Ратибор с секунду подумал о том, как примут дома его отъезд, и сообразил, что для его родителей лучше, чтобы их сын сражался в Польше, чем, как преступник, погиб от руки палача.

- Согласен. Вот моя рука!

Ратибор протянул руку, и незнакомец крепко ее пожал. Ратибор почувствовал, что встретил руку ничуть не слабее его руки.

- Прошу прощения, как мне пана называть и где мне его найти?

- Зовусь я Ян из Троцнова, а найдешь меня в Вышеграде, в королевском замке. Жду тебя завтра в полдень. Кланяйся старому Войтеху, он меня хорошо знает. И не пей, Ратибор, больше - ты теряешь голову. Пока же будь здоров!

Вернувшись домой, Ратибор, несмотря на поздний час, пошел к отцу. Войтех еще не спал. Гавлик не выдал молодого хозяина, и старик ни о чем не знал. Поэтому он удивленно посмотрел на сына. Ратибор же, не колеблясь ни секунды, просто и коротко рассказал ему все, что произошло. Он приготовился к грозе, зная вспыльчивый и властный характер отца, и был изумлен, когда Войтех не только не обругал его за буйство, а только спросил, когда он должен пойти к Яну из Троцнова.

- Завтра в полдень.

- Тебе надо уезжать как можно скорее. Попроси от меня пана Яна, чтобы он на эти дни забрал тебя к себе в Вышеград. Там тебя не достанут, а здесь ты пропадешь. Я же приготовлю для тебя и оружие, и доспехи, и коня, и все, что нужно для дороги. Когда все будет готово, с Гавликом пришлю к пану Яну. Пока иди, ложись спать... Что ж, может, это и есть твоя дорога - не делать оружие, а действовать им для нашей Чехии.

Мрачный, холодный зал Каролинума в это утро имел необычно оживленный и до некоторой степени даже праздничный вид. Наступал последний день традиционного, ежегодного университетского диспута.

В течение нескольких дней доктора богословия и магистры свободных искусств выступали перед многочисленной аудиторией, соревнуясь в искусстве сложнейшей, как паутина, схоластической премудрости.

Когда прозвучала в переполненном зале Каролинума торжественная формула окончания диспута, присутствующие густым потоком двинулись к выходу. Штепан отыскал в толпе студентов своего друга Мартина Кржиделко и, взяв его за руку, энергично работая локтями, пробивался через толпу слушателей к группе магистров, среди которых виднелась фигура его наставника Яна Гуса. По лицу магистра было видно, что диспутом он доволен.

- Пане мистр, мы с Мартином хотели бы отлучиться из бурсы до вечера. Мне надо навестить моих родных в Новом Месте.

Гус прервал разговор и поглядел на студентов:

- Идите, дети мои, идите. - Затем озабоченно добавил: - Но, проходя через Старое Место, будьте внимательны и осторожны. Запрещаю вам искать ссор и затевать споры. Помните: в Праге сейчас неспокойно.

Штепан и Мартин поклонились своему наставнику и стали пробиваться к выходу.

Штепан с приятелем направились через улицы Старого Места к Новому Месту, чтобы попасть к дому Дуба.

Узкие, извилистые улицы были покрыты еще не высохшими лужами, в которых, наслаждаясь весенним солнышком и блаженно похрюкивая, нежились свиньи. Среди куч мусора не торопясь прогуливались козы и куры. У ворот мирно дремали собаки.

Приятели шли, оживленно обсуждая закончившийся диспут. С восхищением говорили они о Яне Гусе и о том, как смело он выступал на диспуте в защиту учения Виклефа[19] и как обличал папский престол и всю римско-католическую церковь.

Мартин слушал своего друга и вдруг воскликнул:

- Гляжу на тебя и диву даюсь! Только сравнить, каким ты год назад появился в бурсе и каков сейчас! Пришел тихий, робкий, а стал такой бравый да толковый жак, что любо посмотреть. А послушать тебя - одно удовольствие! Клянусь Аристотелем!

Штепан был смущен похвалой приятеля:

- Я самый обыкновенный жак - и всё. Хотя, конечно, за этот год я здорово переменился. И все благодаря мистрам Яну Гусу и Иерониму Пражскому. Они научили меня искать правду, любить правду и не бояться говорить о ней людям.

- Вот это ты верно сказал! - живо подхватил Мартин. - Я уж не знаю, любит ли кто у нас больше Чехию и наш народ, чем мистр.

