– А то!.. – сказал Миша.

И в сумеречную пору этого дня они вдвоем снова посетили те же пути, прихватив тот же «футляр для чертежей» и треноги. Отыскали на тупиковом крайнем пути и этот эшелон, шестнадцать белых двадцатиметровых цилиндров высотой с дом, на четырех двухосных катках каждый.

…Когда дошло до дела, Панкратов замешкался. Тормознул.

– Слушай, а ведь они же чьи-то, эти цистерны. Чьи?

– Там на боках написано. А что?

Миша посмотрел. В сумерках ничего нельзя было разобрать.

– Но мы же кого-то разорим.

До сих пор Панкратов более «спасал» обреченную на переплавку, а то и на свалку научную аппаратуру; брать чужое добро не слишком ему нравилось.

НетСурьез смотрел на него с усмешкой:

– Не распускай сопли. В стране, где народ нищает, богаты только жулики, взяточники и воры. Разорим тех, кто нас разорил. А то и вовсе страховую компанию. Не медли.

«В общем-то, он прав», – подумал Миша.

Далее повторили те же манипуляции, втянули цистерны вместе с участком рельс под колесами в «футляр». Увезли.

Конечно же, Миша не успокоился, пока один такой цилиндр не вставил в «максута» в сборочной мастерской К-языком из другой Ловушки. И цистерна там после К-зарядки превратилась в светящуюся иголочку.

Объем цистерны был раз в триста больше; соответственно, во столько раз можно теперь удлинить НПВ-луч. Если теми дотягивались до Луны, то с цистернами хоть до Марса.

Так что и у него были веские причины внимательно слушать сейчас невнятную речь НетСурьеза.

И у Климова тоже.

После совместного подъема-внедрения в МВ, в котором Евдоким Афанасьич был, понятное дело, гидом, когда вернулись, вышли из кабины ГиМ, он рассказал Имяреку о своем недоумении: почему окраинные галактики, порожденные длящимся долю секунды вселенским штормом, живут аж по десять секунд?

Тот помотал головой, будто отгоняя мух:

– Объясни еще раз.

– Что?

– Что здесь можно не понимать? А галактики Большой Вселенной и вовсе живут миллиарды лет. А вы вот здесь живете свои месяцы и годы соответственно К-уровням. И окраинные в своем К-уровне.

– Так порождены ж там…

– А дети тоже сплошь и рядом переживают тех, что их породил. Что здесь можно не понимать? Первичны события, вот и все.

И Дусик отошел от него, чувствуя себя частично идиотом, частично мячом, по которому наподдали, и он теперь далеко летит. Ему самому показалось странным свое недавнее недоумение. В самом деле, что здесь можно не понимать – если охватить умом весь диапазон бытия! И он, много раз поднимавшийся в МВ, с упоением вникавший в миропроявления ее, не охватил. А этот – сцепщик с Катагани-товарной, сразу. «Вот гад, как он меня!»

Но вернемся к ним у доски.

– Так уже… – сказал Имярек. – Для умных достаточно. Нет, серьезно.

– Хорошо, – склонил смиренно выю Климов, – я не только негордый, но и неумный. Так ну?..

– И я тоже, – добавил Миша. – Не дай нам утонуть.

– Может, лучше сами? Время здесь навалом, неделькой позже, неделькой раньше. Больше уважать себя будете, меньше злиться… в том числе и на меня. Нет, серьезно.

– Да брось ты! Не видишь, я уже пузыри пускаю! – произнес Дуся.

– Ну, как хотите. Ростовщики не вы, а ваши Ловушки. И назвали же! Себя заморочили: поймать, схватить, спрятать… А эти устройства одинаково могут и «Хватай!», и «На, бери!». Пространству все равно.

НетСурьез полюбовался лицами этих двоих, заплевал окурок, кинул в урну:

– Ладно, вы уже на берегу. Обсыхайте. – И ушел.

Панкратова озарило в ту же минуту:

– А и верно!

– Швырнул, как кость… – дозрев, с восхищением и злостью молвил Дуся. – Ну и тип, а? Осчастливил – а хочется морду набить.

– Гениально! – У Панкратова сам раскрывался рот. – Нет, правда – симметрично же все: что туда, что оттуда. Сейчас считаем, пробуем… А мы-то! Это же тот самый К-язык в монтаже. Еще вчера мог дозреть – вместо этой ТМП… тьфу! И облака ждать не надо. «Дай!» – «На!»-транспортировка, ДНТ. Метод встречных Ловушек!

