Улучив удобный момент, Жора шепнул Лысенко:

— Отдан приказ о вашем аресте. Немедленно бегите.

Лысенко чуть заметно вздрогнул, взглянув на Жору. Тихо сказал ему:

— Отойдите от меня!..

Агенты, посланные Кристманом, растерялись. Они никак не ожидали, что встретят здесь все немецкое начальство комбината. Особенно их смутило то, что Родриан так дружески пожимал руку Лысенко. Они в нерешительности стояли у проходной, ожидая, когда все разойдутся.

Жора видел, как Лысенко, выйдя из толпы провожающих, быстро пошел по направлению к маргариновому заводу и скрылся за его углом. Жора понял: Лысенко хочет спрятаться в одном из подвалов или уйти с территории комбината через секретный выход.

В этот момент машина Родриана выезжала из ворот.

Как свора гончих, агенты сорвались с места. Они пробежали мимо Жоры.

Юноша готов был броситься на них, начать стрелять, завязать с ними драку, сделать что угодно, только бы выиграть время и дать возможность Лысенко уйти. Но Жора не двинулся с места, понимая, что должен остаться в стороне…

Все разошлись: провожавшие, очевидно, не заметили агентов или не обратили на них внимания. У подъезда главной конторы остались двое: Жора и Шлыков. Гавриил Артамонович, развернув какой-то план, внимательно разглядывал его.

Прошло минут пять. Агенты не возвращались. Жора облегченно вздохнул: Лысенко удалось уйти!

И вдруг в отдалении, где-то около ТЭЦ, хлопнул револьверный выстрел. За ним второй, третий. Потом все стихло.

Жора невольно взглянул на Шлыкова. Гавриил Артамонович, опустив руку с планом, смотрел по направлению выстрелов. Лицо его было бледно.

На главной аллее комбината показалась группа агентов. Среди них шел Лысенко. Светло-серое пальто его было в крови, руки скручены за спиной. А следом за ним рабочие несли труп немецкого шпика.

Лысенко провели в нескольких шагах от Жоры. Но Свирид Сидорович даже не взглянул на него. Он шел, смотря прямо перед собой. За воротами его посадили в машину и увезли.

Острая томительная тоска охватила Жору… Хотелось поделиться с кем-нибудь горем, даже просто крепко пожать руку другу… И снова, не отдавая себе отчета, он обернулся к Шлыкову. Гавриил Артамонович поднимался по ступенькам крыльца, тяжело опираясь на свою новую палку с костяным набалдашником. Он шел медленно, с трудом передвигая ноги…

Вечером, как обычно, Жора отправился в больницу к Булгакову, надеясь встретить там Арсения Сильвестровича: надо было рассказать ему обо всем происшествии и получить новые распоряжения.

Жора пришел в больницу раньше назначенного срока. Процедуры еще не начались, юноша сидел в приемной. Вместе с ним ожидало своей очереди человек десять больных. Но Арсения Сильвестровича среди них не было.

Два раза мимо Жоры проходила сестра Бэлла, та самая девушка-черкешенка, которая дежурила у его постели и дала ему свой кинжал. Жоре показалось, что она чем-то расстроена.

Жора поднялся и вышел в коридор. Здесь он снова увидел сестру. Она подошла к нему и шепнула:

— Булгаков арестован. Уходите.

Но Жора не ушел: он пропустил всю очередь больных, но в этот вечер так и не дождался Арсения Сильвестровича. И это еще больше взволновало Жору: уж не случилось ли и с ним чего?

Придя домой в свою маленькую хатку на Дубинке, он никак не мог решить, что предпринять. Около полуночи за ним приехала машина — его требовал к себе полковник Кристман.

В кабинете шефа гестаповцев Жора застал Шустенко и лейтенанта Штейнбока.

— Лысенко арестован, — сказал Кристман. — На первом допросе он ничего не сказал. Правда, мы беседовали с ним… поверхностно. Перед арестом Лысенко ходил в город и в магазине художников приобрел тюбик краски и кисточки. Это все, что было найдено при нем. Обыск в его квартире тоже не дал никаких результатов, если не считать еще нескольких тюбиков и точно таких же кистей… Что вы можете сказать по этому поводу?

Жора пожал плечами.

