Наш отряд, включившись в наступление нашей армии, вел горячие схватки на подступах к горе Ламбина. На учете был каждый боец. Отряд поредел: многие минеры отправлены в наши филиалы. И в довершение всего в самый разгар боев мы получаем тяжелые вести: арестованы Лагунов и Гладких, посланные нами в Краснодар…

Из группы Лагунова только трое добрались до Краснодара: Сухореброва, Литовченко и Луговой. Сухореброва поступает в распоряжение Азардова и под его руководством начинает сколачивать новые группы комсомольцев-подпольщиков. Литовченко и Луговой по указанию Деревянко направляются на комбинат Главмаргарин, где они когда-то работали.

Двадцать третьего января Советская Армия освобождает Армавир. И, словно отголосок этого удара, в Краснодаре гремят новые взрывы. О них следует рассказать подробнее…

Между комбинатом Главмаргарин и станцией Краснодар-I сходятся три железные дороги: одна проходит на Тимашевку и дальше — к Азовскому морю и Ростову-на-Дону, вторая — к Тихорецкой, третья — к станице Кавказская. Немцы лихорадочно эвакуируются из Краснодара. Все три линии загружены до предела. Вот Деревянко и приказал Бибикову нанести удар именно в этом месте, там, где около угольного склада для паровозов, под полотном железной дороги, проходит огромная железобетонная труба. По этой трубе идут трамвайные линии и шоссе Краснодар — Кавказская.

К месту, выбранному для диверсии, подходы исключительно трудны.

Со стороны комбината — широкое открытое поле, и, хотя идет дождь и на улицах Краснодара лежит грязь, — поле покрыто белым покровом снега. Чуть поодаль, через шоссе, вплотную примыкая к железнодорожному полотну, на возвышенности стоят огороженные забором баки с нефтью. С противоположной стороны большой пустынный сквер полого спускается к шоссе. У трубы и у нефтяных баков — усиленные немецкие караулы.

В помощь Бибикову даны Сухореброва и Федосов. Они долго обсуждают план диверсии и становятся в тупик: скрытно к трубе не подползешь, а завязывать бой с охраной бессмысленно. Выход находит Федосов: он предлагает в нужный момент отвлечь от трубы немецкий караул.

Диверсия назначена в ночь на двадцать седьмое января.

Бибиков с тремя помощниками, тяжело нагруженные толом, ползут к трубе по открытому полю. Они одеты в белые маскировочные халаты и почти сливаются со снегом. Заметили на снегу следы широких солдатских сапог: очевидно, сюда время от времени заглядывают немецкие обходчики. Если немцы явятся сейчас, придется уходить с боем…

По другую сторону трубы через сквер пробирается Сухореброва с четырьмя комсомольцами, они тоже несут пакеты с толом.

Обе группы почти одновременно достигают исходных позиций. Диверсанты лежат неподвижно. Сквозь сырой туман смутно виднеются отверстие трубы, фигуры часовых и семафорщика, который стоит со стороны сквера и регулирует движение.

Минеры ждут сигнала Федосова, а Федосов молчит, и всем кажется, что давно уже миновали все условные сроки…

Наконец у нефтяных баков раздается выстрел. Потом второй, третий, вспыхивает ожесточенная стрельба. Одновременно с выстрелами загорается крайний бак с нефтью. Яркий свет заливает поле. Диверсанты приникают к снегу. Но сырой туман прижимает черный дым к земле. Ветер гонит его к трубе, и дым обволакивает все кругом густой темной пеленой.

Стрельба у баков становится ожесточеннее. Значит, Федосов осуществил свой план: оттянул на себя основные силы охраны у трубы.

Под защитой дыма диверсанты подползают вплотную к ней. Короткая схватка — и часовые сняты без единого выстрела. Минеры приступают к делу.

Первой кончает работу группа Сухоребровой. Один из ее комсомольцев, пройдя по трубе, докладывает Бибикову:

— У нас все готово!

— Через три минуты рвем, — отвечает Яков Ильич.

Комсомолец снова ныряет в трубу. Раздается резкий свист.

Бежит огонек по бикфордову шнуру. Минеры, не скрываясь, бросаются прочь. За их спинами гремит глухой взрыв.