– Вот именно: мы-то! – не успокаивался Климов. – Назвать эту идейку гениальной – это, Миш, чтоб нам с тобой не называть себя кретинами. Идея очевидная. Мы в самом деле зашорились – два придурка. Можно не глядеться в зеркало, достаточно друг на друга… пока не сделаем. А ну, давай прикинем.

И тряпкой стер нарисованное Мишей. Идея ТМП – новорожденная и окрещенная аббревиатурно – приказала долго жить.

Новый рисунок на доске, вскоре, в тот же день, воплотившийся в жизнь, был таков: Ловушка, захватившая предмет (в режиме «Дай!»), поворачивалась в другую сторону, выбрасывала НПВ-язык с этим предметом в режиме «На!» на ту же – или большую – высоту, где гуляют облака-экраны. Но вместо облака там его просто встречает надлежаще раскрытый НПВ-язык другого ЛОМа – в режиме «Дай!». НПВ-языки скрещиваются, как лучи прожекторов; первый отдает второму свою добычу. И все. Не надо ни облаков, ни тем более вертолетов. На тех же дистанциях.

Проверили в лаборатории, все вышло предельно просто. Потребовалось слегка перестроить схему для режима «На!» – управление полем.

Да, это было решение проблемы НПВ-транспортировки надолго, навсегда.

И подарил «зубрам НИИ» его новичок, хмырь с невнятной речью. Сцепщик, пациент Института судебной психиатрии имени Сербского, кандидат физматнаук.

Самое обидное, действительно выходило именно так: зашорили себя этим хватательным неудачным названием – и не доперли. Только поэтому. А хитрости никакой.

И хотя в окончательную схему вошла и идея Евдокима Афанасьича: ЛОМ-приемник расположили именно на краю Внешкольца, повернув в сторону Овечьего – чтоб сразу брать камни и опускать на полигон, – тот долго не мог успокоиться.

– Но мы-то, мы-то… как кость нам кинул, а? – изливал он душу Панкратову. – Я ведь на подначку работал, позабавиться хотел. Полная уверенность, что коли мы не знаем решения, то никто. Слушай, дураки мы или умные?

– Как когда.

– А как когда?!.. Ведь это жизненно важно: в критический-то момент кто мы окажемся?

Вечный вопрос бытия. Цивилизация не дает на него ответ.

(Вот, оказывается, почтенные читатели, к какому моменту надо было привязать тот искрометный диалог Альтера Абрамовича и Вениамина Валерьяныча о «На!» – «Дай!»-транспортировке и прочем. То-то у меня были сомнения.

Склероз, склероз… этак я и Валерьян Вениаминыча Пеца из гроба подниму.

Но ничего не поделаешь: написано пером – не вырубишь топором. Вперед!)

Но проблему вещества для Материка это, увы, не решило. Она была не в способе перемещения.

Ускоренно доставили в этот день и первую половину следующего еще семь «островов» тех же примерно размеров, опустили в намеченные места К-полигона. Получился сверх тех поименованных четырех архипелаг Большие Панкраты – камни Михаил, Алефтина, Димыч и Сашич (так население башни прозвало двух годовалых НПВ-бутузов, очень серьезных ребят) в северо-восточной части, камень Нюсеньки (чтоб порадовать безутешную после кончины Корнева секретаршу) и еще два: Большой Бармалей и Малый Бармалей; эти так назвали больше из озорства.

В НПВ все делается быстро. К этому времени под Внешкольцом натянули координатную сетку из тонких проволочек – с делением по градусам, угловым минутам и секундам. Соответственно географическим координатам Катагани и тому, что на сотни километров прилегало к ней с запада и востока, севера и юга; только обращено это было теперь внутрь, на хоздвор НИИ. Создаваемая там территория простиралась с севера на юг на шестнадцать угловых градусов, от 55-го до 41-го северной широты; и на двадцать градусов с востока на запад, от 52-го до 36-го восточной долготы. Для перемещавшихся там на НПВ-«бригантинах» это были вполне серьезные координатные числа, важные вплоть до минут.

Центр будущего Материка имел координаты города Катагани: 48 градусов северной широты, 44 градуса восточной долготы. Большие Панкраты находились на 50 градусах северной широты и 40 градусах восточной долготы.