— Следует предположить, — заметил он осторожно, — что арестованный в свободное время занимался рисованием…

— Ваше предположение ошибочно, — холодно ответил Кристман. — У Лысенко нет ни малейших склонностей к живописи: в его квартире не обнаружено ничего, что хотя бы отдаленно говорило об этом. Меня несколько удивляет, — продолжал Кристман, — что вы так плохо осведомлены о склонностях вашего знакомого. Мне известно из рассказов Шустенко, что вы часто беседовали с арестованным.

Жора взглянул на Шустенко.

— Я беседовал с арестованным не чаще, чем с господином Шустенко!.. — еле сдерживая себя, сказал Жора.

— Я вызвал вас сюда не для пикировки, — оборвал его Кристман. — Нам надо немедленно идти по следам. Хотя, должен сознаться, они очень неясны.

Полковник встал и подвел всех к небольшому столику, где недавно стояли радиоаппараты и лежала злосчастная лысенковская трубка.

— Вот все, что было найдено у арестованного.

На столе Жора увидел револьвер, три обоймы патронов, выпотрошенный и распоротый бумажник, штук двадцать кисточек, несколько тюбиков с краской и зубочистку. Жоре бросился в глаза ее несколько необычный вид: тупой конец зубочистки был ярко-оранжевого цвета.

— Что вы скажете? — спросил Кристман.

— Пока ничего, — ответил Жора.

— Немного! Но мы с вами еще побеседуем. Вы можете идти, господин Шустенко. Держите меня в курсе вашей работы.

Когда агент вышел из кабинета, полковник усадил Жору в кресло.

— Я понимаю, конечно, — голос его был мягче, чем минуту назад, — что Шустенко дурак. Но все же ему нельзя отказать в некоторой сообразительности. Это он почуял что-то неладное в подвале гидрозавода. Он же передал в наши руки и хозяина трубки. Но вы правы, — операцию в подвале агент провел бездарно. Выражаясь языком медицины, — Кристман криво улыбнулся, — Шустенко неплохой диагност, но плохой лечащий врач… Кстати, о врачах, известно ли вам, что доктор Булгаков, который до последнего дня лечил вас, арестован?

— Вот как?! За что же? — притворившись удивленным, воскликнул Жора.

— Он положил в свою больницу раненого партизана.

Кристман помолчал, закурил папиросу.

— Это не имеет прямого отношения к нашему разговору. Итак, наш «диагност» высказал довольно остроумное предположение. Он считает, что не случайно Лысенко интересовался кисточками и что именно в них разгадка того, о чем так упорно не хочет говорить арестованный. Шустенко предполагает, что мастерская художников — место встречи подпольщиков, быть может, даже их штаб-квартира. Это логично: радиостанция в заводском подвале обслуживала, конечно, не только подпольщиков на комбинате — а в существовании там подполья я твердо убежден, — но и какую-то значительно большую организацию. Быть может, даже общегородского масштаба. Вначале у меня была мысль немедленно же прощупать этих художников. Но Шустенко отсоветовал. По его мнению, было бы лучше оставить их пока в покое и взять в тот момент, когда соберется правление художественной артели. Шустенко разузнал дату собрания. Это будет через несколько дней. Пожалуй, он прав. Подождем. Вы как полагаете?

Зазвонил телефон на столе. Полковник снял трубку, отдал несколько распоряжений.

— Теперь перейдем к самому существенному, — продолжал Кристман. — В наших руках Лысенко и его кисточки. Зацепившись за это звено, можно вытащить всю цепочку. Я решил идти тремя путями. Арестованного беру на себя. Кисточками и художниками займется Шустенко. А вы… подумайте. Советую на всякий случай и вам поинтересоваться художниками. Только осторожно, конечно, чтобы не спугнуть. Я вас больше не задерживаю. Завтра в это время пришлю за вами машину… Да, зайдите к лейтенанту Штейнбоку и возьмите револьвер: он может вам пригодиться…

Жора не спал всю ночь. Он думал о том, как связаться с Арсением Сильвестровичем, и ничего не мог придумать. К дочери хозяйки юноша боялся обратиться: последние два-три дня эта молчаливая девушка как будто сторонилась его…

Утром Жора решил не ходить на комбинат и отправился к магазину художников.