— И это все? — спросил Штифт.

— Все, — ответил Покатилов и довольно путано начал ссылаться на различные объективные причины.

— Вы об этом, господин директор, скажете не мне и не здесь, — заявил Штифт и, повернувшись, ушел.

Не прошло и десяти минут, как появились немецкие солдаты и заняли все выходы и входы.

Прошло еще с полчаса. Неожиданно появились фельдфебель Штроба и Лысенко. Штроба снял немецкие посты, а Лысенко вызвал Покатилова.

— Ну, Покатилов, рассказывай!

Покатилов рассказал ему все, как было. Лысенко молча выслушал, а потом хорошенько отчитал Покатилова.

— Благодари Гавриила Артамоновича! — сказал Лысенко в заключение. — Не будь Шлыкова — висеть бы тебе на перекладине!

Оказывается, Штифт, вернувшись из котельной в контору, хотел было звонить в гестапо, но его вовремя остановил Шлыков. Узнав, в чем дело, он сразу же перешел в наступление.

Гавриил Артамонович доказывал, что Покатилов тут ни при чем, что во всем виноват Франц: он был груб с рабочими, убил ни в чем не повинного старика-счетовода (к тому времени бедный старик умер). Штифт ему возражал, говоря, что только так и нужно поступать с русскими лентяями и лодырями, которые не желают выполнять его приказов.

Но Шлыков продолжал настаивать на своем и даже сумел доказать, что Покатилов — прекрасный специалист, его слесари — опытные рабочие. Если господин Штифт хочет, чтобы электростанция была быстро пущена в ход, надо дорожить такими людьми. Со своей стороны, он, Шлыков, осмеливается рекомендовать господину Штифту следующее: Франца убрать, наблюдение за работой поручить непосредственно фельдфебелю Штроба и приказать Лысенко проверить, как идут работы на электростанции…

Штифт согласился с доводами Шлыкова. Пока бетрибсфюрер еще полностью доверял ему. Особенно понравилась Штифту мысль поручить проверку работ на электростанции Свириду Сидоровичу Лысенко.

В ту пору немец относился к Лысенко, пожалуй, не хуже, чем к Шлыкову: Штифту невольно импонировали спокойная сдержанность Лысенко и то уважение, с которым все окружающие относились к нему. Кроме того, хорошее отношение бетрибсфюрера к Шлыкову и Лысенко объяснялось и тем, что Штифт еще верил в восстановление комбината и считал, что только с помощью Шлыкова и Лысенко он может преподнести своему начальству такой богатый подарок.

Верзила Франц исчез, его больше не видели на комбинате.

Фельдфебель Штроба первые дни безотлучно торчал на электростанции. Но скоро ему это надоело: в котельной стоял невыносимый шум. Выполняя указание Лысенко, слесари делали вид, что работают с необычайным рвением…

Через несколько дней Штифт снова пришел к Покатилову и был приятно удивлен: работа действительно значительно продвинулась вперед. Слесари трудились так рьяно, что бетрибсфюрер счел возможным объявить благодарность господину директору.

Штифт стал еще больше благоволить к Шлыкову: ведь это он подсказал ему правильный выход. А Лысенко хитро улыбался в свои пушистые рыжие усы. Он-то знал: слесари больше шумят, чем работают. К тому же еле заметные трещинки, в свое время обнаруженные Покатиловым на стенках котла, еще покажут себя и в конце концов сделают бессмысленной и нелепой всю эту шумную возню в котельной…

Порфирьев нервничал: на его заводе работа вначале не ладилась. О производстве маргарина и речи быть не могло. Пресловутый шпейзефет и тот требовал пара, а локомобиль, о котором говорил Шлыков, все еще не работал.

Он оказался там, где Шлыков и указал, — на запасных путях. Доставкой его к маргариновому заводу занялся фельдфебель Штроба и сам лично руководил работой. Казалось бы, о чем еще мог мечтать Порфирьев? Но локомобиль неожиданно рухнул на землю, когда его снимали с железнодорожной платформы. И хотя фельдфебель и получил выговор от Штифта, но разве от этого Порфирьеву было легче?

Замена разбитых частей локомобиля заняла немало времени. К тому же пока локомобиль ремонтировали, внезапно исчезла одна его ответственная деталь. Прошло несколько дней, в течение которых тщательно искали, а потом заново изготовляли пропавшую деталь.

