Но, как это было и с Уайзом, некоторые лидеры ВСО в Палестине не испытывали никаких сомнений в отношении правдивости подобных слухов еще задолго до того, как сочли нужным официально обнародовать соответствующие факты.
17 апреля 1942 г., даже еще до бундовской радиопередачи, Моше Шерток обратился с письмом к командующему 8-й британской армией в Северной Африке генералу Клоду Олинлеку *. Его тревожила судьба, которая могла бы постигнуть палестинских евреев, если бы Африканский корпус прорвался через Египет.
_________
* Он одновременно занимал тогда пост командующего британскими вооруженными силами на Ближнем Востоке. — Прим. ред.
_________
«Истребление еврейской расы, — писал Шерток. — представляет собой один из основных тезисов нацистской доктрины. Недавно опубликованные надежные сообщения показывают, что подобная политика претворяется в жизнь с неописуемой жестокостью… Следует опасаться, что палестинских евреев ожидало бы даже еще более быстрое истребление»14 (курсив автора. — Ред.).
Иными словами, в то время как Грюнбаум, человек, официально назначенный руководить спасательными операциями ВСО, сомневался в достоверности сведений о массовом истреблении народа, которому он, как полагали, помогал,
глава политического управления Еврейского агентства использовал те же сведения, чтобы убедить англичан вооружить сионистское движение в Палестине.
После публичных заявлений Уайза и Еврейского агентства внимание общественности сосредоточилось на поисках мер,
которые в этой связи можно было предпринять. Заявление
Еврейского агентства пробудило во всем ишуве (еврейской общине) спонтанное чувство вины, когда вся реальность ожидавшей его сородичей ужасной судьбы глубоко проникла в сознание еврейства. Однако главная цель сионистов не претерпела никаких перемен. Их первоочередной задачей попрежнему оставалось создание после войны еврейского государства, и они не собирались допустить, чтобы «холокост»
поставил ее под угрозу. В соответствии с такой позицией, когда местный союз журналистов разослал аналогичным организациям журналистов за границей телеграммы с просьбой сосредоточить внимание на разоблачении происходившей резни, Дов Йозеф, исполнявший обязанности начальника политического департамента Еврейского агентства, предостерег их против опасности «опубликования данных, преувеличивавших число еврейских жертв. Ибо, если мы объявим о том, что нацисты убили миллионы евреев, нас с полным основанием спросят, где же тогда те миллионы евреев, для которых, по нашему утверждению, нам после окончания войны понадобится обеспечить национальный очаг в Эретц-Исраэле» 15.
Иоав Гелтер рассказывает нам о непосредственных последствиях вмешательства Дова Йозефа: «В результате громогласные протесты были приглушены и вместо того начались поиски способов реагировать на события более «конструктивным» образом»16. Бен-Гурион заговорил о «требованиях» того, чтобы союзники пригрозили нацистам возмездием и попытались спасти евреев, и в особенности детей, или же обменять немцев на евреев и т. д. Одновременно он продолжал призывать сосредоточить внимание на мобилизации поддержки предложения о сформировании еврейской армии17.
Гврейское агентство по-прежнему лишь создавало видимость кипучей деятельности, не предпринимая каких-либо специальных усилий для организации надлежащей спасательной операции. Грюнбаум вдобавок к руководству Комитетом по спасению все так же занимался и различными другими делами18. Профессор Бауэр дал руководящей роли Грюнбаума в спасательных усилиях следующую чисто научную оценку:
«Па основании результатов исследований, проведенных в Институте по проблемам современного еврейства при Еврейском университете, я сказал бы…
что некоторые из лидеров, и в частности Ицхак Грюнбаум… совершенно пали духом. Он и ряд его близких коллег полагали, что для спасения европейских евреев нельзя было предпринять чего бы то ни было и что деньги, направленные в Европу для организации бегства евреев, их сопротивления или спасения, оказались бы выброшенными на ветер. Однако они считали подобные усилия целесообразными, поскольку после войны можно будет сказать, будто бы они сделали для евреев все, что только было возможно. Следует подчеркнуть, что они не говорили, что не нужно предпринимать каких-либо попыток спасти своих сородичей, но считали, что все такие попытки неизбежно потерпят провал» 19.
Но действительно ли Грюнбаум что-то делал? В Палестине имелось множество людей, ужасавшихся пораженченским настроениям ВСО и ее постоянной озабоченности целями сионизма, в то время как их собратьев систематически убивали, и эти люди громко требовали действий. Ничто непосредственно не угрожало гегемонии лидеров ВСО, но ее руководство ощущало оказывавшееся на него давление. Последнее было направлено главным образом на Грюнбаума, который в конце концов не выдержал и на состоявшемся 18 февраля 1943 г. заседании сионистского Исполкома принялся обвинять как своих критиков, так и друзей в том, что они позволяли возлагать всю вину за происходившее на него, хотя и сами ничего не делали. Впоследствии он так изложил содержание этой невероятной речи в своей послевоенной книге «В дни «холокоста» и гибели»:
«Однако разрешите мне потолковать между нами об этой стороне картины — всегда существует выход, универсальный для каждого горестного события, для каждого «холокоста». Прежде всего мы набрасываемся на наших руководителей: они-де во всем виноваты…
Если бы мы подняли голос, если бы мы стали этого требовать, то было бы сделано все возможное для того, чтобы спасти их, помочь им. И если ничего не было сделано, то это потому, что мы не подняли голос и не потребовали…
Я хочу опровергнуть эту точку зрения… Для того чтобы спасти людей из оккупированных стран… было бы необходимо, чтобы нейтральные страны предоставили им убежище, чтобы воюющие государства открыли свои ворота перед беженцами. А когда мы предлагали попросить их об этом через наших друзей… находились такие, кто говорил: «Не касайтесь этого вопроса: вы же знаете, что они не пустят евреев в Северную Африку, в Соединенные Штаты; не ставьте наших товарищей в такое положение. Общественность не способна согласиться с подобными рассуждениями, она не понимает, да и не желает понять их…
Тем временем в Эретц-Исраэле возникли настроения, которые я считаю весьма опасными для сионизма, для наших усилий добиться освобождения, для нашей войны за независимость. Я никого не хочу обидеть, но не могу понять, как могла случиться в Эретц-Исраэле вещь, которая никогда не случалась за его пределами.
Как могло случиться, что на встрече в Иерусалиме люди кричат: «Если у вас недостаточно денег, вы должны взять их в «Карен хаесоде», вы должны взять их в банке, там есть деньги». Я счел своим долгом противостоять этой волне…
И на этот раз в Эретц-Исраэле раздаются голоса:
«Не ставьте Эретц-Исраэл на первое место в это трудное время, в такое время, когда происходит истребление европейского еврейства». Я не признаю подобных разговоров. И когда кое-кто стал спрашивать меня:
«Разве вы не можете отдать принадлежащие «Карен хаесоду» деньги на спасение евреев в диаспоре?», — я ответил: «Нет!» И я снова говорю: «Нет!» Я знаю, что люди задают себе вопрос, почему я счел необходимым сказать это. Друзья твердят мне, что, если даже эти соображения и справедливы, нет никакой нужды говорить о них публично в дни скорби и тревоги. Я не согласен с этим. Я считаю, что мы должны преградить путь этой волне, которая отодвигает сионистскую деятельность на второй план. Разве я это сказал для того, чтобы похвалиться собственными принципами? А люди из-за этого назвали меня антисемитом и решили, что именно я во всем виновен, потому что мы не отдаем приоритета спасательным операциям.
Я не собираюсь защищать себя. Подобно тому как я не стал бы оправдываться или защищать себя, если бы они вздумали обвинить меня в убийстве моей собственной матери, так я не собираюсь защищать себя и в этом случае. Но мои друзья не должны были бросать меня на произвол судьбы в этой битве, а потом успокаивать мою душу такими разговорами, как: «Если бы ты был связан с какой-либо политической партией, нам пришлось бы наложить на тебя узду». Я нахожу необходимым заявить: сионизм — превыше всего…
В заключение хочу высказать несколько мыслей.
Конечно, наш долг — продолжать действовать во имя спасения и не упускать ни одной возможности покончить с резней… В то же время мы должны оберегать сионизм. Существуют люди, полагающие, что этого не следовало говорить сейчас, в период «холокоста», но, поверьте мне, за последнее время мы наблюдаем тревожные симптомы в этой связи; сионизм превыше всего — необходимо провозглашать это всякий раз, как какое-то известие о «холокосте» отвлекает нас от той освободительной войны, которую мы ведем в нашем сионистском движении. Наша освободительная война не порождена непосредственно «холокостом» и не смыкается с нашими действиями на благо диаспоры в пору его проявления, что идет нам во вред. Подобной ситуации не знает ни одна другая национальность.
Перед нами открыты две области деятельности; они родственны друг другу и связаны между собой, однако фактически являются двумя отдельными областями работы, хотя иногда и соприкасаются друг с другом.
И мы должны оберегать — особенно в наше время — приоритет борьбы за наше освобождение»20.
