вэ Вэ нет, а надо идти дальше…)