Студенты проходили мимо церкви св. Галла и увидели толпу богато одетых немцев, слушавших горячую речь жирного монаха в коричневой рясе с капюшоном, подпоясанной веревкой.

Он яростно выкрикивал по-немецки проклятия, неистово вздымая к небу сжатые кулаки. Когда Штепан с Мартином приблизились к толпе, Мартин беспечно сказал Штепану по-чешски:

- Погляди, Штепан, капюшонник кого-то клянет. Не нас ли?

Услышав чешскую речь, монах и его слушатели разразились ругательствами:

- Виклефисты проклятые! Исчадия дьявола! Псы чешские!

Кто-то пронзительно засвистел. Поднялся неописуемый гам. Из узких окон, из резных дверей стали выглядывать мужские и женские лица; из ворот и калиток выбегали мальчишки. В приятелей посыпались камни и грязь. Камень больно ударил Штепана в спину. Штепан от злости и боли побагровел, быстро нагнулся и схватил здоровенный булыжник. Мартин дернул его за рукав:

- Брось, Штепанек! Забыл, что мистр приказывал?

Штепан нехотя отшвырнул камень и тут же заметил, что его "разумный" друг держится за рукоятку ножа.

Штепан засмеялся:

- Эге! Меня увещеваешь, а сам нож готовишь!

Мартин смутился:

- Это я так... на всякий случай...

Товарищи ускорили шаг, и преследование прекратилось.

- Ну и скоты! Словно здесь не чешский, а немецкий город, - сказал Мартин.

- Сейчас они злы. После Кутногорского декрета они каждого чеха разорвать готовы.

- Архиепископ Збынек-то, говорят, чуть от злости не взбесился, когда услыхал, что на диспуте наши магистры защищали Виклефа.

- Вот он и трахает проклятиями на наших мистров за этот диспут.

- Как бы бискуп этими проклятиями сам не подавился: весь народ за нашего мистра... А вот и Оружейная улица!

- Погляди, Мартин, народ как будто неспокоен.

Действительно, на улице собирались группы горожан-чехов. У одной из групп окликнули студентов:

- Здорово, жаки! Что там в Старом Месте слышно? Говорят, немцы Вифлеемскую часовню громить собираются?

Штепан, не останавливаясь, на ходу бросил:

- Пока все спокойно, но немцы, видно, драки ищут!

Подошли к дому Войтеха. Текла пригласила студентов:

- Заходите в комнаты, снимайте плащи, садитесь. Рассказывайте, что в мире делается.

Пока Мартин с увлечением посвящал Теклу во все новости, Штепан прошел в мастерскую. Там, как всегда, кипела работа.

Увидя входящего племянника, Войтех, вытирая на ходу черные от копоти руки, подошел к нему:

- Ого! Штепанек! Давно не был. А мы тут от зари до зари - заказов выше носа.

Старик вернулся к наковальне, а к Штепану подошел Ратибор, такой же закопченный, как и отец.

- Штепан, подойди-ка сюда, я кое-что для тебя изготовил. Сущую безделицу.

Они прошли в угол мастерской, и Ратибор бережно снял с гвоздя длинный, изящно отделанный серебром кинжал:

- Хотя студентам и не разрешается носить оружие, но в теперешнее время он может тебе пригодиться. Прими мой братский подарок.

Штепан вынул кинжал из ножен и с удовольствием взглянул на серовато-белую поверхность отточенного, как бритва, клинка.

- Спасибо, брат! Мне уже давно хотелось иметь такой. Славный кинжальчик!

Ратибору было приятно, что Штепану понравился кинжал его работы.

- Не стоит благодарности, Штепан. Стилет так себе, самый обыкновенный. Как кончу возиться с этим топором - приду, поговорим.

Штепан вернулся в столовую и присоединился к беседе Теклы и Мартина.

Скоро обед был готов, и вся семья Дубов, Штепан, Мартин, оба подмастерья и ученики уселись за стол. Едва Войтех успел прочесть предобеденную молитву, как вошел Шимон. За этот год он возмужал и стал еще большим щеголем. Сейчас он был одет по последней моде богатых горожан: ярко-голубая короткая куртка, длинные, по самые бедра, чулки - один красный, другой зеленый, башмаки с длиннейшими острыми носками и с маленьким бубенчиком на каждом носке. Такие же бубенчики были на рукавах. На поясе висели шелковый кошелек и небольшой кинжальчик.