Надо отдать должное Шоу, его внимание к отношениям с советским послом объяснялось интересом к «великому советскому эксперименту». У истоков этого интереса, как можно предположить, было послание Шоу Ленину, начертанное на титуле английского издания книги драматурга «Назад к Мафусаилу» и гласящее: «Ленину, который один среди государственных деятелей Европы обладает дарованиями, характером и знаниями, необходимыми человеку на столь ответственном посту. От Бернарда Шоу. 16 июня 1921 года». Не было крупного события в нашей истории, на которое бы драматург не отозвался. Одно из писем было своеобразным откликом писателя на проект нашей Конституции. Ну, разумеется, письмо Шоу было выдержано в свойственном писателю стиле и не лишено парадоксов — некоторые из замечаний Шоу казались неожиданными и были определены не столько стремлением обратиться к сути документа, сколько духом противоречия, который жил в Шоу.

Имея в виду статью, в которой говорится, что равенство всех граждан СССР является непреложным законом, Шоу неожиданно возразил: «В политике не может быть непреложных законов. СССР не должен цепляться за догмы». Вряд ли тут было уместно говорить о догмах — в самом деле, статья, которая, казалось бы, должна была встретить сочувственное отношение Шоу, ибо определяла демократическое, а следовательно, глубоко гуманное существо нашей Конституции, вызывала возражение Шоу — в системе его мышления, построенного на противоречиях, нередко возникающих внезапно, логика подчас отсутствовала.

Другая статья, гарантирующая равное право выбирать и быть избранными для всех граждан СССР не моложе восемнадцати лет, также явилась поводом для иного мнения на том основании, что деятельность депутата требует специальной подготовки и не может быть доверена, как можно понять Шоу, человеку, начинающему самостоятельный путь в жизни.

«Положение, что депутат но нуждается в определенной подготовке для общественной работы, но имеет значения в капиталистическом обществе... ибо целью его является предупреждение всякого государственного вмешательства в область частного предпринимательства, однако в коммунистическом управлении неподготовленный депутат может принести большой вред...» В ответ на то, что все, кто становятся депутатами, проходят немалую школу профессиональной и общественной деятельности, что само по себе несомо, Шоу замечал, что выдвижению в депутаты должны предшествовать своеобразные экзамены на зрелость, разумеется, не академические, но все-таки экзамены.

Ну конечно же со многим, что говорил Шоу, тут можно и не согласиться, но это, пожалуй, было и не самым главным. Более существенным было желание писателя отозваться на насущные проблемы СССР и помочь своим советом. Именно это свидетельствовало, что в лице Шоу мы видели доброжелателя. Наверно, было немного случаев в те годы, когда бы иностранец так близко принимал к сердцу дела Советской страны.

Но для отношений, сложившихся между писателем и советской стороной, которую в данном случае представлял посол, было характерно и иное: внимание к Шоу, к его житью-бытью, к его житейским бедам и недугам. Да, и к недугам. Старость подобралась и к Шоу, все чаще он занемогал.

— Я страшно встревожен: мои современники по XIX столетию уходят с такой быстротой, что мне становится стыдно моего долголетия, — говорил он Ивану Михайловичу. — Мне кажется, что молодежь с укоризной смотрит на нас, детей прошлого века, и думает: чего вы еще задерживаетесь?.. Пора, пора нам, реликвиям старины, исчезнуть!..

Вести о том, что старику неможется, подтверждались и друзьями Шоу. Беатрис Вебб переслала Майским письмо Шоу, в котором он достаточно откровенно писал о своих хворях: «Два патолога, которых Шарлотта обрушила на меня, поставили диагноз: анемия... Истина заключается в том, что я устал, как собака, и после того, как я окончил пьесу... послал к черту все, кроме отдыха... Моя голова в порядке, однако вся моя еще остающаяся энергия сосредоточена на том, чтобы ничего не делать...».

На письмо посла с выражением участия пришел ответ от Шарлотты Шоу на имя А. А. Майской. Вот это письмо:

«Д. Б. Ш. был сильно тронут любезным письмом Вашего мужа, спасибо Вам и ему за сочувствие! Да, мы пережили тяжелое время — были моменты, когда Д. Б. Ш. сильно болел и находился в большой опасности, но, к счастью, было найдено хорошее лекарство, и сейчас он фактически опять здоров. Это настоящее чудо! Он снова чувствует себя самим собой с той лишь оговоркой, что ему — увы! — уже восемьдесят два года...»

Не без труда Шоу возвращался к жизни, а следовательно, и к прежним отношениям с друзьями — вестниками выздоровления были книги Шоу, которым сопутствовали дарственные надписи, — как всегда у Шоу, исполненные сердечности. Пришел нарядный том с пьесой Шоу «В золотые дни доброго короля Карда», талантливо иллюстрированный польским художником Феликсом Топольским; «Моим друзьям Майским. Д. Бернард Шоу. 2 декабря 1939 года».

Да, дата была именно этой: 2 декабря 1939 года — в Европе уже шла война, судя по всему, новая большая война... Вспомнился декабрь тридцать шестого и номер «Еженедельника Д. К. Честертона», в котором была статья Шоу «В защиту России».

Шоу корил еженедельник за «зверски антирусскую позицию» и при этом отмечал:

«Враги России являются врагами человеческого рода... Не надо быть особо проницательным дипломатом для понимания того, что, если Англия и Франция не бросят весь свой военный вес и всю свою моральную поддержку на чашу весов России, новый фашистский пояс вокруг средней Европы в союзе с Японией может организовать крестовый поход... для расчленения России... Результатом этого было бы не только расчленение СССР, но и Британской империи».

Стоит ли говорить, что вопрос, которого коснулся Шоу, был им поставлен правильно, — впрочем, он был тут не просто прав, он был прозорлив.

Как бы между прочим Майский заметил, что желание укрепить отношения с Шоу повлекло его к друзьям Шоу, среди которых в немалой степени тон задавали супруги Сидней и Беатрис Вебб, ученые-социологи, авторы широко популярных книг, посвященных насущным проблемам современности, основатели и в какой-то мере коноводы Фабианского общества, ратующего едва ли не за врастание старых социальных образований в новые... Обращение к глобальным проблемам не мешало супругам Вебб держать в поле зрения проблемы земные, не отказываясь даже от необходимости прийти в соответствующий момент на помощь к другу-фабианцу и устроить его судьбу, разумеется, в силу участия, а может, и сострадания. Не очень удобно назвать Веббов сватами, но, как свидетельствовал Иван Михайлович, именно благодаря их приятельской помощи и поруке был устроен брак Шоу и Шарлотты, нынешней хозяйки дома Шоу, а заодно и решены финансовые дела драматурга, состояние которых в тот момент было не лучшим. Можно допустить, что друзья Шоу учитывали и это — Шарлотта была женщиной состоятельной.

Но добрые отношения с Шоу предполагали решение и иной задачи. Иван Михайлович знал драматургию Шоу, но отношения с писателем требовали иной степени этого знания. Многие годы дружбы с Шоу обязывали посла принять близко к сердцу творческие интересы драматурга. О чем тут могла идти речь? Со свойственной Шоу категоричностью было заявлено, что он не ставит Шекспира ни в грош по той причине, что пьесы его лишены большой мысли. Ну, разумеется, с этим можно было и не спорить, зная нелюбовь Шоу ко всему английскому, — Шоу видел в Шекспире всего лишь англичанина, остальное было производным. Наверно, разумным было рассмотреть драматургию Шоу без ссылки и на Шекспира — это давало возможность сосредоточить внимание на творчестве Шоу, и при этом каждая из вступивших в спор сторон могла остаться при своем мнении. Надо отдать должное старому ирландцу, он был искусным спорщиком. Ниспровергая Шекспира, он противопоставлял ему не себя, а Ибсена, полагая, что именно норвежец подает пример драматургии, решающей жизненные проблемы, драматургии мысли. Кстати, все, что сказал Шоу в ту пору на театре, призвано было явить именно драматургию мысли. Тут Шоу, надо отдать ему должное, был на редкость целеустремлен. «Дом вдовца» объявил войну английской респектабельности, показав, что у нее более чем неприглядная природа — то, что зовется этой респектабельностью, поддерживается примитивной эксплуатацией. Буржуазная пресса усмотрела в пьесе Шоу попытку обнажить дно современной английской действительности и объявила войну драматургу, но он оказался не из робких. Новая его пьеса «Профессия миссис Уоррен» вскрывала еще более мрачную явь — действие вторгается в быт публичных домов, — а «Майор Барбара» изобличал дельцов, спекулирующих на продаже оружия, в то время как «Пигмалион» явился сатирой на тех, кто был опорой социальной элиты, неодолимой в своей хищнической сути. Что было интересно Ивану Михайловичу в Шоу? Человек во многом аполитичный и в чем-то немало заблуждающийся, когда дело касалось конкретных событий многосложного времени, человек, для которого Марксово учение было наукой за семью печатями, Шоу был точен в своих наблюдениях, называя носителей зла их истинными именами. Очевидно, играла свою роль способность художника видеть действительность, умение понимать жизнь людей, то есть все то, что дает талантливому и умному художнику знание человека. Стоит ли говорить, что постижение драматургии Шоу было необыкновенно полезно Ивану Михайловичу, когда речь шла о контактах с писателем: без знания творчества Шоу эти контакты были бы невозможны.