- А университет? - спросил Ян Жижка.

Штепан только шутливо махнул рукой.

Позади них послышались поспешные тяжелые шаги.

- Наверно, Ратибор! - предположил Ян Жижка и, остановившись, серьезно проговорил: - Сынок, имей в виду, я беру тебя к себе для очень важных поручений. Но об этом мы еще не раз потолкуем.

Тяжело дыша от быстрой ходьбы, к ним приблизился Ратибор.

- Запыхался? - шутливо заметил Ян Жижка. - Давно, значит, не бегал в полных доспехах. Отвык. Ну ничего, скоро снова привыкнешь. Что-то ты сегодня невеселый...

Ратибор перевел дыхание:

- Нет, пан Ян, вам показалось.

- Не ври, сынок. Кому хочешь солгать? - прикрикнул Ян Жижка строго.

- Простите, пан Ян, - пробормотал Ратибор, - с отцом вышел разговор один,

- Но ты с Войтехом как будто никогда не ссорился, так что же приключилось?

- Да так... Отказал мне отец в одном деле - вот я немного того...

- Не знаю, в чем дело... да ты мне потом все расскажешь. Сейчас я хочу с тобой поговорить о другом. Ты, Штепанек, свободен, иди отдыхай, а завтра увидимся.

Поглядев вслед удаляющемуся Штепану, Жижка сказал, усмехнувшись:

- Вишь ты, какой маленький да верткий, словно мальчик! А захотел, был бы в этом же году магистр ин артибус. Думается мне, Ратибор, не ошибся ты, советуя мне взять Штепана к себе, - задумчиво заключил Ян Жижка. - Однако мы дошли. Давай-ка присядем...

Ян Жижка опустился на большой ствол спиленного бука, лежавшего у стены и заменявшего скамейку. Был теплый июльский вечер. Улица опустела. Где-то за углом слышалась трещотка ночного сторожа. Ратибор сел рядом.

- Хочу тебе, Ратибор, поручить одно дело.

Ратибор насторожился, не сводя глаз с рыцаря.

- Сам видишь, на носу у нас домашняя война. Народ только и ждет знака, чтобы кинуться в бой. Враги наши не спят и зорко следят за нами: чуть что - обрушатся на нас всей своей силой. Папа и Сигизмунд требуют, чтобы король Вацлав начал нас преследовать. Он и их боится и народа. Ты ведь знаешь, из панов многие пошли за чашу, чтобы за счет монастырей и церквей увеличить свои поместья. Но здесь, в Праге, Вацлав все же решил искоренить чашу оружием. Вот и придется народу сначала разбить королевских наемников, а потом... потом заварится такая кутерьма ...

Говорю это тебе к тому, что, если мы не создадим свое народное войско лучше панского и королевского, нас уничтожат. Нам нельзя ждать, надо начинать немедля. Набери у себя в Новом Месте способных, смелых ребят из оружейников, кузнецов и всяких мастеровых - с сотню-другую молодцов, мы их и обучим. Тебе придется их учить так, как я учил тебя. Здесь есть у меня еще двое моих старых друзей. Они тоже будут, как и ты, формировать отряды. Но ты должен собрать и обучить отряд раньше всех и лучше всех. Оружейники - они умеют владеть оружием, ребята сильные и бойкие, но приучи их к боевым порядкам и послушанию,

Ян Жижка поднял голову, взглянул на Ратибора и не мог сдержать улыбки. На лице Ратибора не осталось и следа от недавней тоски и горя: глаза горели, лицо выражало крайнее возбуждение. Ян Жижка затронул в своем воспитаннике его заветную мечту.

- Итак, сынок, в следующее воскресенье, когда мы пойдем вышибать негодяев-коншелей из новоместской радницы, тех самых, что хотят вновь довести до нищеты твоего отца, ты мне представишь первую сотню бойцов - первый отряд "божьих воинов". Выполнишь?

- Выполню, воевода! Народное войско у нас будет! - Ратибор встал и выпрямился.

- В добрый час, сынок!

В зале было тихо и безлюдно. Придворные, томившиеся от безделья и летнего зноя, не знали, куда себя девать, вяло прогуливались по галереям и тенистым аллеям прилегающего к королевскому замку сада.

Пан Вацлав из Дубы только что приехал из Праги, устал и с удовольствием опустился в кресло, протянув затекшие от долгой езды ноги. В зале, кроме него, еще никого не было, и пан Вацлав без стеснения мог предаться на свободе и отдыху и своим мыслям. Мысли были одна тягостнее другой.