Наконец все было закончено. Локомобиль как будто был в полном порядке. Его благополучно доставили к маргариновому заводу. Теперь оставалось дать пар.

По рекомендации Шлыкова к локомобилю был приставлен старый слесарь теплоэлектростанции Иван Петрович Кухленко.

Начались неполадки с топливом. Шлыков, Лысенко и Кухленко уверяли Штифта, что на Кубани локомобили обычно топят соломой. Но Штифт и главным образом фельдфебель Штроба заупрямились: они потребовали антрацит для топки локомобиля.

Прошел еще день в тщетных поисках антрацита, и в конце концов остановились на штыбе, хотя Лысенко и заявил Штифту, что не ручается за успех.

У локомобиля собралось все начальство: Штифт, Штроба, Шлыков, Порфирьев. Не было только Лысенко: он работал вместе с Покатиловым на электростанции и не мог прийти.

Кухленко растопил котел. Штыб весело горел. Иван Петрович шуровал вовсю, подкидывая топливо. Из трубы валил густой черный дым. Давление в котле нарастало. Стрелка манометра медленно ползла вверх.

Кухленко, открыв кран, пустил пар в заводской паропровод. Стрелка манометра неожиданно начала быстро падать и замерла на нуле.

Штифт был вне себя от гнева. Он топал ногами, угрожал.

— Извините меня, господин Штифт, — спокойно перебил его Лысенко, только что подошедший к локомобилю. — В свое время я уже докладывал вам, что эта система не приспособлена к штыбу. Разрешите еще раз осмотреть машину.

Около часа Лысенко вместе с Кухленко возились около локомобиля. Они вылезли из-под него черные, как негры. Лысенко попросил у Штифта отсрочки на день: он обнаружил какую-то неисправность.

— Хотя должен вас предупредить, господин Штифт, — заметил Свирид Сидорович, — что я по-прежнему не гарантирую успех.

Отсрочка была дана. Но на следующий день повторилось то же самое, с той лишь разницей, что три часа локомобиль исправно давал пар, а потом снова заупрямился.

Когда об этом доложили Штифту, немец даже побледнел от негодования. Он вызвал по телефону командование инженерного батальона и потребовал прислать техника. Ему ответили, что техник явится завтра утром.

Шлыков присутствовал при этом разговоре Штифта. Он вышел из кабинета и тотчас же направился к Порфирьеву.

— Добрый день, Юрий Александрович! Пришел наведаться, как живете-можете?

Порфирьев был мрачнее тучи. Ему хотелось выслужиться перед новым хозяином и первому на комбинате дать продукцию, какого бы качества она ни была. А тут проклятый локомобиль!..

— Позор! — негодовал он. — Локомобиля пустить не можем!

— Для вас стараемся, Юрий Александрович, — улыбаясь, ответил Шлыков. — Поджидаем, пока вы изучите мою брошюрку…

Дело в том, что когда было решено вместо маргарина вырабатывать шпейзефет, Шлыков обещал помочь Порфирьеву — и сдержал свое обещание. Он раздобыл где-то немецкую инструкцию по производству шпейзефета и дал ее Порфирьеву. Эта инструкция спасла Порфирьева. Не будь ее, он долго бы возился с освоением незнакомого ему технологического процесса. И вот теперь Шлыков и напомнил ему об этой инструкции.

— Я давным-давно ее проштудировал! Все оказалось проще простого…

— Давным-давно? — хмурясь, повторил Шлыков. Он говорил с Порфирьевым, как строгий начальник с провинившимся подчиненным. — А почему вы вовремя не сказали мне об этом? Или, может быть, вы решили действовать самостоятельно и нарушить соглашение, которое мы заключили тогда у вас на квартире?..

— Да что вы, Гавриил Артамонович! — оправдывался Порфирьев. Его встревожил тон Шлыкова. Больше всего он боялся остаться без поддержки всемогущего старика. — Я просто не догадался, что мне надо сообщить вам об этом…

— Плохо, что не догадались: вы бы давно имели пар. Надеюсь, в ваших интересах дать скорее продукцию?

— Ну, еще бы! Что за вопрос! — пробормотал Порфирьев.

— Ну, хорошо!.. Теперь вы сами пустите локомобиль.