Железная дорога взорвана. Шоссе Краснодар — Кавказская выведено из строя. Пылает нефтяной бак, подожженный Федосовым. А немцы еще долго стреляют в туманную сырую темь…

Тридцать первого января части нашей армии с боями занимают Тихорецкую и Майкоп. И опять, как эхо, грохочут взрывы в Краснодаре.

На этот раз они гремят на берегу реки.

Перед уходом из города части Советской Армии взорвали железнодорожный мост через Кубань. Немцы взялись восстанавливать его. Вначале они пытались поднять фермы, упавшие в реку. Но вскоре отказались от этого и решили поставить новые. Для этого немцы разобрали несколько крупных зданий в Краснодаре и, доставив к реке снятые с них двутавровые балки, начали сооружать новые фермы. На строительство моста были посланы наши подпольщики. Ими руководил Деревянко. И строительство шло через пень колоду: то разбегутся рабочие, пригнанные из сельских районов, то один за другим бесследно исчезнут немецкие инженеры, то выйдут из строя механизмы…

Все же немцам удалось уложить балки. Они хотели уже приступить к сборке ферм. Но на строительство были тайком доставлены маленькие чемоданчики, изготовленные в подпольном арсенале. И ночью над Кубанью загремели взрывы.

Среди немцев переполох. В небе мечутся голубоватые лучи прожекторов. Бьют зенитки, трассирующие пули чертят разноцветные линии в темноте ночи — немцы уверены, что на мост налетели советские самолеты. Но самолетов нет. Минеры уже успели скрыться. Строительство моста надо начинать сызнова…

В эту ночь в Краснодар пришел Ельников: он разведал все, что касается понтонных мостов, и теперь должен согласовать свой план с Арсением Сильвестровичем.

Оказывается, немецкое командование решило на случай отступления обеспечить себе переправы через Кубань. В распоряжении немцев лишь два наведенных моста у Стефановки, Яблоновки и постоянный у Горячего Ключа да паром у КРЭС. Фашистское командование, подозревая, очевидно, что эти переправы находятся под неусыпным наблюдением подпольщиков и партизан, сосредоточило между Марьинской и Елизаветинской запасные понтоны для мостов.

И вот Ельников рассказал Арсению Сильвестровичу о своем плане: он предлагает в нужный момент спустить по реке дебаркадер, баржи и плоты со взрывчаткой и уничтожить понтонные мосты.

План Ельникова был одобрен. Арсений Сильвестрович вызвал Валю.

— Ты просилась, Валентина, на задание. Предупреждаю: выбрал для тебя опасную и трудную операцию.

— Я готова! — с радостью отвечает девушка.

Они долго обсуждают все детали плана. В конце концов решено: дебаркадером займется Валя, баржами — Павлик-батуринец, плотами — Азардов. Для временного хранения взрывчатки намечена квартира жены механика Бутенко, который жил на нелегальном положении в селе Калинине.

В первых числах февраля на комбинат является агент гестапо. Расположившись в кабинете Штифта, он вызвал к себе с десяток рабочих.

— Вам знакомы эти люди? — спрашивает гестаповец, показывая им фотографии Лагунова и Гладких.

Рабочие, не сговариваясь, отрицательно качают головами:

— Нет… Не знаем…

На следующий день в гестапо вызваны пятнадцать человек с комбината. Они взяты из разных цехов и с разных заводов. По очереди каждому из них дают очную ставку с Лагуновым и Гладких. Лица арестованных обезображены побоями. Но как же не узнать Гладких, председателя завкома? И снова каждый из пятнадцати отвечает:

— Нет. Не знаю…

Наступление Советской Армии продолжается: шестого февраля взяты Батайск и Ейск. Краснодарские подпольщики наносят новые и новые удары по врагу.

Первый удар обрушивает на головы немцев наш яблоновский филиал. Здесь уже давно работают две девушки-рыбачки. Им удается наладить «дружеские» отношения с немецкой охраной. Обычно около полудня девушки подходят к мосту с корзинами, полными яблок и яиц, и дешево распродают свой товар немецким часовым. Рыбачки веселы, миловидны, они знают несколько немецких слов и флиртуют с солдатами напропалую. Это, конечно, очень противно — улыбаться немцам и любезничать с ними, и все же девушки каждый день ходят к мосту и, сидя около стальных тросов моста, пересмеиваются с часовыми…