Тревожная жизнь настала в Праге. Не только в Праге - во всей Чехии. Разъяренные толпы народа громят церкви и монастыри, выбрасывают вон ненавистных попов и монахов, известных своей приверженностью к Риму. Кто мог подумать, что прекрасные проповеди покойного мистра Яна Гуса дадут такие ужасные плоды...

Скрип тяжелой двери и чьи-то твердые шаги прервали размышления рыцаря. Пан Вацлав обрадованно поднялся с места:

- Пан Ченек! Вот кого я рад видеть!

И он с чувством пожал руку пражскому бургграфу пану Ченку из Вартемберка.

- Прошу вас, пане, посидим вместе, пока его милость выйдет.

Пан Ченек, усевшись рядом с паном Вацлавом, дружески осведомился:

- Что с паном Вацлавом? Вы чем-то расстроены?

- Скажите мне, что пан думает о проповеднике Яне Желивском?

- Что я думаю об этом полусумасшедшем, но чрезвычайно опасном монахе? - Пан Ченек нахмурился, но отвечал, как всегда, с улыбкой: - Думаю, что этот Ян Желивский своими проповедями наделает нам хлопот еще побольше, чем покойный мистр Ян Гус, Иероним Пражский и два года назад сожженный в Мейсене Микулаш Дражданский. Этот одержимый монах проповедует, что на земле наступает время, когда все царства сметутся с лица земли и установится царство Христово, где не будет ни панов, ни богачей, ни бедняков, а все будут равны, как братья. Его милость приказал нескольких таких проповедников посадить в тюрьму при новоместской раднице, но Яна Желивского пока опасно трогать: его слишком почитает вся новоместская беднота.

- И подумать только, пан Ченек, как по-разному понимаем учение покойного мистра мы, панство, и народ! Мы считаем, что мистр Ян Гус требовал только причастия под двумя видами, искоренения грехов и преступлений духовенства и лишения духовенства светской власти и земных богатств, а чернь считает, что Ян Гус отрицал всю римско-католическую церковь, власть королей, панов и духовенства над простым людом...

Пан Ченек, выслушав растерянного пана Вацлава, заметил:

- Слушайте, пан Вацлав! Вся Чехия переполнена проповедниками. В университете мистры тоже разделились на два лагеря: одни, благоразумные, признают главенство Рима, но требуют причастия под двумя видами, а другие требуют полного отделения от святого престола и лишения церкви власти и богатств. В панстве и мелкой шляхте тоже нет согласия, мужики и ремесленники же - те просто собираются в отряды и вооружаются. Вы ведь, конечно, слышали, что немногим больше недели назад тысячи людей собрались у развалин города Градище на горе, которую они назвали Табор. Мы стоим перед грозными временами, пан Вацлав, но запомните: без нас, панов и рыцарей, все равно чернь не обойдется. Народ - это стадо овец: возьмешь в руки палку - и пойдет, куда погонишь. Наше же дело - не зевать и ловить свое счастье, где бы оно ни было.

- Я, пан Ченек, знаю только одно: хоть я и глубокий почитатель покойного мистра Яна Гуса и близкий его друг, защищавший его перед всем собором, но, если чернь захочет смести нас всех с лица земли, я никогда не забуду, что я - рыцарь, обязанный служить своему королю и защищать честь, власть и благосостояние чешского панства...

Приближался час королевского выхода. В зал стали постепенно входить придворные. К собеседникам подошел пан Микулаш Августинов:

- Бог помощь, панство! Вы слышали новость о нашем приятеле Микулаше из Гуси?

- Пан Микулаш из Гуси? Это тот, что в 1402 году отличился, воюя на стороне короля против восставших панов? Его потом король взял ко двору. Такой высокий мужчина, бородатый и с голосом что твоя труба. Это муж ума необычайного и глубокой учености...

- Вот этот-то "муж ума необычайного" недавно потребовал от короля при всем народе прямо на улице Нового Места, чтобы его милость отдал сторонникам чаши все церкви. Король вспылил, и лишь прежние заслуги сохранили у пана Микулаша на плечах голову и отделался он лишь изгнанием в Бехиньский край. Так вот, пришло известие, что, будучи изгнан его милостью, он собирает в Бехиньском крае на какой-то горе тьму народа из окрестных